Ты не виноват - Дженнифер Нивен

Теперь мне приходится прилагать усилия, чтобы подняться из глубины, и мне срочно требуется пополнить запас воздуха. Страх возвращается, и я решительно направляюсь на поверхность. Ну, давай же, умоляю я сам себя. Прошу тебя, давай! Мое тело стремится к свободе, но оно порядочно утомилось. Прости. Прости меня, Вайолет. Я больше никогда не покину тебя. Я не знаю, о чем думал раньше. Я уже рядом. Я иду к тебе.

Когда, наконец, я прорываю толщу воды и выныриваю на поверхность, я вижу, что она сидит на берегу и плачет.

– Кретин! – говорит она.

Улыбка мгновенно сползает с моих губ, и я подплываю к ней, держа голову над водой, боясь снова опустить ее, даже на секунду, боясь свести ее с ума или окончательно разозлить.

– Кретин! – повторяет Вайолет уже громче, вставая, и я вижу, что она до сих пор в нижнем белье. Она обхватила себя руками, пытаясь согреться и прикрыть свое тело от холодного воздуха, одновременно отстраняясь от меня. – Какого черта? Ты не представляешь, как я перепугалась! Я же искала тебя. Я три раза ныряла и пыталась погрузиться как можно глубже, пока у меня воздух не заканчивался…

Я хочу, чтобы она произнесла мое имя, потому что тогда я бы узнал, что у нас все в порядке, я не зашел слишком далеко, и она не бросит меня навсегда. Но она молчит, и я чувствую, как что-то темное и страшное начинает понемногу подниматься со дна моего желудка, такое же холодное и мрачное, как вода. Внезапно у края голубой бездны я обнаруживаю дно, и иду к Вайолет, пока не добредаю до самого берега, вода струится с меня.

Она отталкивает меня с силой, потом еще и еще раз, и я отшатываюсь, с трудом удерживая равновесие. Я стою на месте, а она бьет меня и потом начинает плакать, при этом ее не перестает колотить нервная дрожь.

Мне хочется поцеловать ее, но я еще никогда не видел Вайолет в подобном состоянии, и я не знаю, как она отреагирует, если я попытаюсь дотронуться до нее. «Ну, по крайней мере, все то, что сейчас будет происходить, относится не к тебе, Финч», – говорю я себе. Я не двигаюсь с места и стою на расстоянии вытянутой руки от нее.

– Выпусти это из себя. Все, что тебя мучает, весь груз, который ты таскаешь в себе вот уже столько времени. Ты злишься на меня, на жизнь, на своих родителей, на Элеонору. Давай же. Выговорись. Не прячься. – Я хотел сказать, чтобы она не уходила в себя, откуда мне уже будет не достать ее никогда.

– Да пошел ты, Финч!

– Уже лучше. Продолжай. Теперь главное – не останавливаться. Не будь тем, кому приходится постоянно чего-то ждать. Ты жила. Ты выжила в ужасной катастрофе. Да, все закончилось тем, что ты… ты осталась здесь. Ты существуешь так же, как и все мы. Давай же. Ты обязана сделать это. Намыль. Сполосни. Повтори. Снова и снова, чтобы больше об этом не думать.

Она продолжает отталкивать меня.

– Перестань вести себя так, будто ты понимаешь, что именно я сейчас чувствую! – Она начинает молотить меня кулаками, но я стою, как столб, и не шевелюсь.

– Я понимаю, это что-то серьезное. Может быть, у тебя за плечами годы всякого дерьма, а ты все время улыбаешься и хранишь его в себе.

Она колотит и колотит меня, а потом вдруг закрывает лицо руками.

– Ты не понимаешь. Это похоже на то, будто внутри меня сидит маленький злобный человечек, и я чувствую, как он хочет выбраться наружу. Ему там не хватает места, потому что он все растет и растет, и он начинает подниматься в полный рост, заполняя легкие, грудь, горло, а я упорно заталкиваю его назад. Я не хочу, чтобы он выбирался наружу. Я не могу этого допустить.

– Почему нет?

– Потому что я ненавижу его. Потому что он – это не я, но он все же существует. Он сидит внутри и не оставляет меня в покое. Все, что приходит мне в голову – подойти к кому-нибудь и выплеснуть на него всю злобу, потому что я сержусь уже на всех вокруг.

– Только не на меня. Сломай что-нибудь, разбей, уничтожь и выкини. Или просто кричи. Любым способом извлекай это наружу.

И я пронзительно кричу. Потом еще и еще раз. Потом хватаю с земли увесистый камень и швыряю о стену, которая окружает голубую бездну.

Я передаю ей камень, и она стоит с булыжником в ладонях, словно не понимает, что ей с ним теперь делать. Я беру камень и швыряю его о стенку, потом поднимаю следующий и снова вручаю ей. Теперь она швыряет камни один за другим, кричит, топает ногами – выглядит, как самый настоящий псих. Мы носимся по берегу озера, что-то выкрикиваем, бесимся, сметаем все на своем пути, а потом она вдруг останавливается и спрашивает:

– Что это такое? Что с нами происходит?

В этот момент я понимаю, что уже не в силах сдерживаться. Несмотря на то, что она еще взбешена, что она, возможно, в этот момент ненавидит всех, включая меня, я привлекаю ее к себе и целую так, как мне всегда хотелось это сделать. Если выражаться в категориях фильмов, то это, скорее, «только со взрослыми», чем «детям до 13 не рекомендуется». Я чувствую, как поначалу она напрягается, не желая отвечать на мой поцелуй, и эта мысль разрывает мне сердце. Но не успеваю я отпрянуть, как ощущаю, что она тает, сливаясь со мной точно так же, как я сливаюсь с ней под горячими лучами солнца Индианы. Она не отстраняется, она здесь, рядом со мной, она никуда не уйдет, и все у нас будет хорошо.

Меня снова куда-то уносит. Мы отдаемся этому неспешному потоку. Мы погружаемся в него и выплываем снова… и никак не можем вырваться из его запутанного, колеблющегося, внезапного и идеального плена.

Но вот я сам осторожно отстраняюсь от нее.

– Какого черта?! – Она мокрая и сердитая, смотрит на меня своими огромными серо-зелеными глазищами.

– Ты заслуживаешь большего. Я не могу обещать тебе, что останусь с тобой навсегда. И не потому, что я сам этого не хочу. Это очень трудно объяснить. В общем, я человек конченый. Я сломан, и никто уже не может меня починить. Я пытался. Я до сих пор пытаюсь. Я не могу никого любить, потому что это будет нечестно по отношению к тому, кто полюбит меня. Я никогда не обижу тебя, а вот Роумера – наоборот. Но я не могу обещать тебе, что не разберу тебя на составные части, на мелкие кусочки, и тогда ты превратишься в одни осколки, которыми являюсь я сам. Ты должна знать, во что ты ввязываешься, прежде чем ты вообще решишься на то, чтобы вступать со мной в серьезные отношения.

– Если ты еще не заметил, Финч, у нас с тобой уже давно начались серьезные отношения. И если ты опять же не заметил, то знай, что я такая же сломанная, как и ты. – Потом она вдруг спрашивает: – Откуда у тебя этот шрам? Только сейчас я хочу узнать всю правду.

– Правда очень уж неинтересная. Мой папаша часто впадает в плохое настроение. Оно у него портится настолько, что хуже не бывает. Тогда он становится чернее тучи, когда все небо заволокло, ни луны, ни звезд, того и гляди грянет буря. Тогда я был куда меньше, чем сейчас. И не знал еще, как не попадаться ему на пути. – Это то немногое, что бы мне вообще никогда не хотелось рассказывать ей. – Я был бы рад пообещать тебе идеальные дни и солнце, но я никогда не стану Райаном Кроссом.

– В чем я точно уверена: никто не может ничего обещать другому человеку. А Райан Кросс мне не нужен. Позволь мне решать самой, кого мне выбрать и что хотеть. – И в этот момент она целует меня. Это такой поцелуй, от которого у меня целиком и полностью сносит крышу, и потому мне кажется, что я не понимаю, сколько времени прошло с тех пор, как начался этот поцелуй. То ли несколько минут, то ли часов…

– Кстати, – заявляет она, – Райан Кросс – клептоман. Он ворует ради удовольствия. Даже не то, что ему хотелось бы приобрести, а все подряд. И в комнате у него по этой причине бардак, как у самого настоящего барахольщика. Это на тот случай, если ты вдруг решил, что он идеальный парень.

– Ультрафиолет Марки-Ни-Одной-Помарки, мне кажется, что я люблю тебя.

Так как она, видимо, не собирается отвечать на эту фразу тем же, я снова целую ее, думая о том, а осмелюсь ли я на нечто большее, уж так мне не хочется портить этот момент. Потому что я теперь очень много думаю, и потому что она отличается от всех остальных девчонок, и еще потому, что я действительно не хочу портить этот драгоценный момент, я сосредотачиваюсь на этом поцелуе на залитом солнцем берегу голубой бездны и решаю, что пока что все должно закончиться именно так.

Вайолет

Тот самый день

Мы едем к нему домой, чтобы принять душ и согреться, потому что к трем часам воздух снова становится холодным. У него в доме никого нет, потому что тут все приходят и уходят, когда кому заблагорассудится. Он захватывает из холодильника газировки, потом находит на кухне соленые крендельки, соус гуакамоле, и мы проходим с ним наверх в его комнату. Я окончательно промокла и все еще дрожу.

Его спальня стала голубой. Он выкрасил в этот цвет стены, пол и потолок, а всю мебель передвинул на одну сторону, так что теперь комната как будто разделилась на две части. Беспорядка стало намного меньше, на стене уже нет ни записок, ни бумажек с отдельными словами. Голубые стены наводят на мысль о том, что я попала в бассейн или вернулась в голубую бездну.