Время освежающего дождя (Великий Моурави - 3) - Анна Антоновская

- Может, черту сватать княгиню Гульшари?

- Хорошо, с нами князь не спустился, - засмеялся Махара, - ваш разговор не пришелся бы ему по вкусу.

- Ты прав, монах, хорошо для князя, что не спустился, мы бы его сразу по рогам узнали.

- Бедный князь: из-за своей щедрой княгини папаху не может носить, башлыком обходится!

- Ох-хо-хо-хо! - разносилось эхо по ущелью.

Много усилий стоило Андукапару не выхватить спрятанную в шарвари шашку и не расправиться с саакадзевцами, а заодно и со своими рабами, но на этот раз он предпочел подхватить веселость и заливисто захохотал, но вдруг недоверчиво, как бы по привычке оглянулся:

- Вам хорошо смешить ущелье, а я - старший мсахури рогатого - даже хвостатому не пожелал бы свататься к княгине, ибо она и черта в теленка превратит. - И дружески ударил по плечу обалдело смотревшего на него телохранителя.

Тот понял этот знак и принялся осыпать проклятиями и насмешками темный дом Амилахвари. Лишь один Махара недовольно пробурчал, что господина бог послал, иначе от кого такую власть князь имеет? Если его хлеб только нюхаешь, и то грех ругать. А по делу едут они очень важному: князь задумал с братом посоветоваться, как дальше жить. Княгиня скучает, хочет в Тбилиси, но устрашается гнева Моурави.

Заметив настороженность дружинников, Андукапар перебил Махара:

- Вот князь Андукапар и решил просить Мцхетского митрополита быть посредником между ним и Моурави, потому и монаха с нами погнал: один свалится - трое дойдут, трое убьются - один дойдет, с конями тоже так.

- Утешьте раба верующего, добрые воины, - подхватил Махара, - Христа бога нашего евангельское слово к вам: не оставляйте на опасном пути странника, и не оставляемы будете. А я, яко кроток есмь и смирен сердцем, прилежно вознесу моление о жизни вашей любославной и преблаженной.

Саакадзевцы переглянулись, и их начальник спросил уже более доверчиво:

- А обратно как будете возвращаться?

- По ответу и дорога ляжет, азнаур, - польстил дружиннику Андукапар, если митрополит уговорит Моурави, открыто поедем, если Моурави откажет опять придется черта беспокоить и по его спине карабкаться к замку.

Пока шли эти разговоры, телохранители расстелили бурки, стреножили коней и, упросив дружинников постеречь их, сами тотчас захрапели.

Подобное спокойствие окончательно рассеяло подозрение саакадзевцев, и когда на рассвете слуги князя поднялись и уже, как свояки, расположились вокруг котла, причмокивая и облизывая усы, начальник ободряюще проговорил, что провожатых с ними не может послать, а бурдючок с вином даст, и если придется им вернуться, то покажет покорным ишакам более удобную тропу для подъема в замок.

Андукапар содрогнулся: неужели нашли уязвимое место? По возвращении необходимо тщательно осмотреть все окрестности замка.

Вздыхая и кряхтя, он влез на коня, за ним - остальные.

Они рассыпались в благодарностях за вино и сочувствие. О, как бы им хотелось гнать коней! Гнать так, чтобы искры летели из-под копыт. Но они продолжали ехать неторопливым шагом, чувствуя за собой слежку. Лишь к полудню тонкий слух Махара удостоверил, что за ними больше никто не следит. Но даже тут они не решались ускорить рысь. Только когда ущелье наполнилось густым мраком, свернули с пути, углубляясь в горный лес. И здесь замертво свалились с коней, ибо ночь напролет не смыкали глаз, крепко сжимая под чохами клинки.

Лесистые горы, заросшие овраги, клубящиеся расщелины и узкие теснины вот путь надменного Андукапара Амилахвари от замка Арша до замка Марабды!

Остальным князьям тоже нелегко было решиться на рискованное путешествие к князю Шадиману. Получив свитки, пропитанные тонким ароматом благовония, с золотыми заглавными буквами и витиеватой печатью Сабаратиано, князья и обрадовались, и перепугались. Они устремились к Цицишвили и целый день обсуждали - как быть? Не рано ли? Может, подождать дальнейших действий Саакадзе? Или не следует допускать укрепления могущества "барса"? Но пока он с князьями почтителен, обо всем советуется. Другой, будь это даже владетель, вспомнив старое, не удостаивал бы почестями. Разумнее всего отказаться от приглашения Шадимана и поставить в известность Саакадзе об их преданности. Но если Шадиману удалось бежать от диких "барсов", значит, у него нашлись сообщники среди близких Саакадзе... А что, если намек на Марабдинские ворота означает пропуск через них войск шаха? Совесть подсказывает немедля оповестить Саакадзе, но выгода сомнительна, а что такое совесть в крупной игре, раз на доску взамен костей бросается будущее княжеских знамен? В конце концов князья решили отправиться якобы на оленью охоту в Джавахети...

Остались одни Магаладзе, и хотя владетели пригрозили им, взяв слово о молчании, но Тамаз и Мераб намеревались в удобный час ничего не утаить от Моурави. В Марабду князья прибыли глухой ночью, в одеждах скромных азнауров. Появление Андукапара всех поразило и обеспокоило. Особенно Фирана Амилахвари, - он пришел в ужас и от безумного путешествия брата и от своего риска видеться с ним. Испытывали тревогу и остальные.

Шадиман усмехнулся:

- Вот как стали жаловать ко мне друзья!

Но он тут же похвалил Андукапара за отвагу, а других за осторожность, хотя Саакадзе сейчас не до слежки. Он плетет сети для улова князей, которыми собирается кормить азнауров.

Князья хмурились. Саакадзе открыто заявил в Метехи: "Собираю азнауров, время трудное, пусть каждый примет на себя добровольное обложение. Также необходимо увеличить охраны на рубежах..."

Шадиман развеселился, он сочно хохотал, поглядывая с иронией на бывших друзей.

- Никогда не думал, что вас так легко обвить вокруг дуба. Или вы Саакадзе не знаете? Если открыто о чем говорит, значит, другое замыслил, а что - нетрудно догадаться.

- Пока многое для князей делает - сам князь, - все больше раздражался Джавахишвили, помня наказ жены опасаться ссоры с Саакадзе и не поддаваться "змеиному" князю, - Саакадзе во всем советуется с владетелями, напрасно ты, Шадиман, восстанавливаешь нас против Моурави!

Джавахишвили с тоской вспомнил, что княгиня уже приготовила десять нарядных каба, чтобы блистать в Тбилиси, возглавляя порученное ей Моурави дело - быть покровительницей дарбази танцоров.

По той же причине беспокоился и Цицишвили. Он решил говорить открыто:

- Нам сейчас невозможно проявлять строптивость. Католикос в Моурави видит опору церкви. Народ каждое воскресенье свечи за его здоровье у икон ставит... Надо честно признать: он, а не мы, спас Картли. Два раза он спасал, и в третий спасет, как справедливо сказал Мухран-батони.

- Значит, из благодарности к Саакадзе в кабалу проситесь?

- Время новое, князь, не замечаешь, - сухо оборвал его Липарит.

Шадиман вздрогнул, то же самое говорил ему в Горийской крепости Георгий Саакадзе. Помолчав, Шадиман медленно отчеканил:

- Время действительно новое, меркнут знамена знатных фамилий, князья добровольно уступают свои права плебеям, в сами, как месепе, топчутся у порога мальчишки Кайхосро, ставленника ностевца.

- Напрасно так думаешь, Шадиман, старик Мухран-батони слишком горд и с крутым нравом. Только по его совету правит Картли внук, и пока разумно.

- Полезнее для тебя, Квели, так не думать, Саакадзе вас всех в кулак зажал, и это - только начало.

- Вижу, Шадиман, ты многого не знаешь... Народ, амкары, даже духовенство с признательностью возложили бы на Великого Моурави царский венец, он сам благородно отказался.

- Зачем ему преждевременно фазанов дразнить? Он и так царь, а что еще не венчаный, это его мало беспокоит. Одержит третью победу - вы ему все равно на коленях венец поднесете... но уже не как могущественные князья, а как разжалованные слуги... Неужели совсем ослепли? Неужели не видите, куда гнет плебей? Одно знайте: пока он не уничтожит княжеское сословие - не успокоится. Это на съезде азнаурам обещал.

- А ты, князь, их разговор из Марабды слышал? - спросил Цицишвили.

- Нет, у меня не такие длинные уши, как у некоторых... Твой азнаур Микеладзе вчера моему лазутчику в придорожном духане проговорился. И даже хвастал, что Саакадзе обещал освободить его от скупого и неприятного князя.

Андукапар злорадно смеялся: согласный во всем с Шадиманом, он кипел ненавистью к изменникам сословия.

Липарит силился скрыть гнев. С некоторых пор он стал остерегаться Квели Церетели, явного лазутчика Саакадзе. Страх попасть снова под влияние опасного и бессильного сейчас Шадимана, узника в своей Марабде, вынудил князя Липарита сдержанно сказать, что если Великому Моурави потребуются еще азнауры, он, светлейший Липарит, тоже с удовольствием предоставит, ибо Саакадзе не себе берет, а царству.

- Не для снятия ли рогаток на княжеских землях нужны Саакадзе азнауры? - спросил язвительно Шадиман.

Этот вопрос для князей был самым тяжелым.