Линдгрен А. Собрание сочинений: В 6 т. Т. 2: Суперсыщик Калле Блумквист [ Суперсыщик Калле Блумквист; Суперсыщик Калле Блумквист рискует жизнью; Калле Блумквист и Расмус; Расмус, Понтус и Глупыш] - Астрид Линдгрен

— Как по-твоему, ты смогла бы узнать его, если бы снова увидела?

— Да, — тихо ответила Ева Лотта. — Я узнала бы его среди тысячи других…

— А ты никогда не видела его раньше?

— Нет, — сказала Ева Лотта.

Но тут на мгновение заколебалась.

— Да… частично, — добавила она.

Комиссар широко открыл глаза. Этот допрос был полон неожиданностей.

— Что ты имеешь в виду под словом «частично»?

— Я видела его брюки, — нехотя произнесла Ева Лотта.

— Объясни подробнее, — велел комиссар.

Ева Лотта поежилась.

— Я должна?.. — спросила она.

— Ты сама хорошо знаешь, что должна. Где висели его брюки?

— Они не висели, — сказала Ева Лотта. — Они торчали из-под шторы. В них был одет убийца.

Комиссар быстро схватил оставшуюся на блюдечке венскую булочку. Он чувствовал необходимость подкрепиться. И засомневался, в самом ли деле Ева Лотта так серьезна, как он думал. Не начинает ли она фантазировать?

— Итак, — сказал он. — Брюки убийцы торчали из-под шторы. Чьей шторы?

— Ясное дело, шторы Грена, — ответила Ева Лотта.

— А ты, где была ты?

— Я сидела на приставной лестнице снаружи. Я сидела там с Калле в понедельник, около десяти часов вечера.

У комиссара детей не было, и он, страшно обрадованный, возблагодарил за это небо.

— Ради всех святых! Что вы делали на лестнице Грена в понедельник вечером? — спросил он.

И, вооруженный новыми сведениями, добавил:

— О, понимаю, разумеется, это был какой-нибудь другой Великий Мумрик, за которым вы охотились?

Ева Лотта почти презрительно посмотрела на него.

— Вы что, комиссар, считаете, будто Великие Мумрики растут на деревьях? — спросила она его. — В мире есть только один Великий Мумрик на веки вечные. Аминь!

И тут Ева Лотта поведала о ночном марше по крыше Грена. Услыхав ее рассказ, бедный пекарь только огорченно покачал головой. А еще говорят, что с девочками спокойней!

— Откуда ты узнала, что видела брюки убийцы? — удивился комиссар.

— Я этого не знала, — ответила Ева Лотта. — Знай я это, я бы вошла в дом и арестовала его.

— Да, но ведь ты говорила, — раздраженно возразил комиссар.

— Нет, это я вычислила позднее, — сказала девочка. — Потому что на убийце были такие же темно-зеленые габардиновые брюки, как те, что я видела, сидя на лестнице.

— Здесь возможна случайность, — сказал комиссар. — Нельзя делать поспешные выводы.

— А я вовсе не спешила, — заверила его Ева Лотта. — Я ведь слышала, как они шумели там, в комнате, из-за векселей, а тот, что в брюках, сказал: «Встретимся в среду на обычном месте! Возьмите с собой все мои векселя!» И сколько же надо наготовить зеленых габардиновых брюк, чтобы Грен успел встретиться с ними в единственную несчастную среду?

Комиссар был убежден в том, что Ева Лотта права. Головоломка решена. Все было ясно! Мотив убийства. Время. Способ действия. Осталось только одно — схватить убийцу.

Комиссар поднялся и погладил Еву Лотту по щеке.

— Спасибо тебе, — сказал он. — Ты очень толковая. Ты и сама не понимаешь, как нам помогла. А теперь — забудь всю эту историю!

— Да, спасибо! — поблагодарила его Ева Лотта.

Комиссар обратился к Бьёрку:

— А теперь надо связаться с этим Калле, пусть подтвердит рассказ Евы Лотты о том, что произошло в понедельник вечером. Где его найти?

— Здесь, — произнес уверенный голос с балкона над верандой.

Комиссар удивленно глянул наверх и увидел, что над перилами балкона торчат две головы — одна светлая, а другая темная.

Рыцари Белой Розы не бросают друг друга на произвол судьбы во время полицейских допросов и других испытаний. Так же как пекарь, Калле и Андерс пожелали присутствовать на допросе. Но, на всякий случай, решили, что разумней не спрашивать на это позволения.

10

Первые страницы всех газет страны пестрели сообщениями об убийстве. Много писалось о свидетельнице Еве Лотте. Ее имя не называлось, но довольно много говорилось о «толковой тринадцатилетней девочке», которая так трезво сделала свои наблюдения на месте преступления и смогла сообщить полиции исключительно ценные сведения.

Местные газеты оказались не столь тактичны, когда дело касалось имен. Ведь в маленьком городке каждому было известно, что «толковая тринадцатилетняя девочка» — не кто иная, как Ева Лотта Лисандер. И редактор не видел никаких причин для того, чтобы утаить это и в своей газете. Такого великолепного материала уже давно в газете не было, и он выжал из него все, что мог. Он написал длинную трепетную статью о «маленькой прелестной Еве Лотте, которая сегодня играет среди цветов в саду своих родителей и, похоже, совсем позабыла ужасающее событие, которое случилось в среду в обдуваемой всеми ветрами Прерии».

И в экстазе продолжал: «Да, где еще могла бы она позабыть, где, как не здесь, дома у своих родителей, могла бы она почувствовать себя в безопасности. Здесь, в хорошо знакомой ей с детства среде, где запах свежеиспеченного пшеничного хлеба из отцовской пекарни, кажется, служит залогом того, что в здешней жизни все же существует уверенность в надежности будней. И эту уверенность не могут поколебать никакие кровавые покушения из мира преступлений».

Редактор был крайне доволен своим вступлением. И далее он распространялся о том, какой толковой оказалась Ева Лотта и какие точные приметы убийцы она передала в полицию. Вернее, редактор на самом деле не употребил слово «убийца», он заменил его целым выражением: «человек, к которому, надеемся, сходятся все нити разгадки этого преступления». Он упомянул также, что Ева Лотта заявила, будто она легко узнает подозреваемого, если снова увидит его. И особо отметил, что маленькая Ева Лотта Лисандер, быть может, в конце концов станет тем орудием, которое приведет наглого преступника к справедливой каре.

Да, редактор написал все то, что писать как раз и не следовало.

Страшно огорченный, полицейский Бьёрк был именно тем, кто сунул еще мокрую от типографской краски газету в руки комиссара криминальной полиции. Ожидавший в полицейском участке комиссар, прочитав статью, зарычал от гнева.

— Это просто непорядочно так писать! — кричал он. — Это абсолютно непорядочно!

Пекарь Лисандер употребил еще более крепкие выражения, когда через некоторое время в бешенстве ворвался в редакцию газеты. Жилы на его висках набухли от бешенства, и он изо всех сил грохнул кулаком по столу редактора.

— Ты что — не понимаешь? Это преступно — так писать! — закричал он. — Ты что, не понимаешь, какой опасностью грозит это моей девочке?

Нет, редактор об этом даже и не подумал. Какой еще опасностью?

— Не представляйся большим дураком, чем ты есть на самом деле! Этого, видишь ли, не требуется, — сказал пекарь, и был совершенно прав. — Разве ты не понимаешь, что парень, который может один раз убить, прекрасно может повторить это еще раз, если сочтет необходимым. И в этом случае, должен сказать, весьма предусмотрительно с твоей стороны дать ему фамилию и адрес Евы Лотты. Ты что — не мог указать заодно и номер телефона, чтобы он позвонил и заранее назначил время?

Ева Лотта тоже считала, что статья преступна, по крайней мере отдельные ее части.

Сидя на чердаке пекарни вместе с Андерсом и Калле, она читала газету:

— «Маленькая прелестная Ева Лотта играет сегодня среди цветов в саду своих родителей..» — ну и ну, катись ты… Разве можно быть таким дураком, если пишешь в газетах?

Взяв у нее газету, Калле прочитал статью и огорченно покачал головой. Настолько-то он еще продолжал оставаться суперсыщиком, чтобы понять, как безумна эта статья. Но другим он не сказал об этом ни слова.

Редактор между тем был прав, когда написал, что Ева Лотта, похоже, забыла это ужасающее событие. Конечно, она ведь почувствовала себя такой старой, почти пятнадцатилетней. Но, к счастью, она обладала способностью юной души забывать почти на следующий день то, что доставило неприятность. И только когда наступал вечер и она лежала в постели, ее мыслям было трудно оторваться от того, что ей не хотелось вспоминать. Первые ночи она спала совсем беспокоено, а иногда кричала во сне так, что маме приходилось будить ее.

Но днем, при ярком свете солнца, Ева Лотта была спокойна и весела, как прежде. Ее решения стать более женственной и отказаться от участия в войне Роз хватило всего на два дня. А потом она больше не выдержала. Она сама чувствовала, что чем безумней были игры, в которые она бросалась очертя голову, тем скорее то ужасное могло исчезнуть из ее сознания.

Полицейский пост у Господской усадьбы был уже снят. Но еще до этого Великий Мумрик был доставлен оттуда. Дяде Бьёрку выпало почетное поручение вызволить его из-за полицейского кордона. Ведь после допроса Евы Лотты на веранде, когда ей пришлось выдать тайну существования Великого Мумрика, Андерс отвел в сторону дядю Бьёрка и спросил, не будет ли он столь любезен освободить Великого Мумрика из заточения? Дядя Бьёрк охотно это сделал. Откровенно говоря, он был искренне заинтересован в том, чтобы посмотреть, как выглядит Великий Мумрик. Так и получилось, что Великий Мумрик, сопровождаемый полицейским эскортом, был вынесен из своего неуютного убежища и передан представителю Белой Розы. И вот сейчас он лежал в одном из ящиков самого старого комода на чердаке пекарни, где рыцари Белой Розы обыкновенно хранили свои реликвии. Но это было сугубо случайно. Вскоре его должны были перенести в другое место.