Рассказы и повести - Анатолий Безуглов

Роберт Зефиров, в частности, показал:

«…Я не удержался и открыл портфель, оставленный мне на сохранение Сосновым. В портфеле находились завернутые в материю белого цвета деньги, примерно 5-6 пачек, перетянутые аптекарской резинкой. Пачки состояли из купюр достоинством в 50 и 100 рублей. Помимо этого в портфеле был сверток длиной около десяти сантиметров, тоже из белой материи, через которую просвечивали золотые монеты. Я увидел еще несколько золотых слитков неправильной формы, размером приблизительно со спичечный коробок. Еще в портфеле был сверток с большим количеством ювелирных изделий из золота и бриллиантов. Весил этот сверток примерно полтора килограмма. В портфеле были и еще какие-то свертки, но я их содержимое не смотрел…»

Как следовало из протокола допроса Зефирова, Соснов, забрав портфель, по каким-то своим приметам заподозрил, что сосед все же поинтересовался, что в нем лежит.

Шляхов читал дальше:

«…Между 23 и 24 часами ко мне в квартиру пришел Соснов и потребовал, чтобы я вышел с ним на улицу. Я вышел. У подъезда стояли две машины: одна Соснова – ВАЗ-2106 белого цвета, вторая – ВАЗ-2101 такого же цвета. В машине Соснова находились двое мужчин. Соснов велел мне сесть на заднее сиденье. Мужчины сели слева и справа от меня. Соснов был за рулем. Мы поехали. Следом тронулась другая машина, заполненная мужчинами…»

– Прямо как в кино,– усмехнулся Шляхов.

– Ты дальше, дальше читай,– откликнулся Папахин.– Еще почище, чем в кино…

По словам Зефирова, его привезли на какую-то дачу под Москвой по Ярославскому шоссе. Завели в дом.

«…Соснов спросил меня, зачем я лазил в его портфель,– показывал пострадавший.– Я ответил, что не лазил. Тогда Соснов зашел мне за спину, накинул на шею мокрое полотенце и стал душить. Я потерял сознание. Очнувшись, я сказал Соснову, что заглядывал в портфель, так как он хранился в моей квартире, а она не камера хранения. Соснов достал пистолет, передернул затвор и сказал, что если я не буду отвечать на его вопросы, он меня пристрелит. Как собаку. Соснов спросил, донес ли я в милицию о том, что видел в портфеле. Я не успел ответить, как он ударил меня по зубам чем-то металлическим. Я упал. Меня били ногами. Потом Соснов вынул нож с выдвигающимся лезвием и порезал мне подбородок. После этого он сказал, что я должен ему заплатить штраф 3 тысячи рублей. За то, что я лазил в портфель и он со своими знакомыми потерял на меня время. Все это продолжалось до четырех часов утра. Перед тем как отвезти меня домой, Соснов сказал, что если я донесу в милицию о портфеле и о том, что происходило на даче, мне будет очень плохо…»

– Соседи видели, как увозили Зефирова,– сказал Папахин, когда Шляхов кончил читать.– Видели его и утром. Дворник, в частности. Избитого, с порезанным лицом, когда Соснов привез Зефирова домой. Так вот, среди истязателей был также Зыков.

– А почему Зыкова арестовали так поздно? – поинтересовался Олег Петрович.

– Скрывался. То на даче, то у своих родственников на улице Менжинского. Сам понимаешь, без прописки.

– Где, где? – переспросил Шляхов.

– На улице Менжинского.

– Менжинского, Менжинского…– повторил несколько раз Олег Петрович: это ему что-то напоминало.

Он пошел в свой кабинет, но не дошел. Вернулся. Папахин удивился.

– Вспомнил! На улице Менжинского проживает Шухмин! – выпалил с порога Шляхов.

– Сосед Иванова по палате?

– Ну да!

Папахин схватился за телефон.

Буквально через полчаса было установлено, что Шухмин является племянником… Зыкова.

Вызванный срочно на допрос Шухмин снова повторил свои показания: лег в больницу 11 декабря 1980 года по направлению районной поликлиники. По словам свидетеля, Зыков не посвящал ни Шухмина, ни его жену в свои дела. Где Зыков бывал, с кем встречался, они не знают.

Жена Шухмина подтвердила слова мужа. Но внесла интересное добавление: ее супруг лег в больницу по настоянию дяди, то есть Зыкова.

– Понимаете,– рассказывала она,– пришел утром Вячеслав Васильевич и говорит: Юра, тебе надо срочно лечиться… Я даже в толк не взяла, почему срочно… Зыков ушел куда-то с моим мужем. Потом они вернулись уже с направлением в больницу… Я собрала Юру: дала смену белья, зубную щетку, пасту, ну, словом, все, что нужно для больницы.

– А вы точно помните, что это было одиннадцатого декабря? – еще раз спросил Олег Петрович.

– Вроде бы,– пожала плечами Шухмина.– Надо посмотреть, у нас где-то лежит справка о пребывании мужа в больнице…

Шухмину послали за справкой. В ней было указано, что Шухмин Ю. К. действительно был госпитализирован в клинику нервных заболеваний с 11 по 30 декабря 1980 года.

Справку подписала Жигалина Е. 3.

– Опять Жигалина,– покачал головой Папа-хин.– Что же все-таки связывало ее с Ивановым?

– Попытаюсь выяснить,– заверил Олег Петрович.– Во всяком случае, сдается мне, что Иванов крутил заместителем директора клиники, как хотел…

На следующий день в конце работы Шляхов позвонил в больницу и узнал, что Тамара Проценко вышла на работу и дежурит в ночь. Олег Петрович решил не откладывать допрос на завтра и поехал в клинику.

В мужской неврологии стояла непривычная тишина. Больных не было видно ни в коридорах, ни в холле: телевизор, как сказала Проценко, испортился.

Когда следователь появился в отделении, она подрезала кончики стеблей чуть увядших астр и снова ставила в вазу на своем столе.

– Любите цветы? – спросил Шляхов, представившись.

– Очень,– просто и искренне призналась девушка.– С ними совсем другая обстановка. Настроение. Жаль, стоят недолго…

– А вы не пробовали подержать их сначала в отработанном фиксаже?– спросил Олег Петрович.

– В фиксаже? – удивилась медсестра.

– Да, в обыкновенном фиксаже после обработки фотопленки. Надо опустить концы стеблей на полчасика.

– Никогда не слышала… А почему в нем?

– Биологи считают, что все из-за серебра, которое содержится в эмульсии пленки и остается в фиксаже… Больше двадцати дней будут стоять цветы свежими, словно только что с куста…

Это Олег Петрович совсем недавно вычитал в газете.

– Надо попробовать,– улыбнулась Тамара.

Шляхов поинтересовался, давно ли она работает в клинике.

– Третий год. Пришла сюда после окончания медучилища.

– И нравится?– полюбопытствовал следователь.

– Помогает.

– В чем?– не понял Шляхов.

– Я учусь на вечернем отделении мединститута.

– Значит, быть врачом – ваше призвание?

– Так получилось,– скромно улыбнулась девушка.– Вообще-то я мечтала стать музыкантом. Очень люблю арфу. По-моему, самый лучший инструмент.– Она махнула рукой.– Да что теперь говорить…

– Почему же,– возразил Олег Петрович.– Если есть желание…

– Поздно…

– Никогда не поздно осуществить свою мечту… Знаете, Тамара, я недавно прочитал любопытный факт. Это случилось в середине прошлого века, приблизительно в это же время года. Правда, не в Москве, а в Петербурге… В госпитале при Медико-хирургической академии дежурил двадцатитрехлетний ординатор… В этот же вечер там дежурил офицер, тоже довольно-таки молодой человек… Они познакомились, вместе скоротали ночь. Подружились… Лекарю предстояло стать знаменитым химиком и известным композитором… Офицер тоже прославил русское музыкальное искусство…

Олег Петрович замолчал. А Тамара нетерпеливо спросила:

– Кто же это были?

– Лекарь – Бородин, офицер – Мусоргский.

Девушка вздохнула:

– Нет, у меня не получится… Времени нет… У меня на руках больная мама и сестренка…

«Вот почему у нее не по годам такое озабоченное лицо»,– подумал Олег Петрович.

– Тамара Николаевна,– решил он перейти к делу,– я вот по какому вопросу… Вы помните, как прошлой зимой у вас в двести пятнадцатой палате лежал больной Иванов?

По лицу медсестры пробежала тень.

– У нас только^и разговоров об этом,– сказала Проценко.– Все шепчутся по углам, какие-то слухи ходят… А это правда, что Иванова арестовали?

– Да, он находится под стражей,– кивнул следователь.– Меня интересует одна деталь…

И он напомнил девушке об Алтаеве, которого выписали из клиники за нарушение больничного режима.

– Звонил Алтаев сюда после выписки? – спросил Шляхов.

– Прямо телефон оборвал,– ответила Проценко.– Все просил позвать Иванова… А я как ни загляну в палату – Владимира Кирилловича нет.

– Сколько раз звонил Алтаев?

– Дня три подряд… Телефон свой просил передать Иванову. Но как я передам, если больной отсутствует?

– Выходит,– с трудом скрывая волнение, уточнил Шляхов,– Иванова не было десятого, одиннадцатого и двенадцатого декабря, так?

– Да. Это я очень хорошо помню. Палата была пустая…

– Как пустая? – удивился следователь.