Русские сказки - Роман Злотников

Виконт, помолчав несколько мгновений, устало потер лицо ладонью и спросил:

— Ваше прежнее предложение остается в силе? Круифф утвердительно склонил голову.

— В таком случае, завтра я жду вас у себя для более конкретного обсуждения наших действий. — Виконт поднялся, взял шляпу и вышел из номера.

— Позвольте-ка мне, профессор.

Пантюше оторвал взгляд от неестественно вывернутой руки ротмистра и поверх пенсне, съехавшего на самый кончик носа, удивленно воззрился на князя. Тот спокойно выдержал его взгляд. Профессор поднялся с корточек и поправил пенсне.

— Вы хотите сказать, что недурственно разбираетесь еще и в медицине, ваше сиятельство? Князь усмехнулся:

— Не во всякой, дорогой профессор. Но данный случай как раз по части военно-полевой медицины, а в этой области я кое-что понимаю, можете мне поверить. Пантюше попятился и сделал приглашающий жест:

— Нуте-с, пожалуйте.

Князь кивнул и склонился над ротмистром, у которого от боли все лицо было покрыто мелкими бисеринками пота. Пантюше изо всех сил старался сохранить невозмутимый вид, но чувствовалось по всему, что он настроен воинственно. Князь молча ощупал вывернутую руку, заставив ротмистра несколько раз болезненно сморщиться, а один раз даже глухо ругнуться, потом удовлетворенно кивнул и резко надавил на какую-то точку в основании плеча. Ромистр взвыл, но тут же осекся тряхнул головой и, шумно выдохнув, произнес:

— Не болит…

Князь хмыкнул и, захватив плечо обеими руками, резко дернул и повернул. Раздался противный хруст. Все вздрогнули, но ротмистр не издал ни звука, только недоуменно уставился на свое плечо. Князь ощупал локоть и снова как-то по-особенному дернул руку раз и потом другой. Снова хрустнуло, но ротмистр по-прежнему молчал, как будто эти на посторонний взгляд просто изуверские действия не причиняли ему никакой боли. Князь быстро пробежался ловкими пальцами по всей длине руки, принявшей уже более или менее нормальный вид, и, еще раз удовлетворенно кивнув, поднялся на ноги, и обратился к профессору:

— Теперь надо туго забинтовать. — Он повернулся к ротмистру: — Минут через десять заболит, и сильно. Но тут уж ничего не попишешь, придется терпеть.

Они покинули личный эшелон Председателя вчера поздним вечером. Срок их пребывания в составе этого во всех отношениях элитного объединения составил всего четыре дня. За это время они успели получить по комплекту кожаной одежды, состоявшей из блестящей черной куртки лакового хрома, таких же галифе и фуражки-картуза с длинным козырьком. Только на князя не нашлось нужного размера, и он остался в своей генеральской шинели.

В первое же утро в вагон, где они разместились, ввалился дюжий марьят. Соратник Птоцкий питал слабость к иноземцам, и большая часть его автобронеотряда была укомплектована представителями марьятского, кайчеоского и иного зарубежного пролетариата. Впрочем, ходили упорные слухи, что довольно существенная часть его бойцов к пролетариату не имеет ни малейшего отношения. Марьят окинул их высокомерным взглядом, скривился и рявкнул:

— А ну подъем, швайкулешти!

В первый момент никто не пошевелился. Хотя все проснулись, еще когда марьят с грохотом карабкался по узким вагонным ступенькам. Потом князь сел на кровати, всунул ноги в сапоги, поднялся на ноги, пару раз топнул и неторопливо подошел к марьяту, который с удивлением осознал, что, оказывается, он не настолько велик и могуч, как привык считать. Князь окинул его мрачным взглядом и лениво спросил:

— Ну чего тебе, убогий?

Марьят, в замешательстве смотревший на князя, вздрогнул и заговорил уже совсем другим тоном:

— Соратник Птоцкий приказал переодеть и представить ему к десяти часам. Князь кивнул:

— А ты кто, каптер, что ли?

Марьят сердито нахмурился, но сдержался и ответил почти спокойно:

— Я — комендант эшелона, соратник Мродь. Князь кивнул:

— Хорошо, комендант. А как насчет завтрака? Комендант Мродь дернул веком. На его лице явственно проступили обуревающие его чувства, и эти чувства не сулили неофитам ничего хорошего. Но князь выглядел ОЧЕНЬ внушительно, потому комендант взял себя в руки и ответил почти нормальным тоном:

— Вы еще не состоите на довольствии… но я пришлю хлеба и кипятка. — И, не желая продолжать этот неприятный разговор, он резко повернулся и покинул вагон.

Возвратился он минут через десять. Сопровождавший его боец волок пятилитровый медный чайник и несколько буханок сероватого хлеба в объемистой крестьянской корзине. Князь кивнул капитану, чтобы тот освободил бойца от его ноши, и повернулся к коменданту:

— Подожди снаружи. Нам поутречать надо. Комендант побагровел. Несколько мгновений он сверлил князя яростным взглядом, потом повернулся к сопровождавшему его бойцу. Тот съежился под взглядом коменданта. Но соратник Мродь только скрипнул зубами и пулей вылетел из вагона.

Когда с завтраком было покончено и все неторопливо допивали остывший чай, профессор наклонился к князю:

— Прошу простить меня, ваше сиятельство, но не кажется ли вам, что с комендантом следовало бы быть более… осторожным? Мне думается, вы нажили нам серьезного недоброжелателя.

Князь хмыкнул:

— Надеюсь.

Пантюше удивленно воззрился на него:

— То есть?

Но князь только молча улыбнулся и отставил в сторону опустевшую кружку:

— Пойдемте, господа, в отличие от нашего коменданта, соратнику Птоцкому еще рано приходить в раздражение от нашего присутствия.

День прошел, как и ожидалось. После представления соратнику Птоцкому, во время которого он произнес краткую зажигательную речь, выслушанную господами офицерами с демонстративным вниманием (сказались уроки господина Юри), их распределили по взводам, расчетам и экипажам. Профессора, которого, к его собственному негодованию, князь представил как фельдшера, отправили в лазарет, где он до самого вечера провалял дурака. Штатный фельдшер с утра слегка принял и потому был в чрезвычайно благодушном настроении, а личный врач соратника Птоцкого должен был весь день неотлучно находиться при своем высокопоставленном клиенте. Так что чтобы не помереть со скуки, Пантюше еще раз прокипятил все шприцы, разобрал вату и корпию, навел порядок в шкафу с лекарствами и вытер везде пыль.

Вечером, когда все вновь собрались в своем вагоне, князь заставил каждого рассказать об увиденном и о выводах, которые они сделали, после чего подвел краткий итог:

— Плохо, господа. Мы с вами находимся в расположении самой боеспособной части противника, а вы заняты черт-те чем. — Он сделал паузу. — Завтра последний день, так что извольте потратить его с пользой.

Офицеры недоуменно переглянулись. Потом ротмистр робко спросил:

— Но нам же не ставилось никаких задач? Князь покачал головой и повернулся к господину Юри, скромно сидевшему в уголке:

— Похоже, вы их плохо учили. Раз они до сих пор не поняли, что такое гражданская война.

Следующим вечером профессор несколько задержался в лазарете. На врача его вчерашние усилия произвели благоприятное впечатление, и он пораньше отпросился у своего хозяина, чтобы поближе познакомиться с неожиданным пополнением. С профессора сошло семь потов. Врач оказался чрезвычайно высокомерным типом, а Пантюше в сугубо медицинских вопросах никогда не отличался сдержанностью характера. Так что профессору пришлось приложить неимоверные усилия для того, чтобы соответствовать образу уважительного фельдшера, на который его, по каким-то одному ему известным причинам, обрек князь. А потому, когда он наконец появился в вагоне, вечернее совещание уже закончилось. По-видимому, на этот раз оно прошло более успешно, так как у офицеров возбужденно блестели глаза, а этот загадочный господин Юри, которого профессор уже давно перестал воспринимать как простого механика, чистил барабанник, загадочно посмеиваясь.

Следующее утро началось несколько необычно. Первыми поднялись князь и господин Юри. Они молча оделись и, не обращая внимания на поднявшуюся суету, куда-то ушли. Появились они минут через сорок. Остальные встретили их улыбками. Которые, впрочем, не остались безответными. Пантюше все утро старался окольными путями выяснить, что же такое происходит, но все лишь отшучивались или просто пожимали плечами.

После завтрака в вагон неожиданно ввалился комендант в сопровождении трех суровых марьятов, обвешанных гранатами и перетянутых пулеметными лентами. Его маленькие свиные глазки злорадно посверкивали. Князь с невозмутимым видом лениво повернул голову в сторону незваных гостей и скривил губы в презрительной улыбке:

— Чем обязаны? Комендант зло оскалился:

— А ну сдать оружие. Князь посмотрел на него долгим взглядом и негромко приказал:

— Ну-ка, выбросите их из вагона.