Власть Талисмана - Грэм Хэнкок

Месяц спустя де Монфор сжег еще 60 perfecti в Кассе.[554]

В 1213 году Педро II, король Арагонский, прославившийся своей недавней победой над маврами в Испании, выступил против крестоносцев. Некоторые из пострадавших аристократов Окситании, которые защищали катаров, были его родственниками, и в самом Арагоне катары составляли значительную часть населения. Педро принес с собой надежду и крепкую армию, состоявшую из 2000 закаленных рыцарей и 50 000 пехотинцев — более чем достаточно, чтобы изменить ход войны, но этому не суждено было сбыться. Несмотря на значительный численный перевес противника, де Монфор атаковал Педро II в битве при Мюре и благодаря своему блестящему и безжалостному командованию смог убить короля на поле боя.[555] При виде этой ужасной и совершенно неожиданной катастрофы войска Арагона и Окситании дрогнули и начали отступать. Отступление превратилось в паническое бегство, а рыцари де Монфора устремились в погоню и устроили резню. Тысячи людей были изрублены, утонули в близлежащей реке или были раздавлены во время бегства.[556]

Дворянству Окситании потребовалось три года, чтобы зализать раны и собраться с силами, прежде чем они были готовы снова выступить против де Монфора. Тем не менее в 1216 году граф Тулузский сумел собрать армию и впервые стал наносить серьезный урон крестоносцам. Пользуясь своей излюбленной тактикой под девизом «Если сомневаешься, атакуй», де Монфор попытался перехватить инициативу и осадил Тулузу. Горожане отчаянно защищались и, отказываясь даже психологически признать себя обороняющейся стороной, регулярно устраивали вооруженные вылазки и нападали на де Монфора в его собственном лагере.

Осада растянулась на много месяцев, и вылазки защитников становились все более отчаянными. Утром 25 июня 1218 года, отражая один из таких налетов, де Монфор был убит на месте снарядом, выпущенным из камнеметного орудия на крепостной стене Тулузы, которым якобы управляла группа женщин и юных девушек.[557] В Chanson de Croisade его смерть описана следующим образом:

«Камень точно нашел свою цель и ударил в стальной шлем графа Симона с такой силой, что его глаза, мозги, зубы и куски черепа разлетелись во все стороны, и он замертво рухнул на землю, почерневший и окровавленный».[558]

Когда де Монфор пал, как бык на бойне, его сын Амальрик принял командование на себя и через месяц прекратил неудачную осаду, однако в 1219 году он вернулся как один из руководите лей нового крестового похода. На этот раз его сопровождал принц Людовик Французский, который решил выполнить свой долг крестоносца и привел с собой «20 епископов, 30 графов, 600 рыцарей и 10 000 лучников».[559] Две армии встретились перед несчастным городом Марманд, который Амальрик уже осаждал раньше, и, устроив совместную атаку, сокрушили его оборону.

Тогда произошел очередной демонический эпизод в истории альбигойских крестовых походов: католическое воинство, подстрекаемое епископами, обрушилось на горожан, разбегавшихся по узким улочкам города. В Chanson de Croisade сохранилось следующее мрачное описание резни в Марманде:

«Они ворвались в город, потрясая острыми мечами, и тогда началось смертоубийство и ужасная бойня. Мужчины и женщины, бароны и знатные дамы с младенцами на руках — все были раздеты, отданы на поругание и преданы мечу. Земля была залита кровью. Мозги, куски плоти, туловища без конечностей, отрубленные руки и ноги, сердца и внутренности валялись на земле, изрубленные в куски или растоптанные в кашу. Казалось, будто они дождем пролились с неба. Все было омыто кровью — улицы, поля, речные берега. Не выжило ни одного мужчины или женщины, молодого или старика; ни один человек не спасся…»[560]

Действительно ли католическое воинство служило Богу Зла, как утверждали катары?

Мы не можем утверждать, стоял ли какой-то «бог» за резней в Безье и Марманде, массовыми сожжениями людей, мученичеством perfecti и опустошением Окситании, но, поскольку альбигойские крестовые походы были объявлены и снаряжены исключительно по инициативе папы римского, мы можем без всяких оговорок утверждать, что католическая церковь несла прямую ответственность за все эти злодеяния и что она действовала от имени Бога.

Вскоре после Марманда сорокадневный срок крестового похода закончился. Убедившись в том, что их грехи прощены, а индульгенции заслужены, принц Людовик со своими французскими солдатами отправились домой. Амальрик де Монфор со значительно уменьшившейся армией остался продолжать кампанию, но вскоре стало ясно, что они не способны победить в одиночку. Проблема отчасти заключалась в командовании: хотя Амальрик был компетентным человеком, как полководец он обладал гораздо меньшими способностями по сравнению со своим воинственным отцом, но не меньшее значение имело возобновление духа национального сопротивления в Окситании, где простолюдины и аристократы стали решительно теснить оккупационные войска. Под руководством графа Тулузского были отвоеваны огромные территории, и к моменту его смерти в августе 1222 года освободительная война развернулась в полную силу. Наступление продолжалось при его сыне, и в январе 1224 года молодой граф Тулузский и граф Фуа — другой главный лидер сопротивления — заключили мирный договор с Амальриком де Монфором, обеспечивавший безопасное отступление основной массы крестоносцев.[561]

Но злой рок все еще висел над Окситанией и ее жителями всех религиозных убеждений, которые храбро защищали катаров и умирали за них в течение пятнадцати ужасных лет с 1209 по 1224 год. Довольно примечательно, что за все время войны соотечественники катаров, исповедовавшие другую веру, никогда не винили их в страшных бедствиях, обрушившихся на страну. Не менее примечателен тот факт, что, хотя «верующие» из числа катаров присоединились к сопротивлению, за всю историю альбигойских крестовых походов не отмечено ни одного случая, когда perfecti каким-либо образом прибегали к насилию. Несмотря на угрозу гибели, они почти с нечеловеческой выдержкой придерживались своих принципов — абсолютного пацифизма и ненасилия.[562]

Они не имели суицидальных наклонностей и не хотели умирать, несмотря на то что их часто и несправедливо обвиняли в этом. Несмотря на негативное отношение к материальному миру, катары решительно отвергали самоубийство и верили, что каждый из нас должен прожить свой срок, отпущенный природой для «заключения души». Поэтому perfecti маскировались, переставали носить свои характерные черные балахоны, пускались в бега, прятались в надежных домах, лесах и пещерах и прибегали к всевозможным уловкам, кроме физического отпора своим врагам. Как пишет Зоэ Ольденбург:

«Легко понять, что в жестоко угнетаемом обществе такие гонимые, но непреклонные пацифисты представали в роли единственных истинных религиозных наставников и духовных утешителей. Только они пользовались настоящим нравственным авторитетом, которому люди могли повиноваться».[563]

Мирный договор, заключенный в январе 1224 года, оказался «ложным рассветом» и подарил лишь призрачную надежду на спасение. Через месяц после его подписания Амальрик де Монфор отрекся от наследного права на огромные владения в Окситании, завоеванного Симоном де Монфором в годы его славы. Все эти земли, украденные де Монфорами у их законных владельцев, теперь были официально переданы человеку, имевшему гораздо больше возможностей для того, чтобы навсегда присвоить их, — королю Франции.[564]

Раньше, при короле Филиппе Августе, французская монархия воздерживалась от прямого участия в альбигойских крестовых походах, несмотря на суровые требования со стороны папского престола. Хотя Филипп не возражал против участия своего сына Людовика, а также некоторых своих баронов и младших нобилей, он явно принял политическое решение самому оставаться в стороне. Но после смерти старого короля 14 июля 1223 года на трон взошел Людовик[565] — тот самый принц, который командовал массовой резней при Марманде в 1219 году.

Теперь, будучи коронованным монархом Людовиком VIII и полноправным владельцем значительной части Окситании, преподнесенной ему на тарелочке Амальриком де Монфором, он был готов довершить начатое. На этот раз он задумал полномасштабную аннексию под предлогом крестового похода. Несмотря на это, он заключил выгодную сделку с папой Гонорием III (преемником Иннокентия III), который, кстати, начал подстрекать его к новому крестовому походу на Окситанию с момента вступления на трон. Гонорию так не терпелось раз и навсегда сокрушить катаров, что он заключил с Людовиком беспрецедентное соглашение. В обмен на покорение Окситании монарх получал право изымать в свою пользу одну десятую от всех доходов французской церкви в течение пяти лет.[566]