Гунны - Владимир Ключников

«При въезде в селение Аттила был встречен девами, которые шли рядами под тонкими белыми покрывалами. Под каждым из этих длинных покрывал, поддерживаемых руками стоящих по обеим сторонам женщин, было до семи или более дев; а таких рядов было очень много. Сии девы, предшествуя Аттиле, пели Скифские песни. Когда Аттила был подле дома Онигисия, мимо которого проложена дорога, ведущая к царскому двору, – супруга Онигисия вышла из дому со многими служителями, из которых одни несли кушанье, а другие вино: это у Скифов знак отличнейшего уважения. Она приветствовала Аттилу и просила его вкусить того, что ему подносила в изъявление своего почтения. В угодность жены любимца своего Аттила, сидя на коне, ел кушанье из серебряного блюда, высоко поднятого служителями. Вкусив вина из поднесенной ему чаши, он поехал в царский дом, который был выше других и построен на возвышении. Что касается до нас, мы остались в доме Онигисия, как было им предписано; уж он возвратился с сыном Аттилы. Мы были приняты его женою и отличнейшими из его сродников и обедали у него».

Приск дважды побывал в гостях и у главной жены Аттилы – он принес ей подарки и был принят хозяйкой в ее апартаментах. А позднее она пригласила послов к обеду: «Между тем Рекан, супруга Аттилы, пригласила нас к обеду у Адамия, управлявшего ее делами. Мы пришли к нему вместе с некоторыми знатными Скифами, удостоены были благосклонного и приветливого приема и угощены столом». Правда, из этого текста не понятно, присутствовала ли сама Рекан на этом обеде. На пирах у Аттилы женщин, судя по всему, не было – по крайней мере, Приск о них не упоминает.

Принимала римских гостей и вдова Бледы – она была «начальницей селения». Когда послы в непогоду случайно оказались в ее владениях, она распорядилась приютить их и прислала, как пишет Приск, «кушанье и красивых женщин к удовлетворению нашему». Такие непривычные формы гостеприимства смутили римлян, и они «благодарили женщин за кушанье, но отказались от дальнейшего с ними обхождения». К сожалению, из текста непонятно, были ли предложенные послам красавицы рабынями, или же это гуннские женщины пользовались такой свободой нравов. Во всяком случае, послам не чинилось никаких препятствий, когда они захотели лично навестить высопопоставленную даму и поблагодарить ее за помощь:

«Тот день провели мы в селении, обсушивая наши пожитки. Непогода миновалась, и солнце ярко засияло. Позаботившись о своих лошадях и о других животных, пошли мы к царице, приветствовали ее и принесли ей взаимно в подарок три серебряные чаши, красных кож, перцу из Индии, финиковых плодов и других сластей, которые ценятся варварами, потому что там их не водится. Мы вышли от нее, пожелав ей всех благ за ее гостеприимство»548.

О религии гуннов практически нет сведений, кроме того, что они были язычниками. Известно лишь, что они верили в предсказания и занимались гаданиями. Напомним, что прорицатели предсказали Аттиле, что род его падет, но будет восстановлен младшим сыном. Аттила безоговорочно поверил в это и с тех пор выделял Ирну среди прочих сыновей.

Перед битвой на Каталаунских полях (о ней мы будем говорить позже) Аттила, по сообщению Иордана, «приказал через гадателей вопросить о будущем. Они, вглядываясь по своему обычаю то во внутренности животных, то в какие‐то жилки на обскобленных костях, объявляют, что гуннам грозит беда. Небольшим утешением в этом предсказании было лишь то, что верховный вождь противной стороны должен был пасть и смертью своей омрачить торжество покинутой им победы»549.

Предсказатели оказались правы в том, что ничем хорошим эта битва для Аттилы не кончилась. Но гибель Аэция они предрекали зря – он остался жив и погиб тремя годами позже, причем не от рук гуннов, а от руки западного императора Валентиниана. Что касается гадания по «жилкам на обскобленных костях» – оно напоминает бытовавший у китайцев обряд гадания по костям животных, и это лишний раз наводит на мысль о том, что предки европейских гуннов обитали у границ Поднебесной. Правда, китайцы гадали не по жилкам, а по трещинам, но трудно было бы ждать от Иордана, который создавал свою «Гетику» спустя почти столетие после битвы на Каталаунских полях, чтобы он в точности воспроизвел процедуру гадания. Тем более что те историки, тексты которых он при этом использовал, тоже никак не могли быть свидетелями обряда, совершавшегося во вражеском лагере, и описывали его с чужих слов.

Если принять, что гуннские гадатели использовали примерно те же методы, что и их древние китайские коллеги, то выглядело это приблизительно так. На гадательных костях – панцирях черепах или бараньих лопатках – записывались вопросы или просьбы, обращенные к покойным предкам. Чтобы предки отнеслись к вопрошающим с бо`льшим вниманием, здесь же могло сообщаться, какая жертва им будет принесена в случае благополучного разрешения проблемы. Потом кости нагревали с помощью раскаленного стержня, и по образовавшимся трещинам предсказатели делали соответствующие выводы. Выводы эти записывали на той же кости. А позднее к этой записи могли присовокупить и информацию о том, сбылось ли предсказание. Именно текстам на гадательных костях ученые обязаны тем, что эпоха Шан-Инь, когда такие гадания были очень популярны, неплохо изучена, несмотря на то что она завершилась к XI веку до н. э.

К сожалению, от гуннов таких костей не осталось. Возможно, они были менее суеверны, чем китайцы, и реже прибегали к услугам прорицателей – или не делали на костях записей, сами же потрескавшиеся кости специального внимания археологов не привлекли.

Говоря о традициях гуннов, нельзя оставить без внимания вопиющую небрежность Э. А. Томпсона, которая может дать самое превратное представление о гуннских нравах. Томпсон пишет: «В расцвет правления Аттилы, по мнению Теодорета, гунны с отвращением отказались от обычая съедать своих стариков, поскольку теперь слушали проповеди»550.

Начнем с того, что ни о каком поедании гуннами стариков – ни своих, ни чужих – никто никогда не писал, да и археологи ничего подобного не замечали (гуннский погребальный обряд подробно описан нами в главе «Археологи о гуннах»). Что же касается Теодорета (уже упоминавшегося Феодорита Кирского), он пишет дословно следующее:

«…И массагеты (здесь и далее в цитате курсив наш. – Авт.), прежде считавшие весьма несчастными умерших как‐нибудь иначе, нежели от зарезания, и поэтому установившие закон приносить старцев в жертву и угощаться их мясом, получили отвращение к этой гнусной пище и резне, когда услышали рыбацкие и кожевнические законы (законы последователей Иисуса. – Авт.). И тибарены, имевшие обычай сталкивать стариков с высочайших утесов, уничтожили этот безобразный закон, приняв законы евангельские. Уже ни гирканцы с каспийцами не откармливают псов телами умерших, ни скифы не зарывают живьем вместе с умершими любимых ими лиц. Такую перемену обычаев произвели законы рыбарей»551.

Феодорит однозначно приписывает ритуальный каннибализм массагетам, о гуннах у него нет ни слова. Правда, позднеантичные и раннесредневековые авторы называли гуннов в том числе и массагетами (Прокопий Кесарийский прямо пишет про «массагетов, которых теперь называют гуннами»552), но мы‐то сегодня знаем, что эти народы не имели абсолютно ничего общего. Конечно, можно было бы допустить (вероятно, именно это и делает Томпсон), что Феодорит пишет именно о гуннах, ошибочно называя их массагетами. Но дело в том, что текст Феодорита явственно восходит к текстам неоплатоника Порфирия (233 – 304 годы) и церковного историка Евсевия (начало IV века). Оба они пишут примерно об одном и том же, причем почти дословно, называя примерно те же самые народы в одном и том же порядке (с которым совпадает порядок их перечисления у Феодорита), поэтому предоставим слово Порфирию (как старшему):

«…Говорят, что массагеты (здесь и далее в цитате курсив наш. – Авт.) и дербики считают большим несчастьем для своих домашних, если те умирают сами собой. Потому, предвосхищая события, они убивают самых любимых из родственников, когда те становятся старыми, и съедают их. Тибареняне сбрасывают в пропасть своих стариков; гирканы оставляют своих стариков на съедение хищным птицам и собакам; каспии выставляют на съедение хищникам мертвецов; скифы хоронят живыми вместе с умершими или сжигают вместе с ними тех, кого покойные больше всего любили; бактрийцы отдают своих стариков живьем на съедение псам»553.

Порфирий писал свой текст в те времена, когда ни о каких гуннах никто еще не слышал. Его рассказ о массагетах, поедающих своих стариков, восходит к «Истории» Геродота, который еще в V веке до н. э. сообщал об этом племени: «Но если кто у них доживет до глубокой старости, то все родственники собираются и закалывают старика в жертву, а мясо варят вместе с мясом других жертвенных животных и поедают. Так умереть – для них величайшее блаженство»554.