Желанная моя - Барбара Фритти

Он задумчиво посмотрел на нее.

– Никто никогда не задавал мне этот вопрос.

– Так нравилось?

– Да. Я видел цель в жизни и многому научился. Временами было тяжело, но армия сделала меня лучше. К несчастью, между жизнью на пределе возможностей и срывом очень тонкая грань.

– Ты говоришь о своих ранах?

– Не только.

Алекса нахмурилась, чувствуя, что приблизилась к чему-то очень важному.

– Ты мог бы рассказать мне больше?

Брейден вздохнул.

– Даже не знаю, смогу ли сам себе объяснить.

Алекса ждала, не мешая ему сосредоточиться.

– Я гордился тем, что служу своей стране, – наконец произнес Брейден. – Считал честью сражаться бок о бок с лучшими из тех, кого когда-либо знал… Я всегда хотел стать тем, кем мог бы гордиться отец. Это желание руководило всеми моими решениями. Я всегда спрашивал себя в той или иной ситуации, что бы сделал отец. Он оказал огромнейшее влияние на мою жизнь. Но чем дольше я служил, тем отчетливее сознавал, что должен начать жить для себя. Я больше не хотел быть профессиональным военным. Я не хотел так жить всегда.

– В решении двигаться дальше нет ничего постыдного.

– Речь не о стыде. – В сумерках Алекса не могла различить выражение лица Брейдена, видела только его напряженный взгляд. – Мой отряд попал в засаду. Все думают, что я был ранен в бою с врагом, но случилось совсем другое.

– И что же?

Брейден сжал зубы, его лицо напряглось, окаменело. Алекса чувствовала, как он борется с собой.

– Не знаю, смогу ли рассказать.

– Сможешь. Что бы там ни было, просто расскажи мне.

– Последний месяц нас бросали из боя в бой. У всех нервы были на пределе. В тот раз мы патрулировали одну деревню, как подразумевалось, для поддержания порядка, но вдруг местные парни начали бросаться камнями. Подумаешь, ничего особенного, только… – Брейден умолк надолго, затем заговорил вновь: – Пит сломался. Он пришел в такую ярость, что сорвал с плеча автомат и расстрелял тех глупых парней. – Брейден закусил губу. – Я орал на него, чтобы он прекратил, и тогда он повернулся ко мне. Я увидел его остекленевшие глаза и не увидел его самого. Его там просто не было. Мой друг Пит исчез, и это был кто-то другой.

– Он выстрелил в тебя? – выдохнула Алекса.

– Да, и я выстрелил в ответ. Подумал, что он перестреляет нас всех, не только меня.

– О, Брейден… – Она положила ладонь на его плечо. – Что было дальше?

– Пит выжил. Я не убил его, если ты об этом спрашиваешь. Но в конце концов он попал в психушку. Не выдержал напряжения и сорвался.

– А как те парни, в которых он стрелял?

– Были раненые, но, слава богу, не убитые. Нам повезло, что его стрельба не закончилась нападением на наш отряд. В любом случае, понадобились недели, чтобы вновь завоевать доверие местных жителей… Я знал, что должен выбраться оттуда. Я не хотел закончить, как Пит.

– С тобой никогда бы не случилось ничего подобного, – убежденно произнесла Алекса.

– Уверен, он тоже не думал, что вот так сорвется. Я должен был заметить, что с ним происходит что-то неладное. Я был его лучшим другом. Но я был слишком поглощен собой и не видел то, что было прямо перед моими глазами. Если бы тогда кто-то погиб, их смерти были бы на моей совести.

В его глазах плескались боль и чувство вины.

– Так вот почему ты не считаешь себя героем? Но ведь ты герой, Брейден. В тот день ты спас чьи-то жизни. И если бы кто-то погиб, то не из-за тебя. Всю ответственность за свои действия несет Пит.

– Он больше не Пит. Он незнакомец.

– Мне очень жаль, что такое случилось с ним, но ты не должен винить себя. Невозможно знать, что творится в чужой голове.

– Я был его другом, – еле слышно произнес Брейден.

– Уверена, что ты был хорошим другом, но у каждого есть секреты. У каждого свои. И для меня ты герой. – Нежданные слезы затуманили ее зрение. – Теперь я в этом еще больше убеждена.

– Алекса…

– Нет, даже не пытайся меня переубедить.

– Ты не видишь меня таким, какой я есть.

– Прекрасно вижу, это ты запутался… И что бы ты ни делал в будущем, ты должен делать это ради себя. Я знаю, что тебе было важно пойти по стопам отца, но ты прав, ты должен прожить свою жизнь. Если бы твой отец был жив, он бы первый тебе это сказал.

– Не знаю. Он любил армию.

– Тебя он любил несравнимо больше. Ты читал мне его письма, помнишь? Он мог бы стать писателем, так прекрасно выражал свои чувства и свою любовь к тебе. Он подбадривал и поддерживал тебя. Я нисколечко не сомневаюсь в том, что он хотел для тебя самого лучшего. – Алекса умолкла, поняв, что неплохо бы разрядить напряжение. – Может, твой музыкальный талант от него.

Брейден, слушавший ее затаив дыхание, выдохнул.

– Не думаю, что он захотел бы поставить себе это в заслугу.

– Я все еще хочу услышать свою песню.

– Как-нибудь на днях, – неопределенно ответил он.

– Может, еще не поздно стать рок-звездой? Вот и твоя новая работа.

Брейден улыбнулся.

– Ты ведь не отстанешь.

– Просто мысль пришла в голову.

– И опять плохая. А как насчет тебя, Алекса? Ты объяснила, почему стала бухгалтером, но неужели это все, чего ты хочешь от жизни?

– Достаточно, – ответила она, жалея, что не в силах рассказать ему о своем сокровенном желании. – Сколько на свете наберется людей, которые любят свою работу?

– Может, лучше спросить себя, зачем тратить время на то, что не любишь?

– Затем, что я не могу обходиться без еды.

Брейден недоверчиво взглянул на Алексу.

– Деньги можно зарабатывать самыми разными способами. Иногда таким, что может накормить и душу.

– Как поэтично, – только и выдавила Алекса, чувствуя, как мурашки бегут вдоль позвоночника.

– Мой звездный час. Я хочу кое-что показать тебе. – Брейден схватил ее за руку.

– Что? Куда ты меня тащишь? – спросила Алекса, еле поспевая за ним.

– Увидишь. Доверься мне, тебе понравится.

12

К тому времени, как они свернули за угол и резко остановились перед магазинчиком, Алекса совершенно запыхалась. На витрине сияли кусочки цветного стекла, подсвеченные крохотными лампочками, а вывеска рядом с дверью гласила: «Дом стекла».

– Что это? – прошептала Алекса, зачарованная мерцающими стеклянными фигурками. Здесь были голуби и лебеди, совы и ястребы, и стеклянное деревце с тоненькими изящными веточками, на черном бархате сверкали ожерелья.