Imprimatur - Рита Мональди

– О, это пребольшой сователь своего носа, – заверил нас Угонио, как будто повторял ставший уже привычным упрек, – от него вся проблематика, все неприятности.

– Гр-бр-мр-фр! – вскинулся на него Джакконио, роясь в балахоне.

На лице Угонио появилось выражение нерешительности.

– Что он сказал? – спросил я.

– Пустяковину, вот токмо…

И тут Джакконио победно потряс над головой клочком бумаги. Угонио схватил его за руку и мигом отобрал его у приятеля.

– А ну дай сюда, не то снесу тебе башку, – вдруг спокойно проговорил аббат Мелани, сунув руку в правый карман, где у него была та штуковина, которой он угрожал до этого.

Угонио медленно протянул ему бумажный комочек, а сам вдруг как накинется на своего дружка, и ну его дубасить и пинать, и ну его честить и награждать разными причудливыми прозвищами: грязным тулупом, вшивым балахоном, безмозглым дуралеем, хромым увальнем, шарлатаном со бзиком, сырной башкой, умом, заходящим за разум, типом типическим, сколопендрой, сколиозником, пыльным набитым варваризмами мешком, гайморовой полостью, мучнистой росой, тыквообразным пестиком, мычащим фанфароном, облезшим насекомым, вздорной коровой, больным ликантропией, вальтрапом, в задний проход засунутым, бородавочником, каких свет не видывал, хромоножкой прямостоящей, вралем апоплексическим, промокательной бумагой, тварью, ног не таскающей, оксюмороном безбожным, языком, не к тому месту пришитым, скупердяем простоволосым, бутоном несрезанным, сикомором соперничающим, волдырем расплющенным, прыщом на ровном месте и козявкой дрожащей…

Отродясь не приходилось мне слышать такого. Аббат же и бровью не повел ввиду столь темпераментного изъявления чувств, а положив клочок бумаги на землю, попытался расправить его. Я вытянул шею и вместе с ним стал разбирать, что там написано. К сожалению, листок с двух сторон был сильно поврежден. Зато сохранилось все остальное.

– Это страница из Библии, – уверенно заявил я.

– Таково и мое мнение, – крутя в руках листок, раздумчиво произнес аббат. – Думаю, речь идет о…

– Малахии, – докончил я за него, не сомневаясь в том, что прав особенно после того, как увидел обрывок имени наверху страницы, пощаженного обстоятельствами.

На обороте листка не было ничего, кроме пятнышка крови, которое я заметил на просвет. Кровью был залит и заголовок.

– Кажется, я понимаю, – пробормотал аббат, взглянув на Угонио, как ни в чем не бывало колошматившего своего приятеля.

– Что понимаете?

– Наши два урода думают, что им страшно повезло.

И пояснил мне, что пределом мечтаний для людей, посвятивших себя поискам реликвий, являются мощи, извлеченные не из захоронений первых христиан, а из могил прославленных святых и мучеников. Однако на них не так легко напасть. Признак, позволяющий отличить эти захоронения от прочих, стал предметом застарелой распри, повлекшей за собой соперничество в среде богословов. Согласно Бозио, отважному иезуиту, исследовавшему подземный Рим, такие признаки, как пальмовые ветви, короны, сосуды, наполненные зерном и пеплом, выгравированные на могилах, могут являться свидетельством признательности по отношению к мученикам. А вот стеклянные либо керамические сосуды, вмурованные в ниши склепов с внутренней стороны и содержащие красноватую жидкость, почитаемую за священную кровь мучеников, являются massime доказательством подлинности. Этот животрепещущий вопрос долго обсуждался, покуда наконец некая комиссия не положила конец неуверенности, постановив, что palman et vas illorum sanguine tinctum pro signis certissimis habendas esse.

– Что означает: изображение пальмовой ветви равно как сосуд с красной жидкостью суть доказательства того, что в данном захоронении покоится мученик, принявший смерть за веру, – перевел Атто.

– Стало быть, это стоит немалых денег. – Разумеется, не все находки попадают в руки высшего духовенства. Любой римлянин может посвятить себя поиску реликвий: стоит лишь заручиться разрешением папы, как, к примеру, сделал Сципион Боргезе, племянник папы, а найдя, просить какого-нибудь снисходительного ученого объявить найденное подлинным. После чего продать. И все же надежных критериев отличить подлинник от подделки нету. Нашедший непременно станет утверждать, что напал на настоящую реликвию. И если б только все сводилось к деньгам. Ведь мощи затем благословляются, становятся объектом поклонения, к ним устремляются паломники, ну и все такое.

– Неужто так никогда и не пытались разобраться в этом вопросе? – недоумевал я.

– Общество Иисуса всегда пользовалось привилегиями, когда речь шла о раскопках в катакомбах, и озаботилось тем, чтобы доставлять мощи и реликвии в Испанию, где их принимают с помпой, поскольку больше нигде, в том числе в Индии, не принимают. Но последователи святого Игнатия в конце концов признались понтифику: ничто не дает оснований утверждать, что останки подлинные. В некоторых случаях, как в случае с детскими скелетами, и впрямь трудно что-либо утверждать. Иезуитам пришлось попросить введения принципа adoramus quod scimus [93], a именно – только те останки, о которых с математической точностью или хотя бы большой долей вероятности известно, чьи они, являются мощами святого или мученика. И потому было решено, что одни лишь сосуды с кровью являются безоговорочным доказательством. А отсюда вытекает, что это источник доходов для любителей порыться в могилах и склепах, через которых реликвии, ложные либо подлинные, попадают в комнаты чудес или в дома доверчивых горожан с достатком.

– Доверчивых?

– Ну да, никто ведь не станет утверждать, что в них содержится кровь мучеников или даже просто кровь. Лично я питаю на этот счет большие сомнения. Содержимое одной такой склянки, купленной по цене золота у одного отвратительного субъекта, похожего на этого, как бишь его звать, Джакконио, я подверг анализу.

– И что же вы выяснили?

– Растворив в воде красноватую жидкость, я обнаружил, что она состоит из земли и мух. Суть их ссоры в том, что, столкнувшись с похитителем, Джакконио напал на обрывок Библии, запачканный чем-то, очень похожим на кровь. – Аббат вернулся к настоящему. – Incipit [94] одной из глав Библии со следами крови святого Каллиста, к примеру, стоит денег. Оттого-то один любезно упрекает другого в том, что тот сообщил нам о существовании этого обрывка.

– Но как кровь, возраст которой исчисляется веками, может попасть на современную книгу?

– Вместо ответа я расскажу тебе одну историю, услышанную в прошлом году в Версале. Один человек пытался продать череп, заявляя, что тот принадлежал знаменитому Кромвелю. Кто-то из присутствующих заметил ему, что череп слишком мал, чтобы принадлежать взрослому, да еще воину, к тому же известно, что у Кромвеля была большая голова.

– И что же ответил продавец черепа?

– Он ответил: все это верно, да только это ведь череп Кромвеля, когда тот был ребенком! И представь себе, череп ушел за большие деньги. Вот и подумай, с какой легкостью Угонио и Джакконио могли бы продать обрывок из Библии, запачканный кровью святого Каллиста.

– Не стоит ли вернуть им его, господин Атто?

– Всему свое время, мой мальчик, пока оставим его у себя. – Аббат повысил голос, чтобы его услышали те двое: – А вернем в обмен на кое-какие услуги. – И объяснил им, что от них требуется.

– Гр-бр-мр-фр! – согласился Джакконио.

Отдав распоряжения кладбищенских дел мастерам, которые тут же растворились в темноте, Атто предложил вернуться на постоялый двор.

Я спросил у него, не кажется ли ему необычным, что в таком месте вдруг сыскалась страница из Библии, запачканная в крови.

– На мой взгляд, этот листок обронил похититель твоих жемчужин.

– Откуда у вас такая уверенность?

– Я не говорил, что уверен в этом. Но подумай сам: этот обрывок выглядит как новый. Кровь на нем (если это действительно кровь, как я думаю) слишком ярка, чтобы быть давней. Джакконио сказал, pardon, прохрюкал, что нашел его тотчас после встречи с незнакомцем, там, где тот испарился. Мне этого достаточно. Когда речь идет о Библии, кто из постояльцев приходит на ум прежде всего?

– Отец Робледа.

– Точно. Где Библия, там и святой отец.

– И все-таки кое-что требует разъяснений.

– Что именно?

– Первая – это то, что осталось от Глава первая, это ясно. Тогда как Малах – это Малахии. Это наводит меня на мысль, что кровью залито слово Пророчество. Речь идет о главе из Библии, содержащей пророчество Малахии, – делился я с аббатом знаниями, полученными в детские годы, проведенные чуть ли не в монастырском уединении. – Но что могло бы значить нда первой строки? Что вы думаете по этому поводу, господин Атто? Я ума не приложу.