Дед (роман нашего времени) - Эдуард Лимонов

Власть утверждала, что на площади произошли массовые беспорядки. Дед же, посмотрев в суде видеоматериалы, на их просмотре настояли адвокаты, увидел растерянную толпу молодёжи, окружённую отрядами милиции. Отряды время от времени делали быстрые вылазки в гущу молодёжи, выхватывали жертву и убегали, уволакивая её. Вылазка сопровождалась обильными охаживаниями дубинками всех, кто попадался по дороге. На фоне красной декабрьской зари опускались, подымались, обрушивались эти орудия, нанося удары по несчастливому объекту. Избитых, схватив за воротник, за часть одежды, за руку или за ногу, волокли по ледяной поверхности площади. Волокли в плен. Как трупы.

Либеральные СМИ (либералы немедленно открестились от «погромщиков» Манежной) соревновались в количестве гнусностей, сказанных о парнях, пришедших на площадь. Приписывали собравшимся нападения на неназванных кавказцев, по неизвестной причине оказавшихся на площади. Дед не увидел никаких нападений и не увидел никаких кавказцев. И никакого погрома. Разве ощипанная до высоты человеческого роста ель – это погром?

Националисты, ну что с них возьмёшь, велик был соблазн присвоить себе этот первый такой массовый протест, они и присвоили. Националисты раскудахтались, расхвастались в блогах в Интернете и везде, где только можно, что вот они «вывели» на площадь крутых ребят, футбольных фанатов, это вам не митинги на Триумфальной, тихие на Триумфальной. И это была ложь нациков. Толпа на Манежной не нападала на полицию. Большая масса собралась наверху вокруг купола и пыталась лишь защититься полицейскими ограждениями от нападений милиции. Никаких мускулистых и крепких ребят, закалённых в фанатских стычках, Дед не увидел. Не было таких.

Разумнее всех повели себя его нацболы. Хубаев, есть кадры, пытался говорить с Бирюковым и Колокольцевым, призывая их прекратить избиение и дать возможность людям покинуть площадь. Березюк защитил группу молодёжи от избиения, поставив между атакующей милицией и избиваемыми, бегущими прочь, полицейское заграждение. Несмотря на то, что изначально государственная пропаганда заявила, что Манежная – дело рук националистов, расистов-ксенофобов, футбольных фанатов.

Круто перестроились, потому что отдали приказ перестроиться. Сама манна небесная упала в руки следователей в виде троих нацболов на Манежной. К тому же двое из троих в разное время были охранниками Деда. Третий – Хубаев, бывший руководитель Мурманского отделения партии, только что вышедший из тюрьмы, где отсидел 4,5 года, был старый нацбол, ещё эпохи НБП, в партию его, восемнадцатилетнего подростка, принимал когда-то Дед.

«Руслан Тамерланович…» Дед вспомнил, что его внимание остановило отчество. Затем он посмотрел тогда на фотографию, тоненький темноглазый мальчик. Деду всегда нравились экзотические отчества, у него самого было такое. С партбилетом Дед послал парню в далёкий холодный Мурманск тёплое приветственное письмо. Дед всегда писал свои письма от руки, лично, крупным почерком, Тамерланович ответил ему. На каком-то из съездов партии они познакомились. Тамерланович попортил немало крови мурманским ментам и эфэсбэшникам. Верный солдат партии, Хубаев никогда не был замешан ни в одной внутрипартийной распре. Наконец, подложив ему патроны, а потом наркотики, мурманские правоохранители упрятали его за решётку на долгих четыре с половиной года.

Вышел он осенью 2010-го, вышел с обритой головой, твёрдым, широкоплечим, сильным мужиком. Явился, отрапортовал, мол, готов выполнить любые задания партии.

Выходить на Манежную партия не призывала, более того, кого успела, тех предостерегла, чтоб не лезли. Не всех успела, потому что все события после убийства Свиридова пронеслись в какие-нибудь сутки, и наиболее пылкие и любопытные нацболы не сумели удержаться от Манежной.

Березюк, быстрый, всегда бегущий Игорь, худенький жилистый паренёк из Белоруссии, был запечатлён на Манежной, скорее, в выигрышном для рассмотрения дела виде: его тащили всякий раз менты в шлемах. Менты устрашающего вида, с дубинками и без. Но суд-то в России особый – это костлявая жилистая рука государства, от государства он у нас не отделён, так же как и церковь, так же как и политические партии не отделены.

Кирилл Унчук, татарский юноша, незадолго до ареста дал Деду почитать последнюю на то время книгу рассказов писателя Владимира Сорокина, рекомендовал рассказ «Тридцать первое». Кирилл везде читал, и улыбался улыбочкой татарского Делона Алена, красавчика.

Теперь все трое сидели в клетке с железными прутьями в зале № 14. Клетку они делили ещё с двумя ничем особо не примечательными личностями. Обычными молодыми мужиками. На их беду, видеокамеры запечатлели их чаще, чем других, и подробнее. Нет, никаких преступлений (так же как и нацболы) двое случайных на видео не совершали. Это их гоняла и избивала на площади милиция. Но они бросались в глаза, оказались запечатлены чаще других. Дед потом, под конец процесса, ознакомился с видео. Все присутствовавшие в зале изнемогали от усталости, но председательствующая женщина-судья решила удовлетворить ходатайство адвокатов о просмотре видеоматериалов. Но в такое жуткое время – начали после семи где-то вечера – и пришлось сидеть до половины одиннадцатого вечера.

Адвокаты было запротестовали. Аграновский, Орлов: «Давайте, ваша честь, перенесём просмотр видео на следующее заседание, завтра». Но судья, как пыточных дел мастер, недобро усмехаясь, настояла на просмотре здесь и сейчас. Такая пытка судебной корректностью. Сродни пытки клубом, когда Дед сидел в колонии № 13 в заволжских степях, заключённых там пытали тем, что раз по пять в воскресенье, в день, когда можно было чуть отдохнуть, по пять раз гоняли в клуб. А судья Тверского, ещё не старая дама, сидя между двумя судьями-мужчинами, видимо наслаждалась. Все устали, после целого дня процесса, у всех языки наружу, а просмотр идёт.

То, что Дед увидел, та картина, которую он увидел, Унчук склонился над избитым парнем, лежащим под ногами у милиционеров (лучше бы назвать их жандармами раз и навсегда, милиция-то – она трудится на улицах, а эти избивают). Хвалёные фанаты, если они там и были, вели себя как испугавшиеся дети. Дед всё понял, посмотрев 3,5 часа видеозаписей.

Общество устраивала дикая, расистски настроенная «Манежка»-безобразие, и общество адаптировало такой лживый вариант, создало миф «погромщиков» с Манежной. Власть устроил такой вариант, либералов устроил, и хитрожопых нациков устроил.

Между тем Дед злобно ощерился, подумав о вождях нациков, ни один из них не присутствовал на Манежной на «своей» акции протеста, ни один не был задержан и судим за Манежную. Как так может быть, если это была ваша акция?

Да ничего она ваша не была! Стихийная акция возмущения. Кто закипел, тот и пришёл. А чего делать, не знали. В этом беда спонтанных, не подготовленных событий.

Нацболы вели себя в суде непринуждённо. Дед в зале. Тамерланыч Хубаев входит в зал бодрый, крепкий, с широко расставленными плечами, улыбается уверенно и спокойно знакомым, приветствует Деда поднятием руки, начинает обсуждать с адвокатом детали дела. Кирилл Унчук и Игорь Березюк уселись вместе, улыбаются, машут руками, увидев его, Деда, встали и приветствовали. Бледные, правда, без солнечного света, но никакой покорности и следов уныния. Нацбол должен быть дерзок, весел. «Весёлые и злые» – как сформулировал им Дед, так и живут.

«Повезло мне. Я дал этим парням смысл жизни», – думает Дед. Вон как они отличаются от двух других подсудимых, разительно. Александр Козевин – обычный по виду парень из спального района, сел на скамью в клетке рядом с Унчуком и Березюком, сел сжавшись, нога на ногу, и подпёр подбородок рукой. Сидит, не поднимая глаз. На лбу сошлись вместе морщины. Переживает. «Гонит», как говорят в тюрьме. Леонид Панин застыл в углу, смотрит в пол, лишь иногда осмеливается поглядеть в зал.

Судьи слева направо. Игорь Алисов – вообще-то председатель Тверского районного суда он, но он не председательствует на этом процессе. Полуседые волосы уложены в аккуратную причёску. За ним председательствующая – Александра Ковалевская. Волевая самостийная женщина лет сорока, черноволоса и по поведению ей сам чёрт не брат. Третий судья – Алексей Криворучко. Очки в тонкой оправе, пухлое лицо. Все трое в мантиях.

В этом зале не раз судили нацболов. Дед сидел в этом зале в 2004 году. Тогда за решёткой было семь нацболов. Макс Громов, Гришка Тишин среди них. Судьёй была Сташина, ещё одна чёрная звезда Тверского суда. Тогда ребятам дали по пять лет. За то, что «захватили» несколько кабинетов в Министерстве здравоохранения, протестуя против монетизации льгот. В том числе и кабинет ненавистного всей стране министра Зурабова. Максим Громов тогда выбросил из окна портрет Путина. Его, летящий портрет, сумел запечатлеть фотограф Агентства Франс Пресс, и портрет обошёл страницы всех СМИ мира. За это Громова во всех тюрьмах и лагерях, где он сидел, менты держали в штрафном изоляторе. Если не ошибаюсь, 265 дней он провёл тогда в изоляторах, вспомнил Дед.