Наездник Ветра - Григорий Александрович Шепелев

женщин. Тот настоятель сам бабам нравится, хоть на правом глазу у него повязка. Он поёт в церкви, и бабы от его пения с ума сходят. Бог ему дал необыкновенный голос.

Старик-гусляр вдруг очень внимательно поглядел на Рагдая. Поставив ковш, который только что взял, он спросил:

– И как же его зовут?

– Феогност, – припомнил Рагдай не сразу, – да, Феогност. Только это имя он взял лет десять назад, когда стал христианином.

– А прежде как его звали?

– Не знаю, дед. Откуда мне это знать?

Дед разволновался сильнее, и не заметить это было нельзя.

– Он ещё не старый, высокий, со светлыми волосами? Правого глаза у него нет, а левый глаз – карий?

– Да, – удивлённо кивнул Рагдай, – так и есть. Ты что, его знал?

Гусляр не ответил. Прижав жилистые руки к столу, чтобы не дрожали, он очень тихо спросил:

– А где этот монастырь? В каком городе?

Но Рагдай, хоть брага ударила ему в голову, разглядел, что сдедом творится что-то неладное. Он хотел ответа, как ворон крови. Нетрудно было понять, что этот ответ стоит очень дорого. Как раз тут в кузнечную слободу влетел лихой всадник в голубом корзно, на добром рыжем коне. Круто осадив его перед кузницей, он окинул глазами всех, кто был под навесом, и, спрыгнув в грязь, которая чмокнула под его сапогами, весело крикнул:

– Что, Вирадат, плут старый, и здесь нашёл кому заморочить голову? Что-то я частенько встречаю тебя в последнее время, поганый ворон!

– Здравствуй, Лидул, – промолвили в один голос дед и кузнец, почтительно встав. Тот, кого назвали они Лидулом, перевёл взгляд на Рагдая. Не заинтересовавшись им, сердито сказал кузнецу:

– Подкова слетела! Прочие тоже скоро поотлетают. Твоя работа была.

Кузнец моментально исчез в своей мастерской. Потом появился. Он нёс подкову, гвозди и молоток. Подойдя к коню, задрал ему левую переднюю ногу и приступил к работе. Конь, еще молодой, от страха заржал. Хозяин, крепко держа уздечку, начал шептать ему что-то в ухо, и рыжий красавец замер. Рагдай разглядывал воина с любопытством. То был варяг – молодой, примерно под тридцать лет, невысокий, тонкий, одетый дорого. На ремне у него висела кривая сабля. Когда кузнец вбил последний гвоздь, её обладатель молча вскочил в седло и поскакал к Киеву, обгоняя большой торговый обоз, который сопровождала дюжина верховых. Они поприветствовали Лидула, и он им махнул рукой.

– Кто этот Лидул? – поинтересовался Рагдай. Кузнец вытирал ладони холщёвой тряпкой.

– Лидул? – переспросил он, – это человек Святослава. что, ещё пьём?

– Да нет уж, пойду, – поднялся Рагдай, – кажется, ворота уже открыли.

– У тебя в Киеве друзья есть? – спросил дед-гусляр.

– Нет. Я здесь вообще никого не знаю.

– Вот это худо! А для чего ты пришёл сюда?

– Поглядеть. Слышал я, тут место такое, что можно враз удачу найти.

– Да, можно. Но ещё проще найти погибель. Если нужна удача, идём со мной! Я тебя сведу кое с кем. Это неплохие ребята.

– Ладно, пошли, – сразу согласился Рагдай. Кузнец предложил гусляру испить ещё браги. Тот покачал головой, завернул в овчину свои потрескавшиеся гусли, взял их подмышку и зашагал с Рагдаем к горе, на которой высились киевские ворота с дозорной башней. Было уже светло, хоть и очень пасмурно. Когда вышли из слободы, Рагдай заприметил на берегу Почайны, среди кустов, маленькую церковь с крестом, сколоченную из брёвен. Над ней кружилось и каркало вороньё.

К городским воротам, раскрытым настежь, уже тянулось вверх по крутому склону горы полсотни телег, свернувших с большой дороги. Их волокли быки, которых погонщики торопили без всякой жалости. Кроме них, кто только не спешил в Киев – и молодые женщины, и бродяги, и мелкие торгаши с коробами, и звероловы со связками куньих шкурок, и всякий прочий народ. Дорога была покрыта глубокой и вязкой грязью. Рагдай, шагавший всю ночь, с трудом поспевал за дедом, которого гнала вверх какая-то мысль. И вот, наконец, дошли они до ворот. На высокой башне стояли двое дозорных. Один смотрел на людей, толпою входивших в Киев, другой – за Днепр, где затаилась в тумане лютая печенежская степь.

Город был разделён на две части широкой улицей, которая называлась Боричев въезд. Слева от него широко и круто дыбились три горы. На одной стоял княжеский дворец. Две другие, пониже первой, были застроены теремами военачальников и бояр. Вторая сторона Киева спокон веку принадлежала деловым людям, которым не было дела только до князя с боярами. Называлась она Подолие. Там, среди купеческих и посольских дворов, ремесленных мастерских, кабаков и лавок, шумели торжища. Северный край Подолия, утопавший в густых садах, спускался в овраг, к Почайне. Близко к этой реке никто не селился, ибо рассказывали о ней Много всякого нехорошего.

По ночам на Подолии становилось страшно. Почти во всех кабаках сходились лихие. Они делили добычу и обсуждали, что бы ещё сотворить недоброго. Иногда им в головы приходила мысль пойти на купеческие подворья. Тогда над Киевом разносился боевой клич, и Подолие становилось вмиг полем битвы – купцы имели дружины, способные дать отпор киевским ватагам. Но не всегда отпор был успешным. Если лихие вламывались в подворье, остановить их было под силу только княжеским отрокам. Их вмешательство вряд ли обходилось купцам дешевле, чем разорение от разбойников, но купцов уж никто не спрашивал. На подворья мастеровых лихие не лезли – плотники и молотобойцы дрались отчаянно, да оно того и не стоило.

Когда гусляр и Рагдай сошли на Подолие, полил дождь. На площадях сразу стало немноголюдно. Но у купцов всё равно дела продвигались – ушли зеваки, а тех, кому вправду нужно было что-то купить, дождь не распугал. Торговые лавки стояли ближе к подворьям, кабаки – всюду. Один из них притаился между Жидовским подворьем и постоялым двором. Народ обходил почему-то этот кабак. Именно в него старик и завёл Рагдая.

Дверь этого большого, светлого кабака была нараспашку. Стол был накрыт для обильной трапезы, но за ним сидели лишь двое: жид средних лет – должно быть, хозяин, и скоморох – молодой, пригожий. В дальнем углу, возле печки, дремал, сидя на цепи, небольшой медведь. Худая жидовка возрастом чуть постарше Рагдая резала хлеб на стойке.

– Здорово, други! – гаркнул гусляр, входя со своим попутчиком. Скоморох и жид разом встали и повернулись на голос так, будто им крикнули «Пожар!» Жидовка со страху взвизгнула и порезала ножом палец. Один медведь даже не повёл бровью.

– Леший принёс тебя, Вирадат, – вздохнул жид, снова опускаясь на лавку. Сел и его приятель, цокнув досадливо языком.

– Да что за беда у вас? – удивился дед, – опять, что ли, крысы пробрались в погреб и всё погрызли?

– Если бы, – усмехнулся жид, хоть весело ему не было, – ждём гостей пострашнее крыс.