Роман лорда Байрона - Джон Краули

главное найти ключ есть у тебя какие прикидки если знать хотя бы длину ключевого слова уже можно определить периодичность но можно обойтись и без этого надо дождаться переломного момента когда начнет появляться хоть какой-то смысл слово или несколько вот тогда и узнаешь скоро сама увидишь вижу я если вижу если я не рехнулась а если так надеюсь ты меня простишь

Глава осьмая

О Славе и ее последствиях, а также о Законе и его современном применении

Лондон! Али уже ступал однажды по его почернелым булыжникам, толкался среди серых уличных толп и увертывался от надменных аристократических экипажей — которые, однако, помазывали его грязью из-под колес. Прежде он бродил и ездил по городу, словно во сне, и словно во сне попадал то в адвокатские конторы, то в уютные кресла кофеен — равно для него призрачные. Теперь же отец был мертв — а это он беспрерывно водил Али по лондонским улицам, не снисходя до объяснений, — и вырос сам Али, накопив в памяти такие происшествия, какие даже здешний Пандемониум не мог превзойти ни причудливостью, ни ужасом. Как уже сказано, слухи о роли Али в драме, разыгранной на равнине близ Саламанки, опередили его прибытие в столицу, и всякий раз, когда он представал глазам публики, появляясь на городских улицах — от чего ни лейтенант Апворд, ни прочие друзья и сослуживцы не в силах были его отговорить, — юношу сопровождала компания зевак, которая превращалась сначала в сборище, а потом и в Толпу: слышались глумливые выкрики и восторженные приветствия; иные понятия не имели, что происходит, однако тоже подавали голос. Юридическая процедура оказалась короткой: Судья, также осведомленный о недавних подвигах Али, куда более шотландского собрата был склонен отпустить его под залог, приняв все поручительства и долговые обязательства. Держался судья, впрочем, крайне сурово — ибо Закон обязан со всей возможной серьезностью взирать на убийство лорда, какую бы славу тот ни обрел при жизни (а судье Сэйн был знаком издавна), — но довольно скоро Али, вместе со своими приверженцами, вновь (хотя и временно) оказался на Свободе, шумно встреченный ликующим Народом, словно отпущен был из заточения не Варавва, а сам безвинный Сын Человеческий.

Поверенные лорда Сэйна собрали для Али необходимые средства — какие только могли и были обязаны: ведь он, за отсутствием других Претендентов, выступал бесспорным наследником рода: средства эти были невелики, однако достаточны, поскольку невелики были и расходы, которые Али оказались позволены. Один из Клубов предложил Али Членство — не отстал от него и Клуб-конкурент — тогда первый предложил Комнаты — а второй жилье попросторней — и, пока поверенные Отца размышляли над положением и правами наследника, Али обосновался в уютной chambre sépartée[21] в респектабельном доме — отнюдь не под кровом Ватье или в «Какаовом Дереве». Лейтенант Апворд стал главным компаньоном Али, поскольку обратиться в Столице было больше не к кому: теперь, растянувшись на предоставленном ему диване, хирург поднял бокал шампанского за здоровье своего друга, который так высоко вознесся, однако выглядел по-прежнему озабоченным.

«Милорд, — молвил Апворд, — отзывы о вас самые блестящие. Ручаюсь, что рана вас давно уже не беспокоит: все исцелили почести и удовольствия — лучшие из лекарств».

«Прошу, не называйте меня так, — отозвался Али. Он не садился и не прикасался к угощению, словно избегал пользоваться дарами и благами, неизвестно, заслуженными ли. — Я есть я, безо всяких приставок, собой и останусь, пока все не решится. Тогда посмотрим, не присвоят ли мне вместо Титула порядковый Номер — намалюют его на спине перед отправкой в Ссылку морским путем».

«Вам нечего опасаться, — возразил полковой хирург. — Общественное Мнение, Принц-регент, Военачальники — все на вашей стороне; и если они за вас, кто против вас?»

Али, несколько смешавшись, устремил хмурый взгляд в сторону: он понимал, что следовало бы разделить радость друга, однако не мог себя принудить — сам не зная почему.

Весь этот день в клуб к Али сыпались бумажным водопадом визитные карточки лиц, представлявших самые разные круги и занимавших самое разное положение в обществе. На Али, будто на сказочное чудище, явились поглазеть Поэт, предложивший написать эпическую поэму о его приключениях; Методист, предложивший обращение в истинную веру, и юная Леди, предложившая… — что именно, Али толком не понял, ибо она лишилась чувств, прежде чем сумела объяснить причины своего визита. Она подкупила Привратника и пробралась в дом под покровом ночи, в отсутствие Али — спряталась за Ширмой и показалась из-за нее, когда он вернулся, — упала, как сказано, в обморок — сознание ей вернули, с помощью воды и нюхательных солей, стараниями полкового хирурга — который намекнул, что, раз уж дама пришла в себя, ей можно оказать надлежащий прием, однако Али настоял на том, что ее следует проводить за порог, и исполнил это со всей почтительностью и tendresse[22], дабы ни она, ни ее репутация не понесли от пребывания под его кровом ни малейшего урона.

Чудом света Али оставался девять дней, но и по истечении двух недель интерес не убывал — и Али почувствовал, что многие из тех, кто пристально в него вглядывался и брал его за руку «с кивком, с улыбкою приятной», видели в нем нечто иное или большее, нежели просто британского героя. «Не понимаю, чем я привлек внимание, что возбуждает любопытство? — спрашивал Али. — Неужто у каждого в душе таится желание расправиться с отцом?»

«Вернее всего, то, что вы турок, — заметил его друг лейтенант, — и не христианин, однако уже на пути к палате лордов, где можете посвятить свою первую речь красотам Корана или необходимости облачить английских девушек в чадры. Нас занимает все, с нами несовместимое, — будь то русалка или механический человек».

«Я не механический человек, — отрезал Али, — и не турок». Тут он не без горечи отметил, как полковой хирург махнул рукой и легонько шевельнул бровями, словно бы отметая это скучное возражение. В эту минуту в дверь снова постучали, и привратник объявил о приходе джентльмена, чье имя мгновенно разогнало мрачное настроение Али, и на губах у него заиграла улыбка: ведь он думал, что истинного Друга у него нет и среди тысяч! «Достопочтенный!» — вскричал Али и ринулся навстречу визитеру, который застенчиво переминался на пороге.

«Привет Герою!» — воскликнул вошедший, заключив Али в объятия. Это был небольшой человечек — почти что миниатюрный, однако соразмерный во всех частях, словно часовой механизм; одет он был, как говорили в те времена, щепетильно, что означало преизбыток белоснежного белья и причиняющий крайнее неудобство недобор черной ткани в талии и других местах. Это был, чтобы выразиться определенно, мистер Питер Пайпер, который подвизался в Афинах-на-Болотах во время недолгого пребывания там Али — как поговаривали, с твердым намерением занять профессорскую Должность, — однако намерения этого не осуществил, поскольку усмотрел гораздо более широкое поле для применения своих талантов в Клубах и на покрытых зеленым сукном столах Лондона. Джентльмен, который сейчас, отступив на шаг, иронически шаркнул ножкой, являл собой фигуру, часто встречавшуюся в дни Регентства нашего нынешнего Монарха, даже и среди ближайших друзей Принца — он втайне предпочитал их общество и беседу компании трезвых советников и преподобных Епископов — как поступаю и я. Но почему «Достопочтенный» — откуда это звание, под которым он был известен всем своим близким? Подлинные причины теряются в туманах Времени: по-видимому, имя Питера Пайпера оказалось однажды внесено в некий список или реестр — не то подписки, не то приглашений, — украшенный именами лорда Такого-то и графа Сякого-то, к его же фамилии было добавлено просто «эскв.» Проглядывая список, Питер Пайпер собственноручно приписал слово «Достопочтенный», поскольку полагал, что имеет все основания на него притязать в качестве третьего сына баронета (какими бы ни были взгляды Герольдмейстера). Он утверждал, что желал всего лишь поправить список, устранив в нем ошибки, однако — сколь часто бывает, что наши мелкие поступки, совершенные из тщеславия или самосохранения ради, обращаются против нас, — мистер Питер Пайпер взорвался на своей же мине: на время он стал предметом всеобщих насмешек, и забыть о его промахе никто не забыл.

«Мне случилось, — заговорил он, — присутствовать на заседании Суда, где слушалось твое дело. Нет — солгал — оказался я там не случайно: я пришел взглянуть на чудо — о нем говорили на всех углах, его славословили все газеты — иные, в тон немногим, порицали — хотел воочию убедиться, неужели и вправду это мой давний Сотоварищ. И что же? Так оно и есть! Ничуть не переменился — никаких следов бедствий и испытаний, через которые он прошел, — передо мной стоял он — мой Али! Понурив голову? Ничуть! С унылым видом? Ничуть! И не без оснований, как вскоре выяснилось. Мудрый Солон заседал в тот день в судейском кресле! Мой сосед — джентльмен, явившийся, как и я, понаблюдать за необычным делом, — ставил три против одного, что тебя не выпустят под залог — ставки могли быть и выше, но что-то в тебе даже на него произвело впечатление — и я сумел сорвать неплохой куш — хотя сам за исход дела нимало не волновался».