Теневые игры - Ксения Чайкова

Вот в этом весь Торин. То ли делает вид, то ли и впрямь не понимает, что от этого стального облачения и поддетых под него вещей зависит его если не жизнь, то по крайней мере здоровье.

Я вопросительно посмотрела на оруженосца.

– Гамбезон, миледи. И еще подушку на грудь,- с готовностью пояснил он. Старательный, умный и услужливый парень нравился мне все больше, надо будет посоветовать милорду Ирриону как-нибудь вознаградить его за усердие. Если, конечно, бедняга выживет в фарсе, в который его, как и меня, втянула глупость и бестолковая самонадеянность нанимателя.

Гамбезон (та самая "куртка стеганая") предназначался для смягчения и амортизации ударов, а также правильного распределения веса доспехов. Подушка же была и вовсе замечательной идеей – она должна была защитить цыплячью грудь Торина надежней любой кольчуги, ибо, насколько я знала, выдерживала даже прямой удар боевой палицей на плахе.

– Славно,- улыбнулась я и, поймав на себе удивленный и негодующий взгляд торопящегося мимо рыцаря, с беспомощной гримаской надежды и отчаяния одновременно склонила голову на плечо своему подопечному. Рыцарь понимающе кивнул (один из его предполагаемых противником утешает свою даму; ничего постыдного и зазорного, небось истерика у девицы приключилась) и больше нас не донимал. Я же, прижавшись к Торину и буквально чувствуя, как под слоем металла и ткани колотится его сердце, принялась тихонько увещевать нервничающего, слегка клацающего зубами аристократенка:

– Не волнуйся, в прошлом году, по-моему, на этом турнире никого не убили и даже не покалечили. И королю это понравилось – он, как говорят, вообще не сторонник жестокости. Так что и сейчас, все наверняка постараются обойтись без членовредительства. Все будет хорошо, ты, главное, в седле держись, с коня не свались и, если все-таки брякнешься, под копыта ему не угоди! Оруженосец поможет тебе встать и защитит, чуть что, но упасть – это величайший позор и очень небезопасное для жизни и здоровья мероприятие. Не вздумай использовать магию, все ристалище заблокировано от волшбы, ты не добьешься ничего, только опозоришься. И, пожалуйста, будь осторожен!

– Хорошо. Ради тебя, моя прекрасная дама! – напыщенно, как настоящий рыцарь, набравшийся высокомерия, но не благородства, согласился Торин, осторожно касаясь губами моих волос. Я слегка вздохнула, покорно склоняя голову и без протестов принимая свой новый титул дамы сердца, здорово опошленный моими современниками. Лет этак сто назад никто и помыслить не мог о том, чтобы целовать девушку, получившую такое звание, – ее полагалось обожать издали, светло и безнадежно, не смея надеяться даже на мимолетный взгляд или легкое касание затянутой в шелковую перчатку руки. Теперь же это был изящный и торжественный синоним любовницы. Мне-то в принципе все равно, а вот другим девушкам наверняка обидно.

Есть мужчины, перед которыми устоять просто невозможно – от них бежать хочется, причем чем скорее, тем лучше. Вот из таких или примерно таких красавцев и состояла шеренга, торжественно выстроившаяся перед королевской ложей. Закованные в латы рыцари не просто повергали в трепет – они вызвали оторопь и заставляли оглядываться в поисках какого-нибудь предмета интерьера, за который можно было бы спрятаться в случае чего. Дюжие лошади, ничуть не похожие на изящных верховых кобылок и жеребцов, к езде на которых я привыкла, горделиво несли на своих спинах чудовищную массу стального облачения хозяев и красовались в разноцветных попонах с вышитыми на них гербами своих владельцев. Торин, неразличимый под доспехами, но узнанный мною благодаря какому-то не то шестому, не то десятому чувству (а также неплохому знанию геральдики), выглядел так же солидно и серьезно, как и окружающие его рыцари. Что, впрочем, не внушало мне излишнего оптимизма.

– Вы так бледны, душенька… Волнуетесь? – сочувственно поинтересовалась королева, в приступе снисходительной заботы похлопывая меня по безвольно лежащей на подлокотнике кресла ладони. Даже веер в монаршей руке дрогнул и сделал несколько взмахов в мою сторону, что мигом вызвало завистливое шипение сидящих рядом фрейлин, расценивших этот небрежный жест как знак высочайшей милости по отношению к никому не известной девице. Королевский веер, кстати сказать, был до того хорош и красив, что я таращилась на него до тех пор, пока мое назойливое внимание не стало граничить с непристойностью. Выполнено это чудо было из тонких пластинок голубоватой русалочьей кости, скрепленных внизу перстнем с сапфиром, и тончайших молочно-белых кружев явно монастырской работы. Сбоку приделано маленькое зеркальце в золотой оправе и кокетливом опахале из перьев павлина-альбиноса. Судя по форме ручки, в ней был небольшой тайничок. В таких придворные дамы обычно прячут любовные записочки и флаконы с духами и островными благовониями. А в моих веерах, не столь дорогих и роскошных, как у королевы, но зато гораздо более демократичных в плане цены, скрывались склянки с ядами или отравленные метательные иглы. Удобная вещь этот веер, практичная, можно даже сказать незаменимая. В него еще лезвия можно вставить, дабы прекратить невинный аксессуар в страшное оружие. Да и по назначению в жару использовать приятно.

– Волнуюсь, ваше величество,- честно призналась я, опуская взгляд, как бы привлеченная возней обряженной в серебряные браслеты и ошейник Тьмы на моих коленях. Королева бросила заинтересованный взгляд на вонато, потом оглянулась на других демонов, столь же спокойных и преисполненных достоинства, сопровождающих своих высокородных хозяев на одно из главных развлечений года, и ласково попросила:

– Ну же, не нервничайте так, дорогая! Посмотрите на меня. Все с вашим графом будет хорошо.

Я послушно подняла голову. Родригия была из тех женщин, на которых нужно смотреть вблизи. Потому что только тогда становится видно, какая у нее нежная, не тронутая солнечными лучами и изъянами кожа, какие серьезные, чуть печальные глаза и красиво очерченные скулы. Да и руки заслуживали восхищения – тонкие, породистые, холеные, изящные, они, казалось, едва способны были шевелиться под тяжестью фамильных перстней и роскошных парных браслетов с прихотливой гравировкой.

Королева не была ни уродлива, ни даже просто неприглядна. Она просто оказалась красива тем несчастливым видом красоты, который виден только если дать себе труд задержать взгляд на ее носительнице. Веселье и энергичность таким женщинам не к лицу. Им больше подходит легкая философская печаль, меланхоличное спокойствие и созерцательная невозмутимость, в полной мере раскрывающая тихую, неприметную прелесть их преисполненных достоинства лиц.

Зато Сопливец вблизи производил и вовсе отталкивающее впечатление. Он казался тощим, слишком тощим для монарха, несмотря на то что обожал сладости и имел довольно неприятную привычку с чавканьем и хрустом грызть их на всевозможных мероприятиях и собраниях. После пяти минут, проведенных в ложе, я уже искренне сочувствовала королеве, вынужденной терпеть приторный запах и непрекращающийся скрежет засахаренных орехов на монарших зубах почти круглосуточно.

– Улыбнитесь нам, душенька,- успокаивающе произнесла Родригия, продолжая рассеянно обмахивать нас с Тьмой своим веером. Ревнивое лопотание фрейлин, решивших, что королева нашла себе новую любимицу, стало громче и ожесточеннее.- У вас очаровательная улыбка. И не грустите. Все будет хорошо.

– Если ее величество изволит утверждать, что все будет хорошо, то ничего дурного случиться просто не может,- с верноподданнической горячностью согласилась я, послушно раздвигая губы в чуть грустной, но преисполненной надежды усмешке. Эх, знала бы монархиня, что на нижней челюсти у меня не хватает двух, а на верхней – трех зубов, выбитых в нескольких особенно жестоких потасовках! К счастью, Цвертина нашла способ отрастить их заново, за что я благодарна ей по гроб жизни. Ибо редкие зубы не красят никого, а уж девушку – тем более.

Но королева права – нервами делу не поможешь. Теперь остается только ждать и надеяться на лучшее. Я откинулась на спинку кресла и прикрыла глаза, дабы не омрачать своего взора внушительной и грозной шеренгой выстроившихся в красивом порядке рыцарей.

Почему безродная наемница вдруг оказалась в королевской Ложе – история отдельная. Накануне великого рыцарского праздника ее величеству, которая, видимо, маялась бездельем и не знала, чем себя занять, вдруг отчего-то вздумалось лично познакомиться с первопричиной нарушения королевского указа, и она послала разузнавать ее имя полудюжину своих личных гвардейцев. Милорд Иррион чуть не умер, вообразив, что участие его сына в турнире все-таки заменили тюремным заключением. Я тоже ощетинилась, но, как выяснилось, совершенно напрасно. На сей раз вояк интересовала исключительно я. Мигом взяв себя в руки и успокоив Лорранского-старшего, я выразила готовность проследовать во дворец, дабы, сообразно монаршей воле, предстать перед королевой.