Антология «Дракула» - Нэнси Холдер

Ион потупил голову в фальшивом раскаянии.

Фрэнсис довольно просиял. Лоснящийся Костюм, пораженный до глубины души, счел за благо признать поражение и отступить. Он явно опасался, что его сочтут соучастником надругательства над святыней.

Распятие наконец-то заняло место на стене.

— Марти, ты должен полностью раскрыться, — заявил Фрэнсис. — Распахни перед нами свое бешено бьющееся сердце, вырви его из груди, сожми в кулаке и швырни на пол.

Кейт казалось, Фрэнсис рассчитывает, что актер выполнит его распоряжение буквально.

Мартин Шин попытался сфокусировать взгляд и медленно отдал салют.

— Тишина на площадке! — рявкнул Фрэнсис.

Кейт беззвучно плакала и никак не могла остановиться. Все, кто присутствовал на площадке, за исключением Фрэнсиса и, возможно, Иона, тоже заливались слезами. Кейт казалось, она присутствует на пытке политзаключенного. У нее было одно желание — прекратить эту пытку.

Эпизод снимали без всякого сценария.

Пытаясь вытащить из Марти Джонатана Харкера, Фрэнсис загнал актера в угол и сломил его волю.

Эпизод должен был находиться в начале картины. Замысел режиссера состоял в том, чтобы показать истинного Джонатана, который должен втянуть зрителей в свой внутренний мир. Без этой сцены главный герой мог бы показаться посторонним наблюдателем, который бродит меж других людей как неприкаянный.

— Вот ты, Рид, насколько я помню, писательница, — обратился к Кейт Фрэнсис. — Накарябай-ка мне подходящий текст. Внутренний монолог. Так называемый поток сознания. Дай мне настоящего Харкера.

Сквозь запотевшие от слез очки Кейт взглянула в блокнот, в котором успела нацарапать несколько неровных строк. В первом варианте монолога она попыталась оживить реального Джонатана, которого хорошо помнила, Джонатана, который был бы чрезвычайно смущен, узнай он только, что способен производить поток сознания. Фрэнсис прочел ее писанину, порвал ее на мелкие клочки и посыпал ими голову Марти. Актер, пьяный в дым, только закрыл глаза и повалился на постель.

Обнимая подушку, Марти рыдал и громко призывал Мину.

«Все о Гекубе», — подумала Кейт. Мина в фильме присутствовала лишь в качестве портрета, помещенного в медальон. Одному Богу известно, что подумает миссис Харкер, когда посмотрит «Дракулу». Если только она сочтет нужным его посмотреть.

Фрэнсис приказал группе не обращать внимания на жалобы Марти. «Актеры обожают скулить», — сказал он.

Ион перевел.

Кейт вспомнила, как после грозы Фрэнсис вопрошал: «Кто-нибудь из вас знает, сколько стоит этот гребаный фильм?» Да есть ли на свете хоть что-нибудь, за что стоит платить такую цену?

— Я не хочу просто снять «Дракулу», — заявил Фрэнсис в одном из интервью. — Я хочу стать Дракулой.

Кейт пыталась сочинить внутренний монолог, который подходил бы Харкеру, соединяющему в себе Марти и Фрэнсиса. Она оживляла самые мрачные свои воспоминания, которые по-прежнему горели в ее памяти, подобно тлеющим углям.

Блокнот покрылся красными пятнами. Она плакала кровавыми слезами. Такое случалось не часто.

Камера была совсем близко от лица Марти. Беспощадный режиссер наклонился над кроватью. Зубы его были оскалены, пальцы скрючены, как когти. Марти пробормотал что-то невнятное, пытаясь отмахнуться от назойливого объектива.

— Не смотри в камеру, Джонатан, — приказал Фрэнсис.

Марти зарылся лицом в подушки. Его начало рвать, он корчился в судорогах тошноты. Кейт хотелось заявить, что подобные издевательства переходят все границы, но у нее не хватало смелости. К тому же она опасалась, что Мартин Шин никогда не простит ей, если она помешает снять сцену, за которую ему светит награда американской киноакадемии. В конце концов, он актер. Сыграв эту роль, он о ней забудет. Сбросит с себя бедного Джонатана, как поношенный пиджак.

Справившись с приступом рвоты, Марти перевернулся па спину и уставился вверх, туда, где должен быть потолок, который почему-то отсутствовал.

Камера без конца снимала его крупным планом.

Марти лежал неподвижно.

Наконец оператор сказал:

— По-моему, он не дышит.

В течение бесконечно долгой секунды Фрэнсис не давал сигнала прекращать съемку.

Наконец он оттолкнул камеру локтем, метнулся к Марти и приложил ухо к его впалой голой груди.

Кейт выронила блокнот и бросилась на площадку. Стены раскачивались, угрожая рухнуть.

— Сердце у него еще бьется, — сообщил Фрэнсис.

Кейт тоже слышала, как оно бьется, слабо и с перебоями.

Марти зашипел, на губах его выступила пена. Лицо его было почти багровым.

Биение сердца становилось все тише.

— По-моему, у него сердечный приступ, — сказала Кейт.

— Ему всего тридцать пять лет, — заметил Фрэнсис. — Нет, уже тридцать шесть. День рождения у него как раз сегодня.

Послали за врачом. Кейт массировала грудь Марти, сожалея о том, что не умеет оказывать первую помощь.

Забытая камера откатилась к стене.

— Если он умрет, никакого фильма не будет, — процедил Фрэнсис. — И мне тогда тоже крышка. — Он схватил руку Марти и изо всех сил сжал ее. — Не умирай, парень.

Кейт больше не слышала, как бьется сердце Мартина Шина. Похоже, оно остановилось. Прошло несколько секунд. Еще один слабый толчок, и снова ничего.

Ион стоял рядом с Фрэнсисом. Клыки его высунулись изо рта, глаза налились кровью. Близость смерти обострила его инстинкты.

Кейт ощущала, что с ней тоже происходит нечто подобное, и ненавидела себя за это.

Кровь мертвецов мгновенно протухает и становится непригодной для питья. Но кровь умирающих обладает особым, сладким вкусом, в ней словно растворяются остатки жизни.

Острые клыки все сильнее впивались в ее верхнюю губу.

Кровь капала из ее глаз и рта на лицо Марти.

Она вновь приложила руку к его груди. Слабый толчок сердца. И тишина.

Ион, не сводя глаз с Марти, вцепился в край кровати.

— Я могу его оживить, — прошептал он, обнажив клыки.

Губы его сами тянулись к шее, где уже не билась ниточка пульса.

— Господи боже! — обратил к нему безумный взор Фрэнсис. — Если можешь вернуть его, верни. Пусть он умрет, но закончит картину.

— С-сейчас с-сделаю, — возбужденно прошипел старый мальчуган.

Глаза Марти внезапно распахнулись. В умирающем теле еще не угасло сознание. Во взгляде его металась паника. Кейт чувствовала, как ее собственное сердце сжимает железная хватка.

Зубы Иона коснулись шеи умирающего.

Кейт приняла решение. Этому бессмертному сопляку с непонятной родословной нельзя позволить совершить Темный Поцелуй. Он еще не дорос до того, чтобы стать темным отцом.

Она схватила Иона за кончик шарфа и отбросила прочь. Он сопротивлялся, но она была старше и сильнее.

С величайшей нежностью она прокусила кожу на шее Марти, и смертный экстаз немедленно наполнил все ее существо. Кровь, щедро приправленная бренди, хлынула ей в рот. Голова у Кейт шла кругом, и она прилагала отчаянные усилия, чтобы сохранить контроль над собой. Жившая в ней ящерица была готова высосать всю его кровь до последней капли.

Но Кэтрин Рид вовсе не была чудовищем.

Она оторвала от раны губы, перемазав кровью свой подбородок и волосы на груди Марти. Разорвала свою блузку, так что мелкие пуговицы брызнули во все стороны, острым ногтем большого пальца сделала на коже глубокий разрез напротив ребер.

Подняла голову Марти и прижала его губы к ране.

Пока умирающий сосал, Кейт сквозь запотевшие очки смотрела на Фрэнсиса, на Иона, на оператора, на всю группу. Прибыл врач, в котором уже не было никакой необходимости.

Потом Кейт уставилась в круглый слепой глаз камеры.

— Кто-нибудь, выключите эту чертову штуковину, — сказала она.

Совещание проходило в одном из офисов студии. Кейт, высосанная и опустошенная, должна была на нем присутствовать. Марти увезли в больницу, где он лежал под капельницей, ожидая нового переливания. Для того чтобы добиться эффекта, процедуру требовалось повторить несколько раз. Если повезет, он избежит превращения. Просто в него войдет частичка ее жизни, а какая-то часть его существа всегда будет жить в ней. Такое уже случалось раньше, и нельзя сказать, чтобы Кейт пребывала по этому поводу в особом восторге. Но у нее не было выбора. Ион или убил бы актера, или сделал бы из него нового вампира.

— Газетные писаки только и ждут, как бы раздуть скандал, — заявил Фрэнсис, помахивая свежим номером «Daily Vanity», единственной газеты, которую они получали регулярно. — Слава богу, пока они не знают, что с Марти неладно. Мы не должны допустить никакой утечки информации. Если пойдут слухи о том, что у нас снова возникли проблемы, фильму конец. Надеюсь, все вы понимаете, что мы в полной заднице. График съемок и бюджет мы поимели так, что теперь никакие оправдания уже не пройдут. До тех пор, пока Марти не поправится, придется обойтись без крупных планов Харкера. Со спины будем снимать его брата, который вот-вот прилетит из Штатов. И помните, журналюги ничего не должны пронюхать. Эти хищные твари только и ждут, как бы угробить наш фильм. Они ненавидят меня лютой ненавистью еще со времен «Радуги Файниана». Я талантливый парень, а талантливых парней никто не любит, это общеизвестный факт. Так что условимся: даже если кто-то умрет, до моего особого распоряжения мы будем считать его живым. Держать языки за зубами — вот наше единственное спасение. Повторяю, мы в полной заднице, и от нас самих зависит, сумеем мы оттуда выбраться или нет. Я знаю, все вы считаете, что Чаушеску установил в этой стране фашистскую диктатуру. Но по сравнению с диктатурой Копполы здешний режим — предел либерализма. Итак, с этого дня вы шагу не делаете без моего разрешения. Ни с кем не вступать в контакт. Это война, дети мои, а на войне неизбежны потери.