Царство. 1951 – 1954 - Александр Струев

Поначалу все предложения и начинания Берии получали полную поддержку и одобрение ближайшего друга Маленкова, но потом, чем глубже Лаврентий Павлович погружался в устройство социалистического общества, пытаясь переналадить главные механизмы, Георгий Максимилианович стал его тормозить, одергивать, и большинство членов Президиума держалось его точки зрения, не спешило форсировать и преобразовывать.

Берия требовал большей инициативы республикам, утверждал, что не правильно держать там первыми секретарями русских, предлагал опираться на местные кадры, владеющие ситуацией изнутри. Украинского секретаря Мельникова освободили от занимаемой должности, на его место Хрущев, который с пеной у рта отстаивал любые инициативы Лаврентия Павловича, воткнул опять-таки своего человека — Кириченко.

Лаврентий Павлович затеял разбор полетов в Литве — и там готовилась смена руководства. Допек Молотова, Ворошилова и Кагановича по Австрии, которую согласились отпустить на все четыре стороны, вывести с территории советские войска. Маршал настоятельно требовал избавиться от советской части Германии, начинал зондировать бывших союзников, на что же они пойдут, если СССР согласится объединить расколотое на половины немецкое государство. Таким единоличным и не терпящем возражений подходом Маленков был обеспокоен, он боялся поспешности, боялся навредить в первую очередь себе, и эта его трусливость, осторожность, вызывала ярость старого товарища.

«Выбери с кем ты, определись! Хочешь к Ворошилову с Молотовым, тогда шагай туда, а ко мне не приставай!» — негодовал Берия, выдвигая все новые и новые проекты Постановлений Правительства. Вот и сегодня разозлился он не на шутку.

Маленков сидел потупясь. Лаврентий Павлович расхаживал взад-вперед, не глядя на посетителя.

— А почему один в Английское посольство поехал?! — повысил голос Берия.

— Там только посол был, больше никого, — оправдывался Георгий Максимилианович, — принцесса Елизавета королевой стала, а я…

— Да хер с твоей принцессой! — выпалил Лаврентий Павлович. — Я спрашиваю, почему ни меня, ни Булганина, ни Ворошилова не позвал? Почему одного туда понесло? Забыл нас пригласить?! — наклоняясь к уху Маленкова, заорал он, да так, что председатель правительства зажмурился.

— Товарищ Берия…

— Я тут за тебя говно подтираю, государство в чувство после конопатого привожу, а ты по посольствам шастаешь?!

Берия раскраснелся от злости. От отчаяния Георгий Максимилианович не мог говорить.

— Ну, знаешь, товарищ Маленков! От кого, от кого, а от тебя, такой подлости ни ожидал! Ни думал, что про меня забудешь!

— Да, я…

— Молчать! — оборвал Берия и наклонился над перепуганным гостем. — Может тебе стоит кое-что напомнить, прошлое твое поворошить? А то — он забыл!

— Я ни о чем дурном не помышлял! — чуть не плача, оправдывался председатель Совета министров. — Мне Молотов посоветовал. По протоколу, говорит, тебе ехать надо…

— Я скажу без протокола, ни по-английски, по-русски скажу, мать твою! Если еще раз к иностранцам сунешься, ни обижайся, три шкуры спущу, три шкуры! И все твои темные делишки наружу всплывут! Молотову, гадюке подколодной, мой пламенный привет передай! И он допрыгается!

— Извини, Лаврентий! — еле слышно запричитал Маленков.

— Хоть один раз со мной не посоветуешься, я тебе такую коронацию устрою!

Берия уселся за стол и стал пересматривать документы. Маленков замер, как первоклассник, и положив руки на колени, часто моргал глазами полными слез.

— Лаврентий Павлович, извини! Не додумал, Лаврентий Павлович!..

Через пять минут Берия произнес:

— Ты здесь, Егор?

— Здесь.

— Что сидишь, иди!

7 июня, воскресенье

Нина Петровны расстраивалась — Илюша совершенно не хотел заниматься музыкой. Именно для этой цели было куплено пианино и установлено в игровой, из Киева вызвали прекрасную учительницу, которая преподавала фортепьяно и Раде, и Сереже, ее устроили на работу в Дом отдыха «Усово», что находился по-соседству с хрущевской дачей, понапокупали всяческих нот — а сынок не желал учиться! Он и английским занимался спустя рукава.

— Илюша, талантливый, память отличная, только ленится, — жаловалась англичанка.

Язык Нина Петровна ставила на первое место, поэтому два месяца упорно сидела на уроках английского и проходила азы с сыном, пытаясь хоть как-то втянуть ребенка в процесс обучения. Тяжело шло! Валерия Алексеевна Маленкова предлагала поселить преподавателя, а лучше двух, непосредственно в доме, чтобы говорили с мальчиком исключительно на английском.

— Сережа, и Рада языки знают, Ира говорит. Сделай так, чтобы в доме по-русски не разговаривали, посмотришь, какие сдвиги будут! — убеждала Валерия Алексеевна.

Но Нина Петровна подобную идею отвергла:

— Муж за такое нас из дома выгонит! Как это, скажет, русские люди по-английски общаются?!

— Никита Сергеевич поймет, что это учеба. Мой Георгий именно на таком методе настоял, эффект — потрясающий! Хочешь, попрошу, чтобы он Никите Сергеевичу пользу объяснил?

— Ни в коем случае! — запротестовала Нина Петровна. — Не говори ничего! Мы как-нибудь по старинке обучимся.

Знала жена, что муж за такие вольности закатит грандиозный скандал. Он вообще был против, чтобы в доме члена партии, появлялись всякие учителя-репетиторы:

— На это школьные кружки есть! Пусть туда ходят, если дополнительные знания нужны! А то — все дети в школу идут, а у барчука собственный учитель. Тут запах с гнильцой!

— Но ведь ребенка выучить надо! — ломала руки Нина Петровна, она стремилась дать детям все лучшее.

— Учи по-советски!

— А если мальчик ленится, а хочет только играть?

— Что он, бестолочь?! — раздражался Хрущев. — Ты дома сидишь, вот и решай!

Со старшими мать была строга, а здесь, на Илюше — таяла, — такой он сладкий, такой милый, сердечный! Ниной Петровной Илюша вертел, как хотел, а ей так хотелось, чтобы детки выросли умненькими, разносторонне развитыми.

Иришку, вместо фортепьяно определили играть на скрипке, но Нина Петровна скоро поняла, что поторопилась, лучше бы и младшая училась на пианино, это как-то понятней, а скрипка — кому на ней сыграешь? Да только Иришка втянулась, нравилась скрипка.

— У нас не было возможности учиться, а мы изо всех сил к знаниям тянулись, что я, что Никита Сергеевич. А Илюша ничего не хочет! — жаловалась подруге Нина Петровна.

— И мои ребята не особо усидчивы, но я им спуска не даю! — отозвалась Маленкова. — Потом спасибо скажут!

Валерия Алексеевна была в семье диктатор, недаром руководила образцовым учебным заведением, поэтому с детей в семье был особый спрос:

— Мне двоечники не нужны!

— Я Илюшку обижать не могу, чуть что — он в слезы, сердце сжимается! — в конец расстроилась Нина Петровна.

— Ну, балуй, балуй!

Никита Сергеевич приехал домой сосредоточенный, хмурый, по дороге он встретился с Булганиным.

— Что не так? — спросила Нина Петровна.

— Голова гудит, — ответил муж.

— Хочу об Илюше поговорить, о его занятиях?

Хрущев печально посмотрел на жену.

— Давай, не сегодня!

9 июня, вторник

— Чтоб вам пусто было! Чтобы вы издохли! — выключив радиоприемник, ругался хрущевский водитель. Он с ненавистью захлопнул дверь «Зиса».

— Чего кричишь? — спросил шофер Демичева.

— Опять киевлянам просрали! — Саня, хмурясь, закурил.

На лавочке, в чахлой тени низкорослой липы, расположились водители Ясного и Промыслова, другие устроились на мягких сиденьях собственных машин.

— Ребята! Наши только что «Динамо-Киеву» продули! — истерично прокричал хрущевский Саня.

Кто-то высунулся из «Зима» и недовольно отмахнулся:

— Уже знаем, радио слушали!

Футбольная команда Московского военного округа проиграла полуфинальный матч Киевскому «Динамо».

Хрущевский шофер с ожесточением сплюнул.

Из крайнего «Зиса» показался фурцевский Аркашка:

— Че там, Сань?!

— Опять киевляне нас вздули!

— Балбесы! — выругался милиционер, куривший у парадного.

— Куда годится? — вздохнул Аркашкин сосед из следующего «Зиса».

— Стадион как взбунтовался, — продолжал хрущевский водитель. — Прямо вой стоял!

— Наваляли нашим! — хмуро подтвердил второй милиционер, появившийся во дворе. Он тоже был заядлый болельщик. Футбол, впрочем, никого не оставлял равнодушным.

— С кем они в финале играют? — поинтересовался первый милиционер.

— С торпедовцами, — ответил водитель белой «Победы». Он привез в горком начальника городского здравоохранения.

— И «Торпедо» хохлам продует!

— Хер им! — показал дулю водитель «Победы».