Том 6. У нас это невозможно. Статьи - Синклер Льюис

Когда Дормэсу было десять лет, он видел на этой самой улице парад ветеранов Гражданской войны. Ветеранам было тогда в среднем меньше пятидесяти лет, а некоторым и вовсе тридцать пять; они шли бодро, легко и весело под звуки «Марша через Джорджию». И вот теперь, в 1937 году, он снова смотрел на ветеранов Геттисберга и Мишенери Ридж. О, он как бы видел их всех перед собой — дядюшку Тома Видера, который делал ему свистки из ивняка; старого мистера Краули с его васильковыми глазами; Джека Гринхилла, который играл с детьми в чехарду, а впоследствии утонул в Этан-крик.

Дормэс невольно залюбовался флагами минитменов, музыкой, мужественными молодыми людьми, хотя ненавидел все, во имя чего они маршировали, и ненавидел Шэда Ледью, которого с трудом узнал в сильном человеке, возглавлявшем процессию верхом на лошади.

Он понял теперь, почему эти молодые люди шли войну. Но… «Да… вы так думаете?» — как будто слышал он сквозь музыку насмешливый голос Шэда.

Тяжеловесный юмор, характерный для американских политических деятелей, сохранялся при любых обстоятельствах. Дормэс прочитал — а затем язвительно обыграл это в своем «Информере» — о представлении лиц, загримированных под негров, устроенном в Атлантик-сити на национальном съезде клубов в конце августа. В заключение этого представления выступили в духе юмора добрых старых времен такие выдающиеся лица, как министр финансов Уэбстер Скиттл, военный министр Лутхорн, секретарь по просвещению доктор Макгоблин. Этих людей не смущали соображения о собственном достоинстве или о соблюдении международных обязательств, а между тем поговаривали, что, несмотря на свои заслуги, этот чудак Ли Сарасон придавал этим соображениям большую важность. И зрители восхищались демократичностью этих великих людей, подшучивавших друг над другом, и над корпо — вот ведь какие они простые, негордые!

— Кто эта дама, с которой я видела вас на улице? — спрашивал пухлый мистер Скиттл (наряженный молодой негритянкой в ситцевом платье в горошек) у военного министра Лутхорна (с черным лицом и в больших красных перчатках).

— Никакая это не дама, это газета Уолта Троубриджа.

И другие веселые шутки в таком же роде, не слишком тонкие, сближали народ (несколько миллионов слушали эту передачу по радио) с его великодушными хозяевами.

Но наибольший восторг вызвала исполненная доктором Макгоблином песенка, в которой он поддевал своих сторонников:

Славься, Бэз! Смешно и жаль!Нам все скучней, друзья!Из Вашингтона убежав,В Сибирь отправлюсь я.

Дормэсу приходилось немало слышать о подвигах министра просвещения доктора Макгоблина. А в сентября ему сообщили о нем нечто весьма неблаговидное. Вот что ему рассказали: Гектор Макгоблин, этот великий хирург-боксер-поэт-моряк всегда умудрялся иметь множество противников а уже после того, как он занялся обследованием школ с целью очистить их от всех учителей, которые ему почему-либо не нравились, у него появилось так много врагов, что он не выходил иначе, как в сопровождении телохранителей. В сентябре он был в Нью-Йорке и занимался ликвидацией «подрывных элементов» в Колумбийском университете, несмотря на протесты президента Николаса Мюррэй Батлера, уверявшего, что он уже вычистил всех вольнодумцев и крамольников и освободился от всех пацифистов на медицинском факультете. В качестве телохранителей Макгоблина сопровождали два бывших преподавателя философии, у которых их коллеги по университету и деканы находили лишь один недостаток, то, что с пьяных глаз они всегда лезли в драку. Один из них в таком состоянии имел обыкновение снимать башмак и бить каблуком по голове всякого, кто осмеливался ему противоречить.

Этим двум своим телохранителям в форме батальонных командиров ММ — сам он был в форме генерала — после дня, с пользой проведенного в Колумбийском университете, где он был занят вышибанием всех преподавателей, голосовавших за Троубриджа, доктор Мак-гоблин взялся доказать, что он не пропустит ни одного бара на Пятьдесят второй улице и все же не выйдет из строя.

Он действовал вполне добросовестно, но в 10 часов 30 минут он, разнежившись, надумал позвонить своему преподавателю, почтенному старому лектору Стэнфордского университета, биологу доктору Вилли Шмидту, приехавшему в свое время из. Вены, а теперь работавшему в Рокфеллеровском институте. Когда из квартиры Шмидта ответили, что его нет дома, Макгоблин сразу рассвирепел. «Нет дома? — в бешенстве заорал он. — Дома нет? То есть как это его нет дома? Такой старый козел не имеет права не быть дома! Да еще в полночь! Где он находится? Говорят из департамента полиции! Где он?»

Доктор Шмидт проводил этот вечер у милейшего доктора Винцента Де-Вереца — раввина, слывшего большим ученым.

Макгоблин и его ученые гориллы направились к Де-Верецу. По дороге не произошло ничего примечательного, за исключением разве того, что когда Макгоблин обсуждал с шофером такси стоимость проезда, он вдруг почувствовал потребность поколотить его. Затем все трое в самом счастливом, самом мальчишеском настроении весело ввалились в скромную квартиру Де-Вереца. В довольно запущенной передней посетители смогли полюбоваться зонтиками и калошами доброго раввина, а если бы непрошеные гости заглянули в спальни, они показались бы им кельями траппистов. Но длинная гостиная, единственная парадная комната в этом жилище, была отчасти музеем, отчасти комнатой для отдыха. Именно потому, что он сам любил такие вещи и чувствовал себя обиженным, когда видел их у других, Макгоблин презрительно посмотрел на белуджистанский молитвенный коврик, на буфет времен короля Иакова I и небольшой шкаф с инкунабулами, в котором лежали арабские рукописи с серебряными буквами на пурпурном пергаменте.

— А тут у вас неплохо! Хэлло, доктор! Как поживаешь, старина? Как подвигается исследование антител? Это доктор Немо и доктор… э-э… доктор Вузис, мои большие друзья. Представьте нас вашему еврейскому другу.

Весьма возможно, что раввин Де-Верец ничего не знал и никогда не слышал о министре просвещения Макгоблине.

Слуга, впустивший непрошеных посетителей и теперь беспокойно маячивший у дверей гостиной (благодаря ему главным образом эта история и получила огласку), рассказывал впоследствии, что Макгоблин, нетвердо державшийся на ногах, поскользнулся на ковре, чуть не упал, затем сел, бессмысленно хихикая, пригласил своих скорых на расправу друзей садиться и крикнул: «Эй, раввин, как насчет виски? Немного шотландского с содовой. Я знаю, что вы, «гоаны», не пьете ничего, кроме холодного нектара из ручек девы с цитрой, воспевающей землю Ханаанскую, да еще, пожалуй, одного глотка жертвенной крови христианских детей… ха-ха! Это просто шутка, раввин. Я хорошо знаю, что «Протоколы старейшин Сиона» — болтовня, впрочем, чрезвычайно удобная для пропаганды. Но дайте простым «гоям», как мы, немного настоящего крепкого виски, а? Слышите?»

Доктор Шмидт пытался протестовать. Но раввин, гладивший свою седую бороду, успокоил его и легким движением хрупкой старческой руки подал знак ожидавшему слуге, который неохотно принес виски и сифоны с содовой.

Три поборника культуры почти наполнили свои стаканы, прежде чем лить в них содовую.

— Послушайте, Де-Верец, почему бы евреям не догадаться самим и не уйти совсем, черт возьми, «унося с собой трупы», и не образовать настоящий Сион где-нибудь, скажем, в Южной Америке, а?

Раввин растерянно посмотрел на него. Доктор Шмидт сердито пробормотал:

— Доктор Макгоблин… когда-то был моим учеником, подававшим надежды, теперь министр просвещения и еще многое такое… не знаю точно что! Корпо!

— О! — вздохнул раввин. — Я слышал об этом культе, но мы научились не обращать внимания на преследования. Мы позволили себе позаимствовать тактику у ваших первых христианских мучеников! Даже если бы нас и пригласили на ваш корпоративный пир… о чем, как я понимаю, не могло быть и речи… я боюсь, мы все равно отклонили бы эту честь. Видите ли, мы верим в одного только диктатора — бога — и не согласились бы признать в мистере Уиндрипе конкурента Иеговы!

— А-ах, это все болтовня! — проворчал один из ученых-телохранителей, а Макгоблин заорал:

— Знаем мы эти разговорчики! Есть только одно, в чем мы согласны с коммунистами — приятелями грязных еврейчиков, это в том, чтобы вышвырнуть всю компанию богов, и Иегову, и всех остальных, которые слишком долго были на пособии!

Раввин был не в состоянии ответить что-нибудь, но маленький доктор Шмидт (пышные усы, брюшко, свидетельствующее о пристрастии к пиву, черные ботинки на пуговицах, подошвы толщиной с полдюйма) сказал:

— Макгоблин, я думаю, что могу говорить откровенно со своим старым студентом, когда нет репортеров громкоговорителей. Знаете ли вы, почему вы пьете как свинья? Потому что вам стыдно! Стыдно, что вы, подававший надежды исследователь, продались пиратам у которых вместо мозгов гнилая печенка и…