Операция «Святой Иероним» - Сергей Карпущенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Отец, ну чего ты добиваешься? Ведь я знаю, что такие фанатики, как Володя, уж если им в голову втемяшится идея, то они от нее не отступятся и буквально умрут, а не скажут того, чего от них хотят. Ну подумай, окочурится наш Вовик на твоем паршивом кресле, а про картину ты так и не узнаешь. Давай-ка лучше по-доброму, по-хорошему, ласково и мягко. Что, разве он и сам не понимает, что с нами шутки плохи? Понимает! — И обратился уже к Володе: — Ну, Вовчик, христианский ты великомученик, святой Антоний, Себастьян святой! Говори-ка побыстрей, куда ты там картинку спрятал? Или хочешь, чтобы мы с тобой поступили так, как легионеры Нерона с увлеченными идеями Христа? Но ведь нам стыдно будет — мы сами христиане! — И подойдя к мальчику вплотную, шепнул уже совсем без шуток: — Лучше сейчас скажи. После поздно уж будет...
Володя и без того догадывался, что шутить с этими людьми все равно что карабкаться вверх по мачте высоковольтной линии. Самое главное, что удалось ему сейчас, это то, что он сумел отвести от себя подозрение в обмане, надувательстве, — это намерение непременно стоило бы ему жизни. Теперь же он выглядел в глазах этих бандитов просто слабоумным, внезапно поверившим в Бога, почти идиотом, с которого и взять-то нечего. А Паук все еще не мог прийти в себя и бормотал под нос:
— К директору он хотел нести картину! Связались с недоделанным!
Дима же, пока Паук, обессиленный собственной истерикой, не мог отдышаться, сидя в кресле, продолжал обрабатывать Володю, грозя ему с улыбкой такими карами и мучениями, от представления которых и сам святой Себастьян пришел бы в ужас.
— Ну хорошо, хоть мне все это очень неприятно, — мрачно заявил Володя, — но я вам все-таки отдам картину, как только получу ее назад. Она на квартире у моего приятеля, а он вернется лишь после завтра, к вечеру. Не бойтесь, я не убегу, потому что мне теперь ничего не нужно: ни ваших долларов, ни ваших суетных богатств. Я в монастырь уйду, наверно, потому что...
— И уходи, мальчик, уходи! — замахал руками Паук, как бы в знак прощания с Володей. — Уходи, таким придуркам, как ты, только там и место! Но перед уходом не забудь нам отдать картину, а то ведь я тебя и из-за монастырской стены своими паучьими руками достану! Где послезавтра мы с тобой увидимся?
Володя сделал вид, что сильно задумался, хотя он совсем и не размышлял об этом в данную минуту — было все равно.
— Давайте в пять, у метро «Владимирская», — сказал он, говоря это наобум святых, первое, что на ум взбрело.
— А если, молокосос, ты нас снова кинешь? — ощерился Паук шакальей улыбкой. — Ты знаешь, что шуточки твои мне порядком надоели. Что, если ты куда-нибудь в Самару или в Арзамас свалить захочешь до послезавтра?
— Никуда я не уеду и вас обманывать уже не стану, — серьезно сказал Володя. — Только... — И он замялся.
— Ну что, что только?! — раздраженно прокричал Паук, и пятнистый дог, гревшийся у пылающего камина, уже в который раз поднял на хозяина свои скорбно-умные глаза. — Как надоел ты мне своими оговорками, этими «только». Ну, чего ты хочешь?
Володя еще выждал несколько минут, чтобы его слова прозвучали внушительно, и сказал тоном, каким, он думал, говорят приговоренные к смерти, прося исполнить их последнее желание:
— Я прошу вас, подарите мне вот эту копию «Святого Иеронима», я ее повешу над постелью, потому что картина эта меня сделала совсем другим...
Да, фразу эту можно было произнести фальшиво, наигранно, однако же Володя так произнес ее, спокойно и серьезно, с легкой задумчивой печалью, что сомнений быть не могло — Володя на самом деле переродился. Тем не менее у Паука, который с минуту размышлял над фразой Володи, были на эту копию свои виды, и он лишь зло усмехнулся:
— А понюхай-ка ты, малец, вот это! — и показал ему фигу. — Нет, эта копия у меня останется, а то боюсь, как бы меня снова за нос водить не стали. Здесь ведь только с лупой работать надо, если хочешь подделку от подлинника отличить. Браш ведь не случайно в лагере сидел за свою умелую работу и рукой своей пожертвовал тоже не зря. Так что иди-ка, святоша, с миром и повесь у себя над постелькой Богоматерь или Николу Угодника. А всего лучше будет для тебя в дурдоме полечиться — и иконки не понадобятся. Ну все, баста! — хлопнул Паук своими трескучими ладошками. — Проводи этого отрока, Юрик, до города и дорогой еще раз внуши, что обманывать старших есть великий грех!
И тотчас Володя снова погрузился в глубокую, непроглядную темень, потому что кто-то сзади резким движением напялил ему на голову черный колпак. Его взяли под руку чьи-то цепкие пальцы, и снова мальчик шел по коридорам загородного «замка» Паука, и опять ощущал Володя сильный запах жареного мяса, а в ушах звучал визгливый крик хозяина этого дома: «Мерзавец! Я тебе на земле такой ад устрою!..»
ГЛАВА 13
ОГРОМНАЯ КРЫСИНАЯ НОРА
Володя так и ехал в машине с колпаком на голове, а внутри его головы был муравейник мыслей, которые отчаянно копошились, выполняя каждая свою работу, но никак не могли сотворить что-то общее, какую-то очень полезную для Володи, спасительную идею. Послезавтра он должен был отдать настоящего Боттичелли или готовиться к тому, чтобы занять место на кресле в комнате пыток.
«Послезавтра в два часа дня ко мне домой приходит Белорус, и я буду должен сделать все, чтобы рассорить с ним маму, и сделаю я это при помощи копии Браша, моей личной копии. Потом я пойду на встречу с Пауком и снова попробую подсунуть ему копию, но это спасет меня совсем ненадолго. Второй обман Паук мне не простит, и меня, конечно, растерзают в его доме. А если Браш не успеет сделать копию? А если мама не согласится прийти ко мне домой?» В общем, чем больше Володя думал, тем сильнее убеждался в том, что окончательно увяз в болоте обстоятельств, созданных его собственной жадностью.
Впрочем, был и другой выход. Можно было пойти в Эрмитаж, забрать из камина настоящего «Иеронима» и вместе с Петрусем Иванычем и мамой отправиться за границу. Папе на самом деле тоже перепадал бы немалый куш, и все оставались бы довольны, кроме Паука и Димы, конечно. И Володя, думая о таком решении проблемы, уже не гнал его так категорично, как, к примеру, еще сегодня утром.
— Вовчик, — внезапно нарушил молчание Дима, сидевший рядом с Володей на заднем сиденье, — а ведь ты даже покруче оказался, чем я думал. Такую восьмерку снова закрутил...
— Что за восьмерку? — испуганно спросил Володя, и его голос прозвучал глухо, как из бочки, так как слова преодолевали толстое сукно.
— Ты ведь снова нас кинуть захотел, меня кинуть. Ты очень жадный, Вовчик. Жаба тебя душит. Ты, я знаю, далеко пойдешь, если не нарвешься на перо или сливу[4] не получишь. Но я в душе немало посмеялся, когда ты Пауку о своей внезапно нахлынувшей вере распинался. Он ведь хоть и хитер, этот Паук, но изрядно глуповат, однако. Мне скажи спасибо — я тебя прикрыл. Но картинку ты все же принеси, а то Паук тебя сожрет, поверь мне.