Избранный выжить - Ежи Эйнхорн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если бы война не оборвала естественный ход ее жизни, Ханка наверняка была бы любима всеми, у нее был бы хороший муж, семья, она была бы прекрасной матерью. А может быть, так оно и есть, может быть, у нее прекрасная семья в какой-то стране на нашей земле – если только она жива. Мне хочется в это верить, хотя я и знаю, что очень немногие из тех, кто ушел «на ту сторону», остались в живых. Ханку я буду помнить до конца своих дней. Кто знает, может, моя память – это все, что от нее осталось.
Июнь 1941 года. Уже очень жарко. Новый слух: Германия воюет с Советским Союзом. Немецкое начальство не сообщает, что происходит на фронте, прошло три дня, но по-прежнему никаких известий. Слухи ходят самые разные, появляются фантастические надежды, мы так хотим на что-то надеяться в нашем отрезанном от мира гетто. Наверное, войне скоро придет конец, не могут же немцы сражаться на два фронта – на западе Англия, на востоке – огромный Советский Союз.
Но наша радость коротка, а разочарование – ужасно. Немецкая армия побеждает и на восточном фронте. Кто-то принес в наш дом местную газету – «Голос Ченстоховы», и в ней – большая рубрика: «Победы на Востоке». Крупными буквами приводятся победные сводки верховного немецкого командования. Победоносная немецкая армия взяла в клещи и уничтожила северную русскую армию и за два дня продвинулась до балтийских стран – столица Литвы пала уже 24 июня. За несколько дней танковые соединения дошли до Смоленска. Южная русская армия тоже окружена. Пинкус и Франк считают, что немцы, конечно, преувеличивают, что все это во многом пропаганда, но даже если часть того, что пишут, правда, то и это достаточно скверно.
В ближайшие теплые, солнечные летние дни до нас доходят сведения из разных источников, подтверждающие немецкие победы. Немцы уже дошли до Волги и Кавказа, их войска поблизости от Москвы и Ленинграда и продолжают продвигаться вперед. Чем все это кончится? Неужели может быть непобедимой армия, которая не несет людям ничего, кроме зла?
Короткий период надежд сменяется отчаянием. Но мы постепенно приходим в себя. Жизнь в гетто идет своим чередом, появляются новые слухи, подтверждаются или остаются висеть в воздухе – слухи наполняют наше существование, определяют настроение и забываются, не получив подтверждения.
Первые числа ноября 1941, необычно холодное начало долгой зимы. В гетто уже не развешивают немецкие двуязычные предписания, немцы распоряжаются через Еврейский совет. Указы Совета выглядят не так устрашающе, чаще всего это просто написанные от руки объявления. Последний приказ – мы должны сдать меховые одежды, за невыполнение – смертная казнь. Указаны два места сбора, из них ближайшее к нашему дому – Новая Площадь.
Как всегда, возникает много вопросов. Пинкус спрашивает служащего Еврейского совета, касается ли распоряжение только шуб, или надо ли сдавать также меховые шапки и шкурки – они у него на складе, из них шьют меховые воротники, если заказчик хочет иметь такое пальто. Служащий говорит, что, как ему кажется, сдавать надо все, но он не уверен. Появляется Сара со своей красивой шубой, которую ей подарил Пинкус по случаю рождения Романа в 1931 году – той самой, которую она хотела бы обменять на продукты во время осады Варшавы. Сара всегда дорожила этой шубой, она ей очень шла. Сара отрезает воротники от своего и Розиного зимнего пальто – воротники должны быть сданы, но теплые пальто пока, кажется, можно оставить.
Пинкус с помощником относят меха на сборный пункт. Туда же отправляется элегантное зимнее пальто Пинкуса на меховой подкладке и тщательно подобранным по цвету серым каракулевым воротником – он отдает пальто целиком, не имеет смысла отпарывать всю меховую подбивку и воротник – что останется от пальто? Шкурки со склада тоже сданы – Пинкус говорит мне, что не стоит рисковать жизнью из-за куска меха.
Через двадцать четыре часа Еврейский совет передает немцам товарный вагон, набитый мехами, отнятыми у пятидесяти тысяч человек.
Когда выгоняемые со своих квартир люди выбирали, что взять с собой, они в первую очередь брали теплые меховые вещи, чтобы не замерзнуть зимой – теперь у них все отняли, у них нет ничего другого, чтобы согреться. И что немцы будут делать с нашими мехами? А вдруг у них в России дела идут так плохо, что они собирают меха для замерзающих солдат?
Январь 1942, необычно суровая и холодная зима только начинается. Все больше людей толпится в очереди у бесплатной кухни Еврейского совета, все меньше тех, кто пытается покинуть гетто через Дом ремесленников – стоят такие свирепые морозы, что «на той стороне» почти невозможно выжить. Ходят страшные слухи о том, что случилось с евреями, обнаруженными в их укрытиях.
Но в лесах под Ченстоховой, говорят, есть группа еврейских партизан, она входит в меньшую из двух польских групп сопротивления – поддерживаемую Советским Союзом социалистическую народную армию, Гвардию Людову. Более многочисленная группа, пользующаяся поддержкой из Лондона, Армия Крайова, евреев в свои ряды не принимает. Говорят, что они даже убивают евреев, если встречают их в лесу или в деревнях.
Гутка Баум
Молодежь из Дома ремесленников чаще всего собирается теперь у Гени Франка. Франк живет на нижнем этаже, окна выходят во двор. Среди тех, кто недавно стал посещать наши посиделки – сын Баума, Монек.
Монек самый молодой в нашей компании, на год моложе меня. Тоже учился в еврейской гимназии. Высокий, темноволосый, приветливый парнишка с карими глазами и такой открытой улыбкой, что все невольно начинают улыбаться ему в ответ. Он очень смешлив.
У Монека есть сестра Гутка – первая красавица в Еврейской гимназии, она на класс старше меня. Я слышал, как она играет на пианино – видно, что любит музыку, играет с пониманием и глубоким чувством. Много раз я видел Гутку в школе, на улице или – совсем недавно – на лестнице в нашем доме, но она мне кажется недоступной, я даже никогда не решался с ней заговорить. Она не ходит на наши вечеринки, сидит в основном дома. Баумы живут в том же подъезде, что и мы, этажом выше. Иногда из их квартиры доносятся звуки пианино – должно быть, играет невидимая и недоступная Гутка.
Бывает, что мы встречаемся у кого-то еще, но Монек, который теперь с нами постоянно, никогда не приглашает к себе, впрочем, взрослые тоже не ходят к Баумам.
