Век Екатерины Великой - София Волгина

– Граф, вам давно пора понять, что вы не туда и не к той обращаетесь.

– Отчего вы так полагаете, Ваше Высочество?

– А отчего вы полагаете, что сердце моего Высочества не занято в другом месте?

Но, как она и надеялась, оные и многие другие отказные слова никак не отбили у него желания преследовать ее, а наоборот, ухаживания его стали еще жарче. Вестимо, ей было приятно знать, что в нее влюблен первый красавец императорского двора. Екатерина задавалась вопросом, любил ли ее камергер Салтыков на самом деле. Определить оное ее неопытной и чистой душе было трудно. Но любезности и восторженное его отношение к ней весьма льстили.

Законный муж ее не вел себя любезно даже с теми, в кого он влюблен, а влюблен он был постоянно и ухаживал, так сказать, за всеми женщинами. Лишь та, которая являлась его законной женой, абсолютно его не интересовала.

Между тем Чоглоков пригласил Малый двор на охоту на свой остров. Вся молодежь во главе с Великим князем с удовольствием туда отправилась на лодках. Лошадей выслали вперед. Охота началась. Екатерина на своем сером коне вместе со всеми поскакала за собаками, краем глаза видя рядом своего поклонника. Сергей Салтыков, улучив минуту, когда все были заняты погоней за зайцами, подъехал к ней. Говорил, как всегда, о своей великой к ней любви. Екатерина на сей раз слушала его терпеливее обыкновенного, благо обстановка располагала.

Осенний прозрачный лес с перелесками и полянками во всей своей красе расстилался перед их взором. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь оставшиеся листья, играли бликами. Таинственное дыхание деревьев и шорох листвы навевали необычное, приятное настроение.

Салтыков принялся рисовать картину придуманного им плана касательно того, как скрыть их отношения глубокой тайной, говорил о том счастье, коим они оба могли бы наслаждаться. Екатерина молча слушала, тем самым вызывая все новые и новые страстные признания поклонника.

– Милая Екатерина Алексеевна, я прошу вас позволить хотя бы надеяться на то, что вы, по крайней мере, ко мне неравнодушны.

Екатерина неопределенно повела бровью, затем молвила:

– Разве я могу помешать игре вашего воображения?

Салтыков, бросив на нее обиженный взгляд, спросил:

– Екатерина Алексеевна! Одно ваше слово… Согласитесь, я не самый захудалый человек, среди тех, кто вас окружает, не так ли?

– Так ли, – засмеявшись, повторила его слова Екатерина.

Лицо Салтыкова просияло.

– Ну вот видите!

Великая княгиня расслабила удила коня, готовая тронуться с места.

– Уже много времени прошло, граф. Наверное, больше часа. Нас могут хватиться.

Салтыков не хотел уезжать.

– Да, хорошо, – медлил он, – сейчас поеду, но токмо скажите, что вы ко мне неравнодушны.

Екатериной и в самом деле овладело беспокойство, ей показалось, что их беседа длится бесконечно долго.

– Да! Да, но токмо убирайтесь! – вырвалось у нее.

Напряженное доселе лицо Салтыкова паки просветлело.

– Я запомню сие, – сказал он с улыбкой и пришпорил лошадь.

– Нет, нет, – крикнула ему вслед Великая княгиня.

И услышала в ответ торжествующее:

– Да, да!

Екатерина тронула поводья и медленно направилась в сторону трубящих рожков охотников, ругая себя за опрометчивость.

Вернувшись вечером в дом, находившийся на острове, уставшие охотники поужинали. Во время ужина поднялся сильный ветер с моря, вздыбивший волны столь сильно, что они поднялись до ступеней лестницы. Весь остров покрылся водою на несколько футов над уровнем моря. Все были принуждены оставаться у Чоглокова, пока не утихнет буря и не спадет вода, что продолжалось часов до двух или трех утра. В то время Сергей Салтыков нашептывал Екатерине Алексеевне, что нынче само небо благоприятствует ему, доставляя возможность дольше любоваться ею, и наговорил еще множество подобных вещей. Он и в самом деле выглядел счастливым. Она думала, что сможет управлять и его и своей головой и направлять их, а тут поняла, что и то, и другое весьма трудно, коли вообще возможно. Так, собственно, и оказалось: той же ночью Салтыков через окно проник в комнату Екатерины, благо ни фрейлин, ни Никитичны рядом не было, и сумел взять дотоле неприступную Великую княгиню.

Происшедшее поразило Екатерину. Фактически, она пришла в себя примерно дней через десять, все те дни размышляя, как она могла так легко сдаться Салтыкову. Легко ли? Думая об отношениях с Салтыковым, который жил в ее мыслях теперь и день и ночь, она записала в своей заветной тетради свои сокровенные мысли, среди коих были и такие: «я нравлюсь, стало быть, половина искушения заключалась уже в том самом. Вторая половина в подобных случаях естественно следует из самого существа человеческой природы, понеже идти на искушение и подвергаться ему – очень близко одно от другого. Хотя в голове и запечатлены самые лучшие правила нравственности, но как скоро примешивается и является чувствительность, то непременно очутишься неизмеримо дальше, нежели думаешь. Я, по крайней мере, не знаю до сих пор, как можно предотвратить сие. Может быть, скажут, что есть одно средство – избегать, но бывают случаи, положения, обстоятельства, где избегать невозможно; в самом деле, куда бежать, где найти убежище, как отворачиваться посреди двора, который перетолковывает малейший твой поступок. Итак, коли не бежать, то, по-моему, нет ничего труднее, как уклониться от того, что вам существенно нравится. Поверьте, все, что вам будут говорить против оного, есть лицемерие и основано на незнании человеческого сердца. Человек не властен в своем сердце; он не может по произволу сжимать его в кулак и потом опять давать ему свободу». Перечитав свою запись, Екатерина подумала, что не все отразила в сих строчках касательно своих чувств. Как возможно описать то, что Сергей стал для нее целым миром, наполненным сладким воздухом, без коего ей до боли трудно дышать?

Через короткое время каким-то невообразимым образом Великий князь заподозрил или даже догадался об их отношениях. По-видимому, Екатерина, несмотря на свою скрытность и осторожность, не смогла на сей раз спрятать то, что бывает написано на лице у любой счастливой женщины. Великий князь не нашел ничего лучшего, нежели поведать все Чоглокову, когда тот навестил подопечного в его покоях. Не мешкая, Петр Федорович предложил ему присесть в кресло и приступил к изложению своих догадок.

– Вы знаете, Николай Наумович, мне кажется, вы неправильно выбираете себе друзей. Вы предпочитаете графа Сергея Салтыкова, в то время как именно я – ваш настоящий друг, а не он.

Чоглоков даже опешил от такового поворота дел.

– С чего вы взяли, Ваше Императорское Высочество?

Петр хитро усмехнулся.

– Я давно знаю о вашем пристрастии, я бы даже сказал, влюбленности в мою жену.

Чоглоков даже привскочил на кресле и собирался встать, но Великий князь похлопал его по плечу, усадив назад.

– Я вас прекрасно понимаю, камергер, сердцу не прикажешь! Я тоже влюблен теперь в Марфу Исаевну Шафирову и ничего с оным не могу поделать. Моя супруга имеет другого в своем сердце – Сергея Салтыкова, и они оба обманывают вас и смеются над вашими чувствами.

Покрасневший как рак Чоглоков молчал и недоверчиво исподлобья смотрел на Великого князя. Тот говорил спокойно, словно бы о постороннем для него случае.

– Ввиду оного, стало быть, я говорю вам исключительно ради того, чтобы вас не одурачили. За сим я вас более не задерживаю.

Чоглоков вышел от князя сам не свой, что сразу отметили фрейлины Великой княгини Марфа и Анна Шафировы. Как поняла Екатерина Алексеевна, Сергей Салтыков, не имел себе равных в умении интриговать. Он легко втерся в доверие к двум ее новым фрейлинам, дабы те пересказывали ему разговоры, которые вел на его счет Великий князь. Оные сестры, бедные, глупые и очень корыстные, действительно стали с ним очень откровенны в весьма короткий срок. Марфа Шафирова скоренько и выведала от своего поклонника, Великого князя, истинную причину кручины обер-гофмейстера Николая Чоглокова – у него появился недруг в лице Салтыкова.

Салтыков, обнаружив, что Великая княгиня совершенно невинна и коли учинится зачатие ребенка, то ему так или иначе придется держать ответ, предпринял все возможное, дабы оградить себя от неприятных последствий. Он методично узнавал мнения вокруг него и у Великого князя, и у Чоглокова с женой, и у Бестужева, и у самой императрицы. По ходу своих дел, он такожде сумел выведать, что Бестужев заинтересован в хороших отношениях с Великой княгиней.

Елизавета Петровна последнее время все чаще болела, и канцлер подумывал, с кем можно будет в дальнейшем вести государственные дела и с кем строить отношения против своих врагов при дворе, коими являлись в первую очередь Шуваловы. Великий князь Петр Федорович никак для такой роли не подходил. Оставалась Великая княгиня с ее умом и умением владеть собой. Зная о неожиданно зародившемся пристрастии Великой княгини к графу Салтыкову, канцлер с радостью принял его у себя. Он встретил Салтыкова чуть ли не с распростертыми объятьями, повел его вглубь своего просторного кабинета, с порога заведя беседу. Быстро и коротко расспросив о семье и родственниках, он перешел на дела придворные.