Искушая судьбу - Жаклин Рединг

За ширмой Мара лихорадочно начала стирать краску с лица, стараясь не обращать внимания на все более сильный запах.

– Да, милорд, она здесь. Она как раз переодевается.

– Хорошо, отойди в сторону, мне надо ее увидеть.

– Вы не должны находиться здесь. Это неприлично. Моя хозяйка не одета.

Как назло, зеркала на туалетном столике не оказалось. Мара выругалась про себя, тщетно пытаясь поймать свое отражение на потускневшем донышке серебряной шкатулки для безделушек. Образ был расплывчатым и неясным.

– Арабелла – моя жена. Я имею полное право находиться в ее спальне, когда хочу и при любых обстоятельствах. А теперь отойди.

Мара могла слышать, как он входит в комнату.

– Нет, милорд, вы не должны!

Услышав тон своей служанки, Мара похолодела.

Никому, даже Сайме, не может быть позволено разговаривать подобным тоном с его светлостью. По ту сторону экрана воцарилось грозное молчание. Она должна что-то предпринять. Немедленно.

– Все в порядке, милорд… то есть Адриан, – сказала она из-за ширмы. – Я чувствую себя вполне хорошо.

Адриан помолчал, потом произнес:

– Арабелла, выйдите, пожалуйста, чтобы я смог взглянуть на вас.

– Я сейчас не одета. Может быть…

– Арабелла, если вы не выйдете, я буду вынужден зайти туда сам. Я должен убедиться в том, что вы не пострадали.

Конечно, она не пострадала. Она ведь разговаривает с ним, не так ли?

– Со мной все в полном порядке, милорд, я…

– Я же сказал вам, что хочу убедиться в этом сам, Арабелла.

Мара почувствовала решительность в его голосе и поняла, что он не уйдет, пока не увидит ее Почему он так чертовски упрям?

– Хорошо, но позвольте мне хоть прикрыть себя, пожалуйста.

Мара смочила тряпку из-под уксуса в воде и в последний раз обтерла лицо, потом схватила висевший на ширме халат Она натянула его на себя, провела рукой по волосам и с облегчением вздохнула, когда увидела, что рука осталась чистой и только слегка влажной. Бросив последний тщетный взгляд на донышко шкатулки, Мара понадеялась про себя, что успела смыть краску с лица, глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, и вышла из-за ширмы.

Адриан был уже в комнате, его мощная фигура выделялась на фоне дверного проема. Рубашка была в грязи, а в руках он все еще сжимал хлыст Лицо выражало заботу и тревогу.

– Вот видите, Адриан, со мной, как я и сказала все в порядке. Ни царапины. Признаюсь вам, что чувствую себя довольно неудобно. Какого мнения вы останетесь о моем искусстве верховой езды после сегодняшнего дня.

Он хотел было что-то сказать, но запнулся, и на его лице появилось недоуменное выражение.

– Что это за запах?

– Ах, это, – улыбнулась Мара, – это уксус. Я использую растительный уксус для протирания лица.

Кожа от этого становится чистой и мягкой.

Его лицо немного смягчилось, но выражение тревоги осталось.

– Мне, определенно, придется проследить за тем, чтобы вам подобрали более подходящую лошадь. Эта, очевидно, слишком молода.

Мара подошла поближе и взяла его за руку. В этот момент ей было все равно, будь эта лошадь хоть двухголовой, она хотела только одного – чтобы Адриан ушел. И как можно скорее. Она начала потихоньку направлять его к двери.

– Как хотите, но, собственно говоря, вина была, скорее, моя, а не лошади. Мимо меня пролетела пчела, я отмахнулась. Лошадь испугалась и понеслась. Может быть, пчела даже укусила ее. Она не нервная, просто немного игривая.

Адриана, казалось, это не убедило.

– Вы уверены, что с вами все в порядке?

Остановившись в дверях, Мара закивала:

– Да, да. Я чувствую себя совершенно нормально.

И простите, пожалуйста, мою служанку за ее тон. Она просто ограждала мою честь. И вовсе не хотела оскорбить вас.

Адриан взглянул в сторону стоящей возле постели и прислушивающейся к их разговору Саймы и не сказал ни слова.

– А теперь, если вы не возражаете, мне хотелось бы переодеться к ужину. Сейчас я выгляжу ужасно и не хочу в таком виде появляться перед вашими глазами.

Адриан внимательно посмотрел на нее, и его взгляд смягчился.

– Вы выглядите очаровательно. Однако боюсь, что не смогу составить вам компанию за сегодняшним ужином, Арабелла. Обстоятельства требуют моего присутствия в соседнем поместье, и я вернусь совсем поздно.

Так, значит, его опять не будет всю ночь.

– Значит, вечером вы уедете?

– Боюсь, что так. Собственно говоря, я уезжаю немедленно. Приношу свой извинения за то, что ворвался к вам подобным образом. Мне просто хотелось убедиться, что вы целы и невредимы. Когда я увидел на дворе вашу лошадь без наездницы, то ожидал худшего, и очень рад, что с вами все в порядке.

Адриан улыбнулся и провел свободной от перчатки рукой по ее щеке. Мара подняла голову в ожидании поцелуя, который, как она полагала, должен был последовать вслед за этим, но он тут же отнял руку и посмотрел на кончик пальца.

– Вам, вероятно, нужно еще раз воспользоваться уксусом. На вашей щеке какая-то странная черная грязь.

Когда он закрыл за собой дверь, Мара чуть было не упала в обморок.

Когда Мара вышла из ванной, благоухающей душистыми травами, вода в ней была мутной и серой, от сошедшей с волос краски. Она обернулась простыней и начала энергично вытирать полотенцем волосы. Сент-Обин уехал, и дверь была закрыта, поэтому можно было вымыть и высушить волосы, прежде чем снова выкрасить их. Мара вышла из-за ширмы и, сев перед туалетным столиком, начала рассматривать свое отражение в зеркале.

За эти несколько дней она уже успела привыкнуть к тому, что оттуда на нее смотрит Арабелла, будто уже забыла, как выглядит на самом деле, – так давно уже она не видела своего истинного облика.

Она запустила пальцы в волосы, в свои рыжие волосы, и влажные непослушные локоны легли на свои прежние места. И только тут она заметила сложенную записку на пергаменте, лежащую на кроватной подушке.

Некоторое время она смотрела на свое отражение в зеркале, не понимая, откуда могла появиться записка.

Пока она купалась в ванной, в комнату не входил никто, кроме горничной, которая принесла ей ужин и после этого немедленно ушла. Хотя, с другой стороны, Мара не могла ее видеть из-за ширмы.

Мара медленно встала с кресла и подошла к постели.

Записка была адресована леди Сент-Обин. Интересно, почему ее положили именно на подушку, а не на серебряный поднос в холле вместе с прочей корреспонденцией Кулхевена. На печати из красного воска не было никакого оттиска, почерк был неряшливый и читался с трудом. Она быстро вскрыла записку и пробежала глазами по немногочисленным строчкам.

Придумали вы все довольно умно. Если хотите сохранить в тайне вашу подлинную личность, вы должны встретиться со мной в полночь на вершине Кровавой башни. Приходите одна и никому об этом не рассказывайте.