Век Екатерины Великой - София Волгина

– Я знаю, вы немало вращаетесь при Малом дворе, где менторами при Великокняжеской чете служат Чоглоковы.

– Да, я бываю там постоянно, Ваше Сиятельство, – сдержанно ответил Салтыков.

Канцлер зорко посмотрел ему в глаза.

– Уверен, хотя вы очень к ним близки, но судите о них так же, как я, понеже вы неглупый молодой человек.

Салтыкову очень польстило то, что канцлер так полагает. Шаркнув ногой, он поклонился.

Сергей впервые разговаривал с графом и исподволь разглядывал его сутуловатую фигуру, избегая смотреть в пронзительные прозрачно-голубые глаза: правильно сказывали, от его взгляда ничего не ускользало. Канцлер любезно предложил ему занять кресло и сам устроился поудобнее.

– Ну, как поживают Великий князь и его княгиня? – спросил он с улыбкой и уточнил: – Хотя о Петре Федоровиче я все знаю в подробностях. Интереснее узнать, чем занимается Екатерина Алексеевна.

Сие был как раз момент, от коего зависело будущее расположение к нему Бестужева. Сергей не оплошал:

– Вы ведь сами знаете, Алексей Петрович, как она умна. Она никогда не бывает в плохом расположении духа, всегда приветлива, открыта для разговора, всякий раз готова помочь, поддержать…

– О да! Сего у нее не отнять, – согласился канцлер, доброжелательно кивнув головой в белом парике с такими же, как у Сергея, крупными локонами до плеч.

– Единое, что ей, право, не нравится, – вдруг добавил граф Салтыков, – что она с супругом своим всю ночь занимается экзерцицией ружьем. Они стоят попеременно на часах у дверей. Думаю, оное занятие весьма наскучило ей, да и руки и плечи от ружья болят.

Бестужев от неожиданной сентенции графа сидел как громом пораженный, с полуоткрытым ртом и застывшим взглядом. Салтыков молчал, ожидая, что же скажет канцлер. Тот, придя в себя, обхватил голову руками, затем обратил к графу недоверчивый взгляд.

– Как же она может терпеть таковое обращение? Отчего же не обратится к императрице?

– Она не смеет доложить о том императрице, страшась тем прогневить государыню…

Салтыков поспешил завершить свою тираду главной мыслью:

– Зная, что я буду у вас, Великая княгиня просила меня передать вам, Ваше Сиятельство, о своем наипачем к вам благорасположении.

Малоподвижное лицо канцлера ожило, глаза заблестели. Он, словно приняв некое внутреннее решение, приветливо обратился к графу:

– Что ж, в благодарность за благоволение, кое Великой княгине угодно мне передать, я отплачу ей маленькой услугой, за кою она останется, я думаю, признательна мне: я сделаю Чоглокову кроткой, как овечка, и Великая княгиня сможет творить все, что ей заблагорассудится, не боясь доноса императрице.

– В самом деле, Ваше Сиятельство, сие возможно?

– Отчего нет? Нынче же через моего секретаря велю передать сей церберше во всем способствовать Ея Высочеству.

– Да, но там есть еще ее муж…

– С ним сложнее, но и на него можно найти управу. Чоглоков, как вы сами понимаете, глуп. Постарайтесь втереться к нему в доверие, подарите что-нибудь, а наипаче всего найдите в нем что-то, чему можно будет потакать. Ну, я думаю, вы с вашим умом разберетесь, граф.

В дверь постучали, и вошел один из секретарей с бумагами. Канцлер велел ему немного обождать в приемной.

– Да, – вдруг понизив голос, сказал канцлер, склонившись к нему, – вы бы позаботились и о Великом князе.

Прозрачно-голубые глаза смотрели, проникая туда, куда Салтыков никого не допускал – в его мысли, из чего он понял, что хитрый лис Бестужев знает о том, что происходит в спальне Великой княгини.

– Чего вам стоит, – продолжал Бестужев, – споить его хорошенько, дабы лекари смогли сделать ему пустяшную операцию. Вы знаете, о чем я говорю. Петру необходимо помочь, он попросту трусит, но надобно ж ему когда-то стать мужчиной. Оное всем пойдет на пользу, в том числе вам с Великой княгиней.

Бестужев и Салтыков понимающе переглянулись.

Канцлер поднялся, показывая, что разговор окончен. Салтыков встал следом, поклонился. Бестужев проводил его до двери, сказав напоследок:

– Очень скоро Великая княгиня увидит, что я не такой бука, каким меня рисовали в ее глазах.

Сергей Салтыков вернулся в полном восторге от канцлера Бестужева, лично давшего ему полезные советы. Все сие очень сблизило Салтыкова и Великую княгиню со всемогущим помощником императрицы. Однако им пришлось призадуматься: прежде им казалось, что они так ловко и незаметно для посторонних встречаются, что окромя них двоих ни одна живая душа не ведает об их связи.

Прошло всего лишь несколько дней, как вдруг Чоглокова отвела Великую княгиню в сторону и сказала:

– Послушайте, я должна поговорить с вами очень серьезно.

Екатерина, вестимо, вся обратилась в слух. Чоглокова в обыкновенной своей манере начала вещать о своей, сохранившейся несмотря ни на что, любви к мужу, о том, как она умно ведет семейную жизнь, как важно женщине иметь детей, и все в подобном духе. Завершила она свою длинную речь совершенно неожиданным утверждением:

– Вы знаете, бывают иногда положения высшего порядка, которые вынуждают нас делать исключения из правил.

Чоглокова выдержала многозначительную паузу. Екатерина сделала внимательное лицо.

– Вы увидите, как я люблю свое отечество и насколько я искренна, – вдруг с большим достоинством заявила Чоголокова.

С каждым ее последующим словом Великая княгиня все более изумлялась, не зная, что и думать – было ли сие коварной ловушкой, или она говорила искренне:

– Я уверена, вы кому-нибудь отдали бы предпочтение: предоставляю вам выбрать между Сергеем Салтыковым и Львом Нарышкиным. Ежели не ошибаюсь, то избранник ваш Нарышкин.

От неожиданности Екатерина невольно воскликнула:

– Нет, нет, отнюдь нет!

Поняв, что выдает себя, Екатерина Алексеевна порешила молчать. Опустив глаза, она, стараясь скрыть смущение, как ученица на уроке, внимательно слушала свою воспитательницу.

Та спокойно предположила:

– Ну, коли не он, так другой.

Великая княгиня не возразила более ни словом, и Чоглокова продолжила:

– Вы увидите, что я не буду вам помехой.

Чоглоковой было совершенно невдомек, что она весьма опоздала со своим предложением.

Екатерина и Сергей не могли поверить ничему, что давало им свободу в их близких отношениях.

– Скорее всего такие наставления ей дал канцлер Бестужев, – предположил граф Салтыков, – коего Чоглокова просто обожает и слушает каждое его слово.

– Возможно, она просто мстит Петру Федоровичу, у них непростые отношения.

– Что-то не поделили? – заинтересовался граф.

– Ах, не будем об том, Сережа, – попросила Екатерина. – Меня интересует, ужели канцлер поставил в известность императрицу?

– Не думаю. Хотя кто знает: раз вопрос стоит – быть наследнику или нет, то скорее всего он предложил, а она согласилась на оное.

– Поверить в оное неможно. Ей весьма важно, дабы ребенок был романовской, Петра Великого, крови.

Неожиданно императрица подарила Великому князю имение Люберцы, верстах в пятнадцати от Москвы. Но прежде, чем переехать туда, супруги должны были присутствовать на празднике: двадцать пятого апреля императрица праздновала десятилетнюю годовщину своего коронования в Москве. Она объявила, что церемониал будет в точности соблюден сообразно с тем, как был установлен в день самой коронации. Великая княгиня и Великий князь заинтересовались, как сие будет происходить.

Они получили приказание явиться к обедне в собор. Накануне императрица ночевала в Кремле. Екатерина и Петр выехали в девять часов утра из Летнего дворца в парадных экипажах и проехали всю Москву. Камер-лакеи шли пешком. Великий князь с женой вышли из экипажей у церкви. Чуть позже подъехала туда и императрица со своим кортежем, в малой короне на голове. Плечи ее укрывала тяжелая императорская мантия, кою, как всегда, несли камергеры. Государыня Елизавета Петровна встала в церкви на свое место, и во всем нынешнем действе, на взгляд Великокняжеской четы, не было ничего нового и необычного, чего не совершалось бы во все большие праздники. Так что юбилейный год восшествия государыни не произвел на них никакого особливого впечатления. Случившееся в те дни событие с Захаром Чернышевым озаботило Петра и Екатерину, как и весь Санкт-Петербург, гораздо сильнее. Оказалось, что Захар Чернышев и полковник Николай Леонтьев поссорились между собою из-за игры в карты у Романа Илларионовича Воронцова, что закончилось дракой на шпагах. Граф Захар Чернышев получил настолько тяжелую рану в голову, что его не могли вывезти из дома графа Воронцова, настолько он был плох. Чернышева вынуждено оставили в доме вице-канцлера. Оное известие весьма расстроило Великую княгиню, понеже она очень любила Захара. Леонтьева по приказу императрицы посадили под арест. Их поединок продолжительное время обсуждал весь город, понеже и у одного и другого дуэлянта имелось множество друзей и многочисленная родня. Леонтьев был зятем графини Румянцевой и весьма близким родственником Паниных и Куракиных. Граф Чернышев такожде имел родственников, друзей и покровителей. Сам Роман Воронцов, в доме коего случилась ссора, приходился отцом крестнице императрицы и Великого князя. К счастью, после долгих треволнений и опасений за жизнь Чернышева сильный организм оного пошел на поправку. Дело сумели замять – тем все и завершилось.