Время освежающего дождя (Великий Моурави - 3) - Анна Антоновская

Такая разорительная для владетелей мера обогащала мелкоземельных азнауров, особенно крестьян. Но князьям важнее было спасти свои обширные владения с их пастбищами, лесами, фруктовыми садами, виноградниками, красильнями, давильнями, мельницами и маслобойнями. "А с новыми ливнями, думали они, - могут вернуться и рогатки". Саакадзе молчал, а Мухран-батони уже дважды затевал разговор о рогатках, которые, по его понятию, мешают развитию внутренней торговли и хозяйству.

Шадиман внимательно слушал. Позор! Князья начинают походить на рабов!

- Знаете, доблестные, если в рогатках уступите, все покатится вниз.

- Ужаснулся и я сначала, но Саакадзе попросил список убытков, понесенных от войн с шахом, и разделил трофеи между князьями и церковью, заметил Джавахишвили.

- Молодец Саакадзе: дал яблоко, взял яблоню!

- Любезный Шадиман, Моурави старается не для себя. Уже доказал, - в цари не пошел, добычей не воспользовался, сыном пожертвовал... А мы чем пожертвовали? Моя княгиня права: потомство нас осудит, если в тяжелый день царству не поможем.

- Ты ли это говоришь, Фиран Амилахвари? Не твой ли брат, отважный Андукапар, заперт узурпатором, как преступник, в замке Арша? Ты, мой зять, был исконным врагом плебея из Носте.

- Был, а теперь раздумал. Моего же брата открыто обвиняю, что он больше о своей особе хлопочет, чем о фамилии. Тот, кто не сумеет войти в доверие Моурави, будет тащиться за колесницей победителя.

- А ты, мой младший брат, - вскипел Андукапар, - страдалец за честь фамильных знамен, уже тащишься... только не за колесницей, а за ишаком победителя.

Шадиман в растущем смятении наблюдал за перепуганными, не доверяющими друг другу князьями.

- Неплохо приручил вас, доблестные, Саакадзе, но меня он не усыпит. Вовремя вернулся я в Марабду...

- Бежал, князь, - Квели Церетели оглянулся на друзей, он, как и Магаладзе, предпочитал живую кошку дохлому льву.

- Значит, совсем забыли царя Луарсаба, оборонявшего на Ломта-горе ваши знамена?

- Если такой разговор вышел, князь, - побагровел Липарит, вспоминая последнюю встречу с царицей Мариам, своей двоюродной сестрой, оплакивающей по сей день участь венценосного сына, - то не Саакадзе, а ты предал царя. Ты, угождая шаху, уговаривал богоравного вернуться в Картли и изменнически выдал его кровожадному льву.

И одержимые гневом князья стали упрекать Шадимана в гибели царя.

- У Теймураза не было такого прозорливого советника, потому и уцелел, язвил Джавахишвили.

Шадиман смеялся, откинувшись на спинку кресла и шелковым платком вытирая глаза. Ударил в ладони и велел слугам подать лучшее вино.

- Предлагаю, князья, осушить рог за остроумие! А заодно дружно выпьем за бегство ваше с Ломта-горы в час победы царя Луарсаба! Вы, а не я, бросились тогда к шаху Аббасу, по дороге наматывая на свои красивые головы чалмы из фамильных знамен! Вы, а не я, ради спасения владений увели дружины и оголили подступы к царской стоянке! Вы, а не я, приняв магометанство, предали царя и церковь! А сейчас, подобно малым детям, упрекаете меня, Бараташвили, в желании сохранить фамильные владения от меча сардара Саакадзе! Выпьем, князья! Выпьем за дружбу! - и потряс пустым рогом.

Спорили яростно, до мрака. И, несмотря на ливень, на грозные раскаты грома, потрясающие ущелье, на черные провалы ночи и на слепящие клинки молний, скрещивающиеся на миг и пропадающие в изломах гор, - раздраженные князья вскочили на коней и ускакали из замка.

Остался лишь Андукапар, не слишком торопясь в Арша. Вернуться туда он решил более удобной тропой, поэтому, улучив момент, он потребовал от брата пропускную грамоту, якобы для гонца, направляющегося к нему, Андукапару, в фамильный замок.

Князь Амилахвари-младший было заупрямился, но красноречиво обнаженная шашка принудила его начертать:

"...Мой дорогой брат Андукапар, твою благородную просьбу выполняю. При удобном случае буду просить Великого Моурави заключить мир с тобой и снять осаду с замка Арша, дабы мог ты тоже присоединиться к усилиям князей помочь Моурави в восстановлении царства.

Руку приложил я, во Христе пребывающий, верный Моурави, князь Фиран Амилахвари".

Шадиман не удерживал князей. Он понял: победитель владеет притягательной силой, и каждый стремится попасть в круг его сияния. Придется действовать иначе... Любой ценой, словом и золотом! Поможет самый умный Зураб Эристави. Немыслимо тигру и джейрану жить дружно в одной клетке, это противно закону земли.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

От строящейся мечети двенадцати имамов до Табриккале - замка шахских сокровищ - толпился пестрый исфаханский люд. Вот полуобнаженные индийцы неистово бьют кулаками в барабаны, похожие на бочонки; вот предсказатели, окружив себя тарелочками для сбора денег, раскачиваются над продолговатыми книгами с изображениями ангелов, чертей и драконов; вот семь плясунов, с головы до ног вымазанных маслом, смешанным с сажей, кружатся с немыслимой быстротой, вызывая восхищение зевак; вот, обнявшись и вздымая клубы пыли, возятся борцы, а фокусники вытаскивают из ушей серебряные монеты. В ярких лучах плещутся разноцветные шали наряженного Исфахана.

Сегодня любимая жена шаха Аббаса, величественная Лелу, празднует трехлетие своего внука Сэма, сына Сефи-мирзы. С утра малый двор заполнился подарками, около каждого стоит слуга, выкрикивая имя хана и ханши, приславших знак своей любви и почитания. На возвышении возле подарка шах-ин-шаха застыли пятнадцать слуг. Араб в красном тюрбане и ослепительно белом плаще держит под уздцы берберийского жеребенка, долженствующего расти вместе с маленьким мирзой Сэмом. На руках других слуг - седло, осыпанное бирюзой, сбруя из синего сафьяна, бархатная длинная подушка с золотой бахромой для первой боевой сабли, которую вручит шах Аббас внуку в день, когда ему исполнится тринадцать лет.

Лелу - вернее, Тинатин, как ее звали в Картли - знает: какие бы ценности ни прислали ханы, восхищаться будут только подарками "льва Ирана". Все преподношения будут выставлены напоказ чужеземным послам, миссионерам, купцам, дабы они разнесли по всем странам, как могуществен шах Аббас, внуку которого приносят столь великолепные дары.

На шумное празднество пригласила Тинатин не только всех жен шаха, но даже всех наложниц. Узнав об этом, шах сказал:

- Аллах щедро наградил тебя, Лелу, возвышенным сердцем...

- О мой, повелитель, женщина, на которую хоть раз упал твой алмазный взгляд, для меня желанная гостья, - ответила Тинатин.

Вспоминая сейчас разговор с грозным супругом, Тинатин в смятении думала: "Где же ее возвышенное сердце, если и на этот раз она не решилась просить шаха смилостивиться над Нестан? Бедная княгиня! Как горько поплатилась она за измену Зураба... Сколько слез, сколько страданий! В тот страшный день, когда обезглавили Паата, насильно была омусульманена и Нестан. Повелитель Ирана приказал Мусаибу отдать блистательную княгиню в служанки незначительной Гулузар, трехсотой хасеге, из-за этого счастливого счета взятой в Давлет-ханэ как дар бухарского купца. Несмотря на сверкающие голубым отсветом глаза, стройный стан и золотисто-каштановые косы, шах Аббас даже не взглянул на нее... Святая дева, как согнулась прекрасная Нестан под черным покрывалом рабыни, когда младший евнух провожал ее на девятый двор, в домик Гулузар. Боясь гнева шаха за сочувствие к изменникам, Тинатин не посмела просить отдать ей Нестан. О, нет, даже короткая тень не должна лечь на Сефи-мирзу! Он так счастлив! Черкешенка не обманула ни сердца Сефи, ни любви Тинатин. Она нежна, как лепестки роз, подобны меду ее слова. А сколь покорно она склоняет свою гордую голову к коленям Тинатин... Шах Аббас потребовал, чтобы Сефи взял еще жену и пятнадцать хасег... Как загрустила черкешенка, как опечалился благородный Сефи, воспитанный тайно в христианской чистоте. С большой хитростью удалось Тинатин убедить шаха отменить свой приказ: новые жены и наложницы родят сыновей, и они начнут алчно взирать на священный трон "льва Ирана"... Только Сефи верен ему, только он молит аллаха три раза в день о ниспослании тысячи тысяч лет горячо любимому и почитаемому шаху из шахов, его отцу, властелину вселенной.

Шах охотно согласился: конечно, как всегда, умная Лелу права. Она неустанно стоит на страже спокойствия шаха, а если Сефи надоест ложе первой жены, он может взять служанку. Тинатин сама подобрала черкешенке десять красивых девушек, приведенных из Грузии, даже двух монашенок. Да, Тинатин готовила наследника шаха не только сильного мыслями об Иране... Грузия! Грузия по-прежнему владела ее сердцем. Царь Луарсаб и шах Сефи будут тесно связаны интересами своих стран, будут непобедимыми союзниками... Что? О чем она думает? Господи Иисусе! Тинатин отшатнулась: "Кто? Кто здесь?!"

Перед нею стояла старшая прислужница, держа ларец. Она забыла, какое ожерелье сегодня желает надеть высокорожденная ханум.