Веселая поганка - Людмила Милевская

— О, Господь! Не оставь в беде светлого Ангиру Муни, которого эта несчастная глупостью своею на жестокую кончину обрекла!

Ну как тут не рассердиться?

— Ни на что я его не обрекла, — возмутилась я. — Всего лишь вам помочь хотела, но, вижу, благодарности не дождусь. И фиг с вами, я не в обиде, потому что мелочность мне чужда. А если грозит опасность вашему Муни, что ж, я готова снова ехать туда, в логово «братанов».

— Да в том-то и дело, что мы совсем в другое место ехать должны, — страшно горюя, воскликнул монах и тут же меня успокоил: — А Муни я не оставлю в беде — буду помогать ему своей усердной молитвой.

Я насторожилась:

— В другое место ехать должны? Как это понимать? Вы узнали что-то?

Он закивал своей бритой головой, извлекая из кармана мешочек:

— О, да. Что-то узнал.

— «Что-то», — хмыкнула я. — Не ответ это. Что ж, мне не скажете, что узнали?

— Скажу, конечно скажу. Узнал, что если вы хотите сына найти, а я гуру, ехать нам надо в Санкт-Петербург, остальное скажу чуть позже, — сообщил он и тут же начал Ангире Муни помогать — усердно молиться.

Я присвистнула:

— Питер?! Вряд ли Марусин «Жигуль» на это способен.

Но монаха уже не волновали земные проблемы, он простодушно их своими не считал, а потому спокойно перебирал в мешочке четки и, просветлев, усердно бормотал под нос молитвы.

Изрядно поплутав по городу и намучившись с Марусиным «Жигулем», требовавшим многочисленных манипуляций типа «хрясни тут, долбани здесь», я выехала наконец на трассу Е-95 и расслабилась. «Жигуль» бодро, хотя и зигзагами, двигался в сторону Питера. Стрелка спидометра уныло болталась у цифры восемьдесят, и по всему выходило, что быстро нам этот путь не преодолеть.

Время шло, монах бормотал и перебирал четки, а я скучала.

«Что ж он так, до самого Питера молиться будет?» — с опаской подумала я, нервно и неприязненно поглядывая на монаха.

Словно прочитав мои мысли, он оторвался от своего занятия и спросил:

— Вас что-то беспокоит?

— Конечно, — ответила я. — Беспокоит и очень даже.

— Что же?

— Меня беспокоит моя Тамарка. Подруга детства предала меня, с «братаном» связалась, врет, что взяла его бухгалтером работать.

— Почему думаете, что врет?

— Вы его видели? У него же всего одна извилина да и та в стадии распрямления. Врет, что взяла бухгалтером, а сама меня собиралась «братану» сдать. Нет, правы вы были, когда утверждали, что друзья обязательно предадут!

Монах удивился:

— Я вам это говорил?

— Конечно, — заверила я.

— Когда же?

— Сегодня ночью, когда этот гомик, эта Каштановая Борода, долбанул меня, сволочь, кулаком по темечку! Я тут же и отрубилась.

Монах не решился задавать новые вопросы, но нервно заерзал на сидении. И у него были причины. Представляю, что он подумал о моей голове, ведь я же напрочь забыла, что приходил он ко мне лишь в моем воспаленном ударом уме, в моем воображении.

— Не пугайтесь, — успокоила я его. — Сегодня ночью вы мне привиделись.

— Ах вот оно что, — обрадовался монах. — И о чем говорил вам?

— Просили, чтобы я в Господа уверовала. Мол тогда Господь меня спасет.

— И что же вы?

— Уверовала, конечно, а куда было деваться? К батарее же привязана была. Вас просила отвязать, но вы закобенились, отослали меня к Господу, мол он и отвяжет.

Монаха, похоже, заинтересовал мой бред.

— И что же произошло дальше? — спросил он. — Отвязал вас Господь?

— Ну, отвязал не Господь, а гомик, но думаю с божьего благословения. Кстати, я вам соврала. Сгоряча. Каюсь.

— Солгали? В чем?

— Ну, сказала, что верую, а сама не уверовала, но сильно старалась, Бог увидел, потому мне и помог, — сочла нелишним оправдаться я.

Этот монах начинал мне нравится; толковый мужик, кем бы он ни был, — не хотелось его обижать.

Услышав мое признание, он с пониманием кивнул и поинтересовался:

— А в чем проблема? Почему не уверовали?

— А кто его знает? — ответила я. — Если честно, так даже не знаю, что это — вера. И для чего Богу нужно, такому могучему, такому всесильному, чтобы я, мошка, уверовала в него?

— Это нужно не Богу, а душе вашей, — бросился разъяснять монах. — Без веры не будет преданного служения Господу, а без преданного служения не будет очищения от всего материального, а без очищения не остановится круговерть новых рождений и страданий, связанных с ними. Вера в Господа — единственный путь к вечному блаженству. Вера в Господа — единственное освобождение от материальных пут.

— Но почему вы так ополчились на все материальное? — удивилась я. — Лично мне здесь нравится, и тело у меня неплохое. Плохо лишь то, что есть в этом мире боль — и душевная и физическая. Когда бы Бог избавил людей от боли, так и вовсе здесь был бы рай. Кстати, нельзя ли как— нибудь упросить его?

— Я попросил Бога уберечь меня от боли, и Бог сказал: «Нет». Он сказал, что страдания отдаляют человека от мирских забот и приближают к Нему, — продекламировал монах.

Здесь я не могла не согласиться.

— Это точно, — воскликнула я. — Иной раз поглядишь на человека больного: ничего ему уже не нужно в этом мире. Вот когда доживу до такой напасти, может и моя душа к Богу потянется.

— Она уже у вас тянется, — произнес монах. — Тянется и очень заметно.

Я изумилась:

— Да что вы говорите? Никогда бы не подумала такое про себя. Неужели правда?

— А зачем вы спрашиваете у меня о Боге?

— От скуки, конечно.

— От скуки можно о другом говорить, но вы говорите только о Боге.

Я рассмеялась:

— Поверьте, охотней поговорила бы с вами о шляпках, да разве вы понимаете в этом? Вы же невежа. С вами же можно только о Боге.

Монах с интересом взглянул на меня и с уважением произнес:

— Вы клевещете на себя. Я заметил в вас следы духовного роста.

Уже зная, что он не лжет, потому что не лжет никогда, я поверила ему и не могу сказать, что похвала та была мне неприятна, хоть никакого роста и не ощущалось.

— Что вы говорите? — воскликнула я, гордясь собой. — Неужели росту? Как же мне это удается?

— С помощью Господа, — ответил монах. — Без его желания не упадет и пылинка.

— Да, конечно, но только я же не отказалась от мяса. Буквально сегодня баба Рая кормила меня телячьими котлетами, и я их ела, каюсь. Да я много от чего не отказалась и отказываться не собираюсь. Откуда же взялся рост?

— Видимо, пришло ваше время. Одна лягушка попала в колею на грязной деревенской дороге и не могла оттуда выбраться. Ей было трудно, она пробовала, пробовала — и ничего. Друзья помогали ей, они делали все, что можно, но пришел вечер, и угнетенные и разочарованные они вынуждены были отправиться домой и оставить лягушку на волю судьбы. На следующий день друзья пришли посмотреть на нее, думая, что она уже мертва, ведь она была прямо на дороге, в колее, и нашли ее весело прыгающей. Они спросили: «Что случилось? Как ты смогла выбраться из колеи сама, если не помогли тебе и мы? Это просто чудо! Как тебе это удалось?» И лягушка ответила: «Очень просто. Подъезжал грузовик, он приближался, и я должна была выбраться.» Так происходит со всеми: рано или поздно они должны уверовать в Господа, чтобы выбраться из капкана материального мира.

— Лягушка! Спасибо, за сравнение, — с легкой обидой воскликнула я, — но в целом очень образно. Вот только не ясно с грузовиком.

— Почему же? У вас пропал сын, разве не видите аналогий?

— Ах, да, аналогии есть, — согласилась я, — но теперь не чувствую в себе того, что произошло с лягушкой, хоть вы и заметили какой-то рост.

— Да заметил, пока лишь робкие ростки веры, — подтвердил монах. — Они обязательно приведут вас к вечному блаженству.

Услышав про блаженство, я разволновалась и спросила:

— А нельзя ли ускорить процесс? Хочется попробовать этого вашего блаженства еще в этой жизни. Как бы мне уговорить Господа увеличить мой рост?

Монах покачал головой и снова продекламировал:

— Я попросил Бога духовного роста, и Бог сказал: «Нет». Он сказал, что дух должен вырасти сам, Он лишь будет подрезать меня, чтобы заставить плодоносить.

«На все у него есть ответ,» — подумала я и воскликнула:

— Как подрезает меня, очень чувствую, в отличие от ощущения духовного роста.

— Я прошел этот путь и могу поделиться своим опытом, — ответил монах.

«С ума сойду, если прямо сейчас начнет делиться,» — испугалась я, но Бог меня спас.

Всевозрастающий хруст и звон под днищем Марусиной машины давно уже волновал меня, но я себя успокаивала: «Маруся обещала, что подвесного подшипника хватит на триста километров, а то и более.»

Порой я бываю удивительно глупа.

Такое случается и с умными людьми. Обещанные триста километров истекли еще в прошлом путешествии. Как только монах пообещал поделиться своим опытом, подвесной подшипник крякнул и вскоре после этого предупреждения, на въезде в Калинин, его заклинило.