«Голоса снизу»: дискурсы сельской повседневности - Валерий Георгиевич Виноградский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Муж – Ситкин Трофим Иванович. Он – с восьмого года. Мы с ним труженики обои – на комбайне работала, на тракторах. Умер В 1985 году. Восьмой год доходить. Вот, восемь сравняется, – одна живу. Он работал трактористом и бригадиром. Работал и комбайнером. Ничуть не учился нигде. Вот дом этот мы сами строили. Я все ездила – вроде уж, это, я подучилась. А он?.. Ну, расписаться мог. Родители. Ну, вот – мама. Как она, мама, жила?.. Народила детей, воспитывала одна. Я ее спрашивала, когда сюды уж вышла: «Мама, как ты с нами жила?..» А она говорит: «Да так и жила. Когда накормлю вас, когда не накормлю…» Она была у нас смирная женщина, покойная. И вот мы от нее не слыхали ни разу, что, вот, там. надоели дети. мне было трудно жить. Как она переживала! С трудом, но не рассказывала. А эта вот – Аленушка. У нее двое детей, ну, трое. Осталась одна: «И как же я с такусенькими останусь?!» Я терпела, терпела и говорю: «Да ты что ль одна осталась?.. Вот такусенькие! Самой старшей 14 лет, а младшей – я говорю – это. ну, с 1918 года. И вот, шестеро, – я говорю, – у матери было. Как она?!..» И вот никогда она не рассказывала нам, как ей трудно было тады. трудно. Как ее звали, матерь? Анна. Ой! Господи! Весь хутор звали по отчеству. Савельевна, Савельевна. Была она Хорохоркина. Она – с Дорожкина (хутор в 20-м к востоку от хутора Атамановка. – В.В.). А так-то – Носова. Она тоже неграмотная была. А работала?.. Тогда ведь по себе жили. По себе и работала… Дома. И не дома. Ну, чего ж дома? С детьми – и эдак же в полях была, и на жнейке была, да и все. Да и дома. Все дело шло. И вот колхоз стал. В 1929 году колхоз организовали. А мы рады до смерти! Хоть. Ну, все надо было: жнейки, быка и все. А в колхоз мы же пошли работать. Я в 1930 году пошла работать. А мне – колхоз стал – мне тринадцать лет было. На четырнадцатом году я пошла работать. А энти старше были. А все равно одна только… нет… две были женаты. Вот. И все мы вышли на работу с первого дня, в 1930 году. В 1929 м организовался, а в 1930 году вышли на работу. Бригадир вызвал маму туды, в бригаду. И вот, зять приходить. Там гдей-то был – далеко, в лес, что ль, ходил?.. что-то делал?.. Приходит туда, в бригаду, да и говорит: «Мама, ты чего сюда пришла?» Она: «Да как же я?.. Иван Иваныч назначил на работу…» И он тут, бригадир, стоить. Он говорит: «Мама! Ты иди домой. А ты, Иван Иваныч, больше не наказывай. Ты видишь, нас – бригада? Мы ж домой придем. Все. Мы все сразу…» Рады до смерти, что колхоз стал. Ну вот, тут уж она дома была, как колхоз стал. Тут уж она не работала. В колхозе не работала.
А отец? Вот, думается, – я его ничуть не знаю. Ну вот, в 1921 году он это. отступил. Ну, я не знаю, как он это. Кирилл Иваныч. Он тоже был Носов. Они одногодки были, с мамой. Их не венчали – они молодые были, женились-то. Тогда же мужчинов женили скорей, чтобы. Паи какие-то давали на них. Ну вот. Вот – он пропал. Мы не знаем, где? Он в войне умер. До войны мы тут по себе жили. Он тоже работал в хозяйстве – свое было. Я родила одного. Он умер малый. Ну, почти год он прожил. В 1938 году я родила. То есть. Ну да, в 1938-м. Я 30 января родила. А он в 1938 году, 16 декабря, помер. Он год не прожил немножко, мое дите-то. Вот у меня и перерыв был это. что я на комбайне не работала. Тут, в бригаде, ходила. Ну, чего же?.. Я похоронила двух. А потом его двоюродная сестра обродилася и два часа жила. И умерла. И я этого дитя брала, мокрого еще. Он сперва сосал, а потом не сосал ничуть. Прожил четыре месяца и умер. А дите было расхорошее. Бывало, приеду в Березовскую больницу. Проверять. Да и говорять: «Редко такие дети. ну, так растуть и так у матерей грудь сосуть, как это дите…» И вот отец приходил.
Думаем – мы так говорим – что глазливый он. Сглазил! И враз! Он трое суток не прожил и помер. И вот я двух похоронила.
Отец мой в хуторе Крепеньком родился, а мать в хуторе Дорожкине. Да тут. все это, конечно, лишнее, наверно, будеть. Они, он самый – отец. они приехали. В общем, дед, его два брата приезжали из этой. Краснодар. Вот, станица, забыла уж какая? Из Кубани, кубанская станица. Приехали трое: сестра и два брата – в Крепенький, на лошадях. Сестра не хотела ехать – как бы ночевали. Они казаки были. Вот. Кубанские казаки. Ну уж и действительно! Плясуны, игроки, деловые. У нас сейчас в Березовской от этой сестры два сына. Ну, ужасть! Не учились нигде, а сделають все на свете. Вот – все!.. По плотницкой части, хоть по какой. Вот страсть какая! И брат, вот, у меня такой. Он 30 лет прожил. И отец все на свете делал. Вот он тут печку ложил, чеботарил. Ну, ремонт, ну, все. И вот, и все. А я тоже такая зародилася. Я не знала, что не умею делать. Мне лишь глянуть. Мы с ним поженились. А у него хата-то маленькая, а печь здоровую сложили. А он говорит: «Вот перекласть бы, что ль, – нам тесно…» А я говорю: «Да, конечно. Чего же вы такую большую сложили?» А он говорит: «Ну вот, Фенька Дюдиха. Я зайду к ней, попрошу. Она перекладеть…» Я говорю: «Кто?!» – «Да Фенька Дюдиха». – «А кто она?» А я еще не знала. – «Ну, да женщина». – «А я кто? – я говорю. – Ты женщину приведешь?! Да это ты чего? Да как же ты?!..» Я еще прожила-то чуток с ним. Я говорю: «Да так! Так! – я говорю. – Я буду разваливать – буду
