Наездник Ветра - Григорий Александрович Шепелев

лицо льстивого прохвоста. Её глаза сияли из сумрака, как глаза оттасканной за хвост кошки, к которой вновь тянут руку. Патрикий сделал затяжку. Звёзды над морем скользнули вниз, чтобы настоящая кошка по имени Бесконечность успела скрыться. Но бесконечным был её хвост. Крепко намотав его на руку, Иоанн приступил к рассказу:

– Я видел летнюю ночь со множеством звёзд и очень большую реку. Река эта была шире, чем Днепр, Нил и даже Итиль. Скорее всего, это был прекрасный синий Дунай. На его крутом берегу стоял мрачный город, имевший сильные укрепления и знамёна на своих башнях. Вокруг него простёрлись долины, которые накануне ещё цвели. Теперь они были покрыты трупами. Далеко – от южного горизонта до берега и от западного до города. Лошадиных трупов было не меньше, чем человеческих. Над землёй вздымался тяжёлый запах. Минувшим днём здесь было сражение. В нём сошлось примерно полмиллиона воинов. Продолжалось оно весь день и даже часть ночи – до той минуты, пока у тех, кто ещё стоял на ногах, в глазах совершенно не почернело. Только тогда они разошлись, истекая кровью, оставив на поле битвы павших товарищей. Ни единой живой души в ночи я не видел, хоть свет луны давал большой простор взгляду. Вдруг появилась женщина. Она шла по полю, порой склоняясь к отдельным трупам, чтоб рассмотреть их страшные лица. Из глаз её текли слёзы. То была ты, слегка повзрослевшая. Лет на пять. Но это ещё не всё. Навстречу тебе шёл воин, примерно равный по росту мне. Он был в иссечённых, залитых кровью доспехах и полумаске. Поэтому я не смог разглядеть лицо его выше губ. Но ты, очевидно, его узнала, ибо потоки слёз на твоих щеках вдруг остановились. Он тоже тебя узнал, потому что простёр к тебе обагрённые кровью руки в стальных перчатках. Ты повернулась и пошла прочь, жестом поманив его за собою. И он за тобой последовал. Иногда он замедлял шаги, утрачивая решимость. И тогда ты, оборачиваясь, досадливо повторяла призывный жест свой. Воин опять нагонял тебя. Так, переступая через трупы, вы ушли вдаль. Этот сон я видел два года тому назад, и с тех пор душа моя мечется в слепых поисках.

Тут Иоанн умолк, исчерпав запас вдохновения. И стал слышен лишь плеск воды за бортом. Луна отражалась в море всё ярче и всё печальнее.

– А какие были у него губы? – осведомилась Настася, задумчиво помолчав.

– Не помню, – проговорил Калокир, закашлявшись, – я смотрел не на его губы, а на твои.

– Как всё это странно! А почему на нём была маска?

– Она спасала его лицо от клинков и стрел. Он в ней встретил смерть.

– Так он что, был мёртв? – ужаснулась девушка.

– Да.

– А я?

– Ты тоже была мертва.

Это обстоятельство почему-то не огорчило Настасю.

– А ты? – спросила она.

– Я не был ни жив, ни мёртв. Я был Смертью.

– Смертью всех тех, кто лежал на том страшном поле?

– Да.

– Откуда ты это взял?

– Видишь ли, во сне мы знаем гораздо больше, чем наяву. К несчастью, мы редко запоминаем сны. Однако, тот сон я очень хорошо помню.

Настася крепко задумалась.

– У меня осталось только пять лет, – сказала она, – но, может быть, мы встретимся с ним и раньше! Может быть, завтра! А я ещё ничего не умею. Иоанн, друг мой! Ты должен меня научить всему. Немедленно. Всему. Слышишь?

– Слышу, но совершенно не понимаю, – проговорил Калокир, крайне озадаченный такой постановкой вопроса.

– О, боги! Научить этому!

И она его обняла, не очень-то неумело припав губами к его губам. Патрикий от неожиданности закашлялся, уронил чубук. Мотнув головой, он кое-как вырвался.

– Ладно, ладно! Только не здесь.

Они заползли в палатку.

Глава третья

Ближе к утру подул резкий ледяной ветер и хлынул ливень. После зари дождь стих, и небо очистилось. Но на солнце осталась лёгкая дымка. Проверив по нему курс, Всеслав начал сильно ругать гребцов за то, что они отклонились к западу. Калокир, поймав на себе взгляд Спирка, очень хорошо понял, что у него появился враг на всю жизнь. Но это его не очень-то взволновало. Не сильно тронул его также взгляд Настаси, в котором наивно и робко теплелись, как огонь масляной лампадки, иные чувства. Выпив вина, Иоанн лёг спать и проспал до вечера. После ужина, не отметившегося особенно интересными разговорами, он довольно долго думал о смысле жизни. Ночью Настася вновь затащила его в палатку, чтоб закрепить урок. Но всё это было, как уже понял патрикий, тонко разыгранным обезьянством и издевательством. Не сильнее нуждалась эта девица в каком-либо обучении, чем Мари. И масляный её взгляд был также притворством. Как и почти всем женщинам, для чего-то ей было нужно изображать из себя овечку.

К утру молодой человек весь выдохся, а его подружка лишь вошла в раж. За завтраком Иоанн почти ничего не съел, зато много выпил. Первым поднявшись из-за стола, если только можно назвать столом разостланную на палубе скатерть, он снова спустился в трюм. В середине дня его разбудили.

– Земля, земля! – кричал во всё горло Лев Диакон, прыгая по палубе, как безумный, – слава пресвятой Троице и угодникам! Переплыли море!

Восторг был общим. Пять кораблей огласились треском днищ винных бочек, звоном ковшей и шумным весельем. Всеслав и Хват сели пить с дружинниками. Из разговоров Калокир понял, что далеко не каждое путешествие через Понт на таких ладьях проходит благополучно. Подойдя к борту, он поглядел на сушу. Пенные волны лизали низкий, широкий, песчаный берег. За ним шумело своими волнами, изумрудными в лучах солнца, другое море – ковыльное, имя коему было Степь. Принесённый ветром запах цветов и трав кружил голову, как вино или медовуха. Через равнину с севера на юг текла большая река с пологими берегами. Перед впадением в море она делилась на рукава.

– Это Борисфен? – спросил у Всеслава Лев Диакон. Борисфеном ромеи именовали Днепр.

– Нет, это Буг, – отвечал купец, – мы слишком ушли на запад.

Дружинники выразили желание хорошенько попировать на суше. Всеслав сказал им:

– Ежели мы после каждых трёх дней пути будем напиваться, то в Киев придём по льду. Минуем хотя бы Днестр! Там попируем.

Воины тут же взялись за вёсла, и лодки двинулись на восток вдоль берега. Степь цвела вся. По ней пробегали тени перистых облаков. Порывистый ветер клал на землю ковыль высотой с коня и всё ощутимее расстилал над морем медовый дух. Калокир, улегшись возле палатки, начал дремать, когда к морю выехал, обогнув курган с каменной фигурой на гребне, всадник верхом на сером степном коне. Увидев ладьи, он остановил своего коня, а затем пришпорил его опять, рванув узду влево, и поскакал галопом вдоль кромки моря, по мокрым