Веселая поганка - Людмила Милевская

— Откуда я-то могу это знать?! — выразила недоумение Каштановая Борода. — Эта штучка по доброй воле не признается.

«Будто по доброй воле меня кто-нибудь спрашивал,» — обиженно подумала я, стараясь не подавать признаков жизни.

Дальнейшие переговоры, к сожалению, недостаточно информации дали. Поняла лишь одно: американец лично приехать не может, потому что в Питер страшно спешит. Поняла и то, что каким-то неведомым образом умудрилась я сильно дорогу перейти этому таинственному американцу: куда ни глянь, повсюду ему мешаю. Он какую-то сложную интригу плетет, а я, сама того не ведая, то и дело вмешиваюсь.

В общем, хуже пареной репы надоела я ему, и смерти моей жаждет американец — аж от злобы заворачивается, а поделать ничего не может. Во-первых, неуловима я. Во— вторых, что-то ему мешает в открытую меня пришлепнуть. Почему-то вынужден он маскировать свои намерения. Непременно хочет американец это сделать как-нибудь незаметно, вроде я сама взяла и умерла, а он к этому вовсе непричастен. Но самое обидное то, что перед тем, как жизни меня лишить, до смерти желает узнать этот чертов американец на кого я все же работаю. Будто это не известно всей стране — куда ни плюнь, везде продают мои книжки.

Короче, спутанная по ногам и рукам вдруг осознала я, что, образно выражаясь, дело пахнет керосином.

Каштановая Борода после разговора с американцем тоже в задумчивость впала, вновь забегала по комнате, что— то для себя решая. Но ее проблема, видимо, незначительная была, потому что душевное равновесие Каштановой Бороды в кратчайшие сроки восстановилось.

— Слушай меня, цыпка, — рявкнула она Рыжей Бороде, — пусть эта стерва поваляется здесь — орлы вот-вот прибудут — а я в сортире пойду посижу-подумаю. Да глаз с нее не спускай! — прикрикнула Каштановая Борода.

— Так она же без чувств, Васенька, — пискнула Рыжая Борода, морщась от боли.

— Такая и без чувств что хочешь отчубучит. Приедут орлы, будем ее пытать.

Похоже, Рыжая Борода испугалась.

— Пытать? Васенька? — жалобно вопросила она. — Васенька, как же пытать?

— Да хватит тебе, — прикрикнула Каштановая Борода, — строишь из себя… Нужно выпытать у этой стервы кто ее послал и куда она фотопленку дела. Я ее обыскал. В карманах нет ничего. Интуиция подсказывает мне, что добром из этой писаки говенной слова не вытянешь. Вот пусть специалисты и займутся ею. Американец их уже к нам послал.

Мне сделалось дурно. Рыжей Бороде тоже.

— Пытать? Васенька! Пытать в моем доме? — гневно запищала она.

Голос ее дрожал и в нем явственно слышались слезы. Ах, какая тонкая натура!

Меня передернуло. От сострадания к себе и к Рыжей Бороде, конечно же.

Но Каштановая Борода, видимо, отличалась суровостью. Ее мало тронула душевная боль рыжей цыпки.

— Сторожи, и глаз с этой стервы не спускай, — приказала она, отбыв в сортир.

— Как это сторожи?! — визгливо забеспокоилась Рыжая Борода. — А вдруг она нападет на меня? Итак все лицо перед спектаклем изуродовала. Какой из меня теперь пророк?

«Он еще и артист, пророков играет. Что за несносный тип? Одни неприятности от этой нежной натуры. Вот спрашивается, зачем она, эта Рыжая Борода, шум подняла?»

Каштановая Борода, конечно же, до сортира не дошла, вернулась и рявкнула:

— Нормальный будет пророк, грима намажешь побольше. Да и стерва эта в отрубе. Как она нападет? Она же связана.

— Васенька, я боюсь. Я все равно боюсь, — мямлила Рыжая Борода.

Каштановая постояла в задумчивости и сказала:

— Ну хорошо, сейчас я ее к батарее примотаю накрепко. Ну, а если что, бей чем-нибудь по башке и все дела.

Я пришла в ужас:

«Как это — бей? Опять — бей? Сколько можно?»

Видимо Рыжая Борода была со мной солидарна, потому что спросила:

— Васенька, как бить?

— Молча! Не то на твоей роже вообще не останется кожи, пророк ты мой ласковый, — и Каштановая Борода неприлично заржала.

Я же была близка к полной потере чувств.

Каштановая Борода не обманула: наржавшись досыта, примотала-таки меня к батарее, Рыжая же стояла рядом и все не отставала с вопросом: как бить?

— Васенька, как бить? Как же бить? — назойливо интересовалась она.

И доинтересовалась.

— А вот так! — рявкнул Васенька и хватил кулаком по моей голове.

В другое время и внимания на его удар не обратила бы, но после всех напастей голова моя была уже не та, и я снова отключилась.

Во что погрузилась — не знаю. Сначала был шум и мрак, а потом явился монах мой и воскликнул:

— Предайся!

— Отстань, — ответила я, — не видишь разве, уже предаюсь.

— Не тому предаешься, — воскликнул монах. — Предайся вере, в ней лишь спасение.

— Да ладно баки мне забивать, — рассердилась я. — Знаю на что рассчитываешь: на глупость мою. С этой глупость уже много чему предавалась — всего и не перечесть. Настрадалась — хватит.

— Предайся — перестанешь страдать, — пообещал монах.

Я задумалась. Страдать и в самом деле надоело. Взять хотя бы голову. Столько сегодня ударов перенесла, бедняжка, что неизвестно стоит ли ею пользоваться в дальнейшем. Не подведет ли теперь? Хотя, и раньше зачастую подводила. Не голова ли повинна в том, что я вышла замуж за третьего мужа? Да и за первого выходить не стоило.

— Предайся, — прервал мои размышления монах.

Я возмутилась:

— Чего пристал? Не думай, что я с той глупостью, с которой бросалась то в дружбу, то в любовь, брошусь теперь в религию. Лучше помоги мне руки развязать, да отлепи от батареи.

— Уверуй, и Господь поможет тебе!

— Как же, поможет, — усомнилась я. — Лучше сам помоги.

— А ты уверуй! — стоял на своем монах.

— Уверовать? Да зачем же мне это нужно?

— Затем, что надежней нет ничего. Друг — предаст, брат — предаст, сын — предаст, возлюбленный — предаст и только Господь не предаст, — с патетикой воскликнул монах.

— Конечно не предаст, — рассмеялась я. — Потому что нет его.

— Для тебя нет.

— Для меня нет — то же самое, что нет вообще.

— А ты уверуй и Господь появится, — пообещал монах.

— И спасет?

— Спасет.

«Чем черт не шутит,» — подумала я и сказала:

— Рада бы уверовать, да как, не знаю.

— Уверуй в то, что спасет, хватит и этого. Остальное само придет, — воскликнул монах.

И я сдалась:

— Верую!

— Точно ль веруешь?

— Верую! Еще как верую!

Сказала так и сразу очнулась.

Глядь, Рыжая Борода за плечо трясет меня и с жаром шепчет:

— Госпожа Мархалева, госпожа Мархалева, умоляю, прийдите в себя.

«Приходить или нет?» — задумалась я.

— Госпожа Мархалева! Госпожа Мархалева! Софья Адамовна! — в отчаянии взвизгнула Рыжая Борода. — Я вам друг! Спасти вас хочу! Умоляю! В себя поскорей прийдите, мне вас до двери не дотащить!

— Уже пришла, — ответила я.

— Ой, хорошо-то как, — обрадовалась Рыжая Борода и тут же запричитала: — Нелегко нам, женщинам. Вы видели? Видели? Мужчины все сволочи. Нам женщинам так нелегко. Так много от грубых мужчин терпеть приходится, но для этого и существует солидарность женская, чтобы в этом сложном мире выживать среди слонов, тигров, волков и мамонтов…

В другое время я такую пошлую тему и поддерживать не стала бы, но, говоря все это, Рыжая Борода поспешно отматывала меня от батареи, и я поощрительно мычала. Наконец она от батареи отмотала меня и принялась за мои ноги. Распутав их, она занялась и руками.

— Читала все ваши книжки, — шептала она. — Там много любви. Ах, как вы в недра женской души проникаете. Я рыдала, рыдала!

Рыжая Борода отвлеклась. Схватившись за сердце, она закатила глаза, выражая глубину своих чувств, но мне— то не до чувств было, меня больше руки мои связанные интересовали. Я громко замычала, обращая внимание на свои проблемы.

— Ах, да, — воскликнула Рыжая Борода и отлепила от моего рта пластырь.

— Где лиходей твой? — спросила я.

— В сортире, — смущаясь, поведала она. — У Васеньки в этом большие проблемы.

— Немудрено с его ориентацией, — сказала я, но тут же об этом пожалела.

Рыжая Борода отшатнулась.

— Вы что? Осуждаете? — закричала она.

— Тише! Тише! — испугалась я. — Пожалуйста, тише. Его, этого дикого мужлана — осуждаю! Да! А вас, натуру рафинированную, только жалею. Ведь все мои книги только о вашей разбитой и нежной душе.

Рыжая Борода мгновенно оттаяла.

— Ах, да, — прошептала она, поспешно разматывая мои руки. — Знаю, читала. Там все обо мне, обо мне! Обожаю сентиментальный роман! Там все обо мне! Боготворю вас за это всей своей пророческой душой.

Я содрогнулась — вот только не надо меня боготворить. Не хватало мне быть у гомиков кумиром. Тамарка от смеха пупок надорвет.

— Скорей, скорей, — лихорадочно зашептала я.

Рыжая Борода и без того старалась. Наконец последняя веревка упала с моих рук.

— Бегите, бегите, — страстно воскликнула Рыжая Борода. — Буду молиться за вас. Буду молиться!