История Флоренции (Книги 1-4) - Николо Макиавелли

При первых же слухах о мятеже встревоженная Синьория поспешила привести дворец в состояние готовности к обороне и забаррикадировалась в нем, но затем, выяснив, в чем дело, кто начал смуту и где укрылись подстрекатели, успокоилась и повелела капитану[403] во главе сильного вооруженного отряда захватить их. Дверь храма взломали без особого труда, часть изгнанников погибла при самозащите,[404] остальные были взяты. Во время следствия по этому делу выяснилось, что никаких иных сообщников, кроме Бароччо и Пиджьелло Кавиччули, у них не было;[405] эти и были преданы казни вместе с изгнанниками.

После этого события произошло еще одно, гораздо более важное. Как мы уже говорили, Флоренция в то время находилась в состоянии войны с герцогом Миланским, который, видя, что в открытом поле ему победы не достичь, решил прибегнуть к тайным интригам. Через no-средство флорентийских изгнанников, которыми Ломбардия была полна, он устроил заговор с участием многих граждан, проживающих в стенах Флоренции. Условлено было, что в назначенный день все изгнанники, способные носить оружие и находящиеся неподалеку от Флоренции, одновременно выступят и проникнут в город по Арно,[406] что там они при поддержке своих сообщников прежде всего поспешат в дома власть имущих, умертвят их и затем установят в республике новый угодный им государственный порядок. Среди заговорщиков внутри города был один человек из рода Риччи по имени Саминиато. И так как при заговорах часто случается, что недостаток участников препятствует успеху, а излишне большое число их приводит к раскрытию замысла, стремление Саминиато завербовать новых членов привело к тому, что вместо пособника он нашел себе обвинителя. Он сообщил о заговоре Сальвестро Кавиччули, считая, что может рассчитывать на него, как на человека, подвергшегося вместе с другими членами своего семейства всевозможным тяжким обидам и поношениям. Однако страх перед тем, что могло его ожидать сейчас, оказался для Сальвестро сильнее более отдаленной надежды на отмщение, и он сразу же раскрыл все Синьории. Саминиато был задержан, и его принудили раскрыть весь замысел заговорщиков, но схватить смогли только одного из участников - Томмазо Давици,[407] который направлялся из Болоньи во Флоренцию, не зная, что там произошло, и был взят еще по дороге. Другие участники заговора, напуганные арестом Саминиато, бежали. После того как Саминиато и Томмазо Давици постигло возмездие по делам их, была созвана балия из граждан, коим дана была власть разыскивать виновных и укреплять государство. Эти граждане объявили виновными шесть человек из дома Риччи, шесть из дома Альберти, двух из дома Медичи, трех из дома Скали, двух из дома Строцци,[408] затем Биндо Альтовити,[409] Бернардо Адимари, а также множество простых людей. Были предупреждены сроком на десять лет все члены семейства Альберти,[410] Риччи и Медичи, за исключением немногих, среди коих оказался мессер Антонио, считавшийся человеком мирно настроенным и лишенным честолюбия.[411] Подозрения, вызванные этим заговором, еще не окончательно рассеялись, когда задержан был некий монах, замеченный в том, что он часто появлялся на дороге из Болоньи во Флоренцию как раз в то время, когда заговор только зарождался. Он признался, что неоднократно доставлял письма мессеру Антонио, которого тотчас же арестовали. Сперва он всячески отпирался, но уличенный монахом, приговорен был к уплате штрафа и изгнанию из города на расстояние не менее трехсот миль. Наконец, для того чтобы избавить Флоренцию от опасности, ежедневно грозившей ей от семейства Альберти, постановили изгонять из города любого его члена по достижении им пятнадцати лет.

ХXIX

Произошло это в 1400 году, а через два года умер Джан Галеаццо, герцог Миланский,[412] и смерть его положила конец, как мы уже говорили, этой войне, продолжавшейся двенадцать лет. В это время государство окрепло, не имея ни внутренних, ни внешних врагов, и предприняло завоевание Пизы, столь славно завершенное.[413] В городе спокойствие царило с 1400 по 1433 год, лишь в 1412 году, когда Альберти нарушили запрет появляться в пределах республики, против них была созвана новая балия, которая назначила награду за их головы и установила новые меры по охране государства.

В это же время флорентийцы вели войну против Владислава, короля Неаполитанского, каковая прекратилась в 1414 году со смертью этого государя. В войне этой был момент, когда король оказался слабее Флоренции и ему пришлось уступить ей город Кортону, владетелем которой он был.[414] Однако вскоре после того он вновь собрался с силами и возобновил войну, на этот раз оказавшуюся для Флоренции гораздо более тяжелой, так что не окончись она, как и предыдущая с герцогом Миланским, смертью врага республики, Флоренции грозила опасность утратить свою свободу. Но завершилась она для флорентийцев не менее счастливо, чем та, так как король захватил уже Рим, Сиену, Марку и всю Романью и ему оставалось только взять Флоренцию, чтобы затем со всеми силами своими устремиться в Ломбардию, когда пришла к нему кончина. Таким образом, самым верным из союзников Флоренции была смерть короля, и она была для флорентийцев спасительней любой их доблести. После смерти этого короля вне и внутри Флоренции еще восемь лет царил мир, после чего с началом войны против Филиппо, герцога Миланского[415] опять пробудились партийные раздоры, которые затихли только после крушения государства, существовавшего с 1381 по 1434 год[416] , счастливо ведшего столько войн и присоединившего Ареццо, Пизу Котону, Ливорно и Монтепульчано. Оно совершило бы еще более великие дела, если бы в городе всегда царило согласие и в нем не вспыхнули заново прежние раздоры, как будет особо показано в следующей книге.

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ

Государства, особенно плохо устроенные, управляющиеся как республики, часто меняют правительства и порядок правления, что ввергает их не в рабское состояние из свободного, как это обычно полагают, а из рабского в беспорядочное своеволие. Ибо пополаны, которые стремятся к своеволию, и нобили, жаждущие порабощения других, прославляют лишь имя свободы: и те, и другие не хотят повиноваться ни другим людям, ни законам. Если случается, а случается это очень редко, - что по воле фортуны в каком-нибудь государстве появляется гражданин, достаточно мудрый, добродетельный и могущественный, чтобы наделить его законами, способными либо удовлетворить эти стремления нобилей и пополанов, либо подавить их, лишив возможности творить зло, - вот тогда государство имеет право назвать себя свободным, а правительство его считаться прочным и сильным. Основанное на справедливых законах и на хороших установлениях, оно затем не нуждается, как другие, в добродетели какого-либо одного человека для того, чтобы безопасно существовать.

Многие государства древности, где форма правления долгое время оставалась неизменной, обязаны этим подобному законодательству, которого не доставало и не достает всем государствам, где правление переходило и переходит от тирании к своеволию и от своеволия к тирании. И действительно, у подобных правительств нет и не может быть никакой прочности из-за всегда противостоящего им значительного количества могущественных врагов. Одно не нравится людям благонамеренным, другое не угодно людям просвещенным; одному слишком легко творить зло, другому весьма затруднительно совершать что-либо хорошее: в первом слишком много власти дается гордыне, во втором неспособности.

Так что и то, и другое могут упрочиться лишь благодаря мудрости или удачливости какого-либо одного человека, которому всегда грозит опасность быть унесенным смертью или же оказаться обессиленным из-за волнений и усталости.

Вот я и утверждаю, что правительство, установленное во Флоренции в 1381 году,[417] после смерти мессера Джордже Скали, поддерживалось ловкостью сперва мессера Мазо дельи Альбицци, а затем Никколо да Уццано. Город пребывал в мире с 1414 по 1422 год, поскольку король Владислав умер, а Ломбардия была разделена на несколько государств, так что ни в самой Флоренции, ни во вне республике ничего не угрожало. Наиболее могущественными после Никколо да Уццано были Бартоломео Валори, Нероне ди Ниджи, мессер Ринальдо Альбицци, Нери ди Джино и Лапо Никколини. Различные соперничающие клики, порожденные враждой между домами Альбицци и Риччи и столь неосмотрительно воскрешенные впоследствии мессером Сальвестро Медичи, никогда по-настоящему не умирали. Хотя та из них, что имела больше всего сторонников, властвовала не более трех лет и в 1381 году оказалась побежденной, с ней никогда не удавалось покончить вследствие того, что ее взгляды разделялись почти всеми гражданами. Правда, частые народные собрания и постоянно возобновлявшиеся преследования вождей этой партии, с 1381 по 1400 год, ее почти уничтожили. Больше всего преследований обрушивалось на семейства Альберти, Риччи и Медичи, так как они стояли во главе этой партии: и члены их, и имущество неоднократно оказывались под ударом, и те из них, которые не покинули город, лишались права занимать государственные должности. Постоянные потери крайне ослабили эту партию, можно сказать - изничтожили ее. Однако весьма значительное число граждан сохраняли память о перенесенных обидах и желание отомстить за них, но, не имея никакой опоры, вынуждены были жить с озлоблением, затаенным в самой глубине сердца. Люди из благородных пополанов, которым предоставляли спокойно управлять государством, совершили две ошибки, которые и оказались губительными для их власти. Во-первых, то обстоятельство, что они долго и без перерыва пользовались этой властью, сделало их беззастенчивыми. Во-вторых, их взаимная ненависть и длительная привычка повелевать усыпили в них должную бдительность в отношении тех, кто мог им вредить.