Время освежающего дождя (Великий Моурави - 3) - Анна Антоновская

Тинатин вновь задумалась о судьбе несчастной Нестан. Как только она переступила порог домика хасеги, Тинатин вызвала к себе счастливицу, так прозвали Гулузар в гареме. Усадив рядом, Тинатин поздравила наложницу с шахским вниманием и спросила, понравилась ли ей грузинка? Гулузар растерялась. Евнух ей сказал: "Для черной работы держи!" Тинатин одобрительно улыбнулась: "Наш милостивый шах-ин-шах справедлив, он наказывает и милует... Княгиня Нестан сейчас мохамметанка, она у тебя почетная гостья, запомни это, ибо когда шах-ин-шах найдет, что княгиня достаточно наказана за вероломство мужа, то позволит поселиться у меня, ее любимой подруги еще по детским годам, проведенным в замке моего отца, царя Картли".

Повторяя мысленно разговор, Тинатин не без удовольствия вспомнила, как испугалась хасега: "Бисмиллах! Лишь бы не разгневать мать Сефи-мирзы!" И тут же поклялась, что она сама будет служанкой у княгини. Только в редкие посещения евнухом ее домика начнет умышленно кричать на солнцеподобную госпожу. Пусть евнух передаст Мусаибу о страдании княгини Нестан.

Тинатин достала из резной шкатулки рубиновое ожерелье и подарила ошеломленной наложнице вместе с туго набитым золотыми туманами кисетом, предназначенным для содержания Нестан. Затем пригласила бывать у нее по пятницам на веселом кейфе с ханшами... Что было тогда с потрясенной Гулузар! Она плакала, смеялась, целовала руки благодетельницы и с тех пор, как служанка, угождала Нестан. Тинатин еще ни разу не виделась с несчастной подругой, решив, если придет благоприятный ответ от Луарсаба, упросить шаха сжалиться и подарить ей княгиню... А если?.. О нет, нет! Луарсаб должен, наконец, ради Тэкле, покориться воле шаха... Где скрывается бедная Тэкле, столь лучезарная и столь мужественная? Может, в монастыре ждет своего счастья! Оно придет, должно прийти! Под властью свирепого и подлого Али-Баиндура не может долго томиться царь Картли.

Но этот день принес Тинатин большие огорчения.

Во время пира, улучив минуту, когда расшалившиеся ханши перекидывались цветами, старшая жена Караджугай-хана шепнула Тинатин о приезде из Гулаби хана Джафара. Караджугай огорчен - да защитит аллах правоверного от гнева шах-ин-шаха! - царь Луарсаб твердо сказал: "Нет!"

Побледневшая Тинатин взволнованно проронила:

- Может быть, в парчовом мешке молодого хана и для меня есть послание?

- Аллаху угодно было расположить сердце картлийского царя к моему Джафару, но Караджугай раньше покажет послание...

- Бисмиллах! Кто смеет думать иначе? Только...

- Да успокоится твое сердце, прекрасная Лелу, Караджугай не омрачит шах-ин-шаху праздник. Лишь завтра узнает повелитель о приезде Джафара.

Многолетняя привычка глубоко прятать свои мысли и чувства помогла Тинатин скрыть охватившие ее печаль и беспокойство. Как примет шах новый отказ Луарсаба? Она с благодарностью поцеловала добрую ханум, предупредившую ее. Надо обдумать неизбежную беседу с шахом Аббасом, отвести гнев и немилость от Луарсаба. О, как тяжела участь гаремной жены, хотя и любимой!

Вторая неприятность произошла неожиданно. Прислужницы ввели маленького Сэма для принятия от ханш поздравлений и ручных подарков.

Принцесса, сестра шаха, некогда привезшая в Исфахан царевну Тинатин, протянула Сэму серебряную клетку с голубой птичкой. Мальчик некоторое время сосредоточенно следил, как прыгала она по жердочкам, потом вытащил птичку из клетки и, с остервением оторвав ей головку, бросил ее в подол ошеломленной принцессы.

Тинатин нахмурилась. Вспомнился испуг придворных в час рождения Сэма. Его сжатые ручонки были полны густой крови. Когда донесли об этом шаху Аббасу, он сказал: "Да будет известно - этот пехлеван щедро омоет свои руки в крови". Тинатин вновь содрогнулась. А Сэм продолжал с презрением швырять в лицо ханшам изящные преподношения.

Наступило неловкое молчание. "Бисмиллах! Хорошо, что не он наследник трона Сефевидов", - с ужасом подумала каждая из ханш.

Тинатин приказала увести Сэма. Он упрямился, кричал, грозил всем оторвать голову, вот только немного вырастет. Сбросил с бронзовой подставки китайскую вазу... Черкешенка робко взглянула на Тинатин и поспешно унесла сына.

Празднество стало для Тинатин мукой. О, много дала бы она за возможность остаться одной. Но даже прозорливая жена Караджугай-хана не заметила ее тревоги.

Когда на следующий день шах Аббас пришел, по обыкновению, обедать к Тинатин, глаза его извергали пламя гнева. Он хотел обрушиться на нее за настойчивую просьбу отправить к Луарсабу молодого хана. Но вдруг смягчился она так пленительно приколола к его груди ярко-красную розу - знак молодой любви... А еда? Только Лелу-Тинатин могла угадать, что сегодня пожелает съесть шах-ин-шах. А напитки? Раньше, чем налить ему в золотую чашу, она пробовала их сама. Бисмиллах! Нигде не сказано, что умный отвечает за глупца!

И "лев Ирана", повеселев, принялся за вкусные яства, наслаждаясь остроумием любимой жены, рассказывающей о вчерашнем пире... Облизывая пальцы, он уже сам придумывал, как бы смягчить неприятную весть.

Все это не укрылось от зоркой Тинатин. "Пора", - подумала она и притворно сдвинула насурмленные брови. Вчера старшая жена Эреб-хана поделилась с ней новостями, слышанными от купца Вардана, бежавшего из Тбилиси. Своевольный Саакадзе всех князей превратил в рабов, издает торговые законы, полезные для Турции, но вредные для Ирана.

- О мой повелитель! О свет моих очей! Не я ли многие годы молила тебя не доверять страшному шайтану?

Шах смущенно погладил тонкие пальцы Тинатин.

- Видит аллах, раскаиваюсь я, не внимал советам твоим и верного Караджугая. Только вас не обманул проклятый шакал! Но призыв мой к мести услышан пророком. Обезглавлен его выродок, и он сам падет под пытками, каких не изведал ни один человек со дня сотворения неба.

- Мой могущественный повелитель, схватить его могут только князья Гурджистана по повелению преданного тебе царя. А что может сделать смешной Симон? Его бессилие порочит звание венценосца.

- Моя Лелу, не я ли искренне хочу вернуть царство Луарсабу? Не я ли благосклонно разрешил Караджугай-хану отправить Джафара в Гулаби? Но упрямец и на этот раз дерзко отверг мою доброту. Безумец! Мое терпение может иссякнуть!

- О алмазный источник моей жизни, твоя доброта равна бездонному морю... Но разве Луарсаб изменил тебе? Разве не против Саакадзе защищался? Разве не злодей погубил преданного тебе царя? Теперь видно, почему рвался Саакадзе в Картли. Я знаю брата: как верен он своей церкви, так верен своему слову...

Шах задумчиво смотрел на ванскую кошку; вытянув на шелковой подушке пушистый огненный хвост, она, мурлыкая, щурилась, поглядывая на застывшего в клетке сине-оранжевого попугайчика. "Аллах свидетель, - мысленно упрекал себя шах, - все ближе, упорнее подбираются к сине-оранжевым горам Грузии широкобородые джяуры с ледяной равнины. Только сила моего уме еще крепит дружбу мою с московским царем. А разве царь Теймураз, как червь, не подтачивает мою переправу к Гурджистану? И кто может сравниться в искусстве боя с коварным Саакадзе? Недаром я медлю... Лелу во всем права, - только Луарсаб может отдать под мое покровительство Картли и Кахети, ибо с тайной надеждой ждут князья - эти презренные изменники, меняющие веру, как чувяки... Даже Шадиман, ловко бежавший из крепости в свой замок, заверяет меня в послании, что царю Симону не покорится ни народ, ни князья, ни церковь. Надо выслушать купца Вардана. А что, если вернуть Луарсабу царство? Невозможно! Скажут, шах Аббас Сефевид слабее царя Луарсаба Багратида... Но воцарение Луарсаба - гибель Саакадзе!"

- Лелу, не известно ли тебе пребывание жены Луарсаба?

- Мой могущественный повелитель, - внутренне содрогаясь, пролепетала Тинатин, - разве мои мысли и сердце не открыты перед тобой, как книга сказаний? Я первая просила бы тебя пленить Тэкле, только ради нее на все решится Луарсаб... Может, купцу из Тбилиси известно, где спрятал ее Саакадзе или "змеиный" князь.

- Твои слова проливают свет на темное дело. Возьми послание Луарсаба, к тебе оно.

- Я прочту, когда солнце покинет мои покои... - Тинатин небрежно бросила свиток на ковер и любовно склонилась, благоговейно целуя шафрановые ногти.

"Жизнь Луарсаба в безопасности! Святая дева, защити его!" - мысленно молила Тинатин, продолжая бархатом своих глаз ласкать шаха.

Едва опустился занавес за шахом, Тинатин жадно схватила послание Луарсаба. Она читала дорогие строки, и слезы туманили глаза.

"...Моя любимая, никогда не забываемая царственная сестра. Сколь радостно моему сердцу, что цветешь ты в саду всесильного шах-ин-шаха подобно розе, что "солнце Ирана" благосклонно бросает лучи на счастливый твой день. Твое довольствие подсказывает тебе заботу о недостойном царе Картли... Да будет известно, человек, изменивший своей вере, изменит всему... Перед тобой я не хочу притворяться: все мои думы о дорогой Картли. Но знай, как не изменю я вере, так не изменю шаху Аббасу. Пусть его всепобеждающая рука защитит мое отечество. Я готов быть покорным ему, как сын отцу, как луна солнцу... Осуши свои слезы, моя великодушная Тинатин, величественная в своей любви к властелину Ирана Лелу... Сколь благодарен твой брат за память о розовой птичке. Не знаю, где она, но мое сердце с нею... В долгие бессонные ночи я тоскую о безвозвратно ушедшем счастье, ибо вернуться в Картли могу только под звон церквей, а этому, видно, не бывать... Не печалься, моя сестра, - охота и свежий ветер укрепили меня, хотя не мог я полностью наслаждаться бегом коня, ибо всюду слышал голос Тэкле: "Как жить могу я без царя сердца моего?!"