Особенности национальной милиции - Михаил Серегин

– Кто же крадет сумки? – осведомился Кулапудов.

– Хоть режь меня, начальник, не знаю, – побожился Афанасий Михайлович. – Чистая правда, зуб даю.

– Хорошо, – поверил Венька, – отпустите девушку, и чтоб завтра же вернули аппаратуру ее законному владельцу.

Я к нему зайду и поинтересуюсь, – соврал парень.

– Да кто ее держит, – возмутился толстый, отступая от Санька на два шага. – Сама никак уходить не хотела. Мы ее гнали, гнали. А насчет аппаратика не беспокойтесь. Все будет в ажуре.

Слово Афони – закон.

Санек перебежал к своим и встал рядом, независимо задрав голову, недовольно и обиженно поведя голым плечиком.

– Что ж, тогда нам здесь больше делать нечего, – заметил Кулапудов и не прощаясь вышел, уводя за собой группу захвата и внедренца в преступную малину.

– Мусора вонючие, – прошипело им вослед со злостью и безысходностью.

Совсем недавно казавшиеся незнакомыми дворник, работники дорожного строительства и бомж с яркой лысой девушкой вышли из двора, возбужденно о чем-то беседуя и споря. Их фигуры проводил крайне недоброжелательный взгляд из окна. Двор вновь стал привычно пустынным, оживляемым только пернатыми горожанами: голубями, воробьями и вздорной галкой. Да еще одним гражданином, слившимся с зеленым газоном. Гражданин с трудом поднялся, отряхнул видавшую виды одежду и, придерживаясь за бок, прихрамывая, покинул двор.

14

Вопреки ожиданиям пикетчиков забастовка затянулась. Глеб Ефимович и Володя наивно предполагали, что стоит им только припугнуть медиков скандалом всероссийского масштаба, как сразу все подсуетятся, назначат без очереди различные анализы и будут рады сдувать с них пылинки.

Не тут-то было. Странное спокойствие не покидало врачей и другой медперсонал больницы второй день подряд. Каждое утро, приходя на работу, доктора вежливо здоровались с пикетчиками, интересовались их здоровьем, сетовали на погоду, довольно холодную для того, чтобы сидеть на каменных ступенях, и с чистой совестью проходили в кабинеты. Вечером они опять же останавливались поболтать с новыми людьми в старом заведении. Вновь шли расспросы о здоровье, что объяснялось профессиональным интересом, выражения соболезнования, зависть по поводу того, что капитану посчастливилось отдохнуть от своей благоверной. Не то что им, врачам. Медики вежливо говорили «до свидания», спрашивая, увидят ли они капитана с лейтенантом назавтра, и очень радовались, узнавая, что увидят. Им повышало настроение не только общение с интересными людьми, но и взлетевшая вверх популярность лечебного заведения, в которое теперь шли поправить свое здоровье все кому не лень, лишь бы посмотреть на двух чудаков, приковавших себя к колонне. Зарплаты от этого у медиков резко возросли.

Утром же третьего дня с момента возникновения пикета один окулист, крайне довольный Мочиловым и Смурным, совершенно бесплатно вручил им газету «Зюзюкинская весть» с любопытной заметкой.

В ней рассказывалось о том, что наконец-то в скромном городе Зюзюкинске произошло знаменательное событие, а именно – возникновение у стен городской клинической больницы возмущенных современным беспределом в области здравоохранения забастовщиков. Якобы по весьма точным и проверенным данным, эти граждане выдвигают требования о всеобщем бесплатном лечении, подобном тому, что было во времена недавнего социализма, то есть весьма посредственном, но одинаковом для всех. По одной из версий пикетчики сами больны тяжелым психическим заболеванием, недавно сбежали из клиники для умалишенных, расположенной на окраине славного города Зюзюкинска, ночевать им негде, поэтому они и решили остановиться на несколько дней около стен лечебного заведения, славного своими скульптурными композициями.

– Это кто еще психически больной! – возмутился Володя, с пылом неопытной юности восприняв нелицеприятное известие.

Мочилов же промолчал. Он понимал, что этим дело не закончится.

И действительно, буквально через полчаса объявившие забастовку почувствовали, что такое слава и популярность. Толпы зевак хлынули в сторону обделенной некогда вниманием больницы, стекаясь сюда со всех концов города. Переполненный общественный транспорт не мог обслужить всех желающих посмотреть на умалишенных, сбежавших из желтого дома. Автобусы изменили маршруты и ходили теперь до больницы номер один без остановок. Люди отпрашивались или попросту сбегали с работы. Пенсионеры бросили все свои ежедневные неотложные дела, разместившись напротив пикетчиков с узелочками, которые сытно попахивали салом, картошкой в мундире и куриными яйцами, сваренными вкрутую. Это говорило о том, что скоро старички и старушки уходить от бесплатного зрелища не собирались, безответственно оставив без очередей все социальные службы города. Шумная ватага ребятни, как всегда, быстрее взрослых успевшей сдружиться, играла под самым носом у Мочилова с Володей. Самые смелые из них, набравшись храбрости, подбегали и дергали Глеба Ефимовича за ус, вызывая тем самым бурный восторг у несовершеннолетних зрителей.

– Петрович, как думаешь, до лета просидят? – вели умные разговоры старики.

– А то. Видишь, в форме. Военные, стал быть. Военные, они крепкие, их тому учат.

– И до осени просидят?

– Не-е, эт вряд ли. Без зарплаты так долго не протянут. Люди все ж таки. Человеки.

Непрекращающийся шум и гам с самого утра стоял у стен больницы, вызывая у пикетчиков головные боли. К тому же чувство голода, возобновившееся еще засветло, разъедало и без того измученные нерегулярным питанием желудки. Однако в сложившихся обстоятельствах покинуть место забастовки не было никакой возможности. Приходилось терпеть и ждать.

После двенадцати внезапно распогодившаяся весна стала припекать совсем уже теплым солнышком. Зрителей разморило. Кое-кто отлучался на обед, самые стойкие расстелили прямо на газонах одеялки и, присев на них, устроили импровизированные пикники. Потянуло соблазнительным запахом лука, чеснока и квашеной капусты. Все пространство наполнилось дружным чавканьем, чмоканьем и покрякиванием от сытого удовольствия.

– Может, и этих покормить? – предположила сердобольная старушка, уплетающая за обе щеки булку, густо смазанную клубничным вареньем.

– Сдурела баба, – сразу же возразили ей. – У них же голодовка. Понимать надо. Все дело хочешь испортить.

– Да я так, подумала только.

– Подумала она. Вот из-за таких думающих народные восстания и проваливаются.

Короткий диалог прекратился, и вновь стало слышно только синхронное жевание.

Капитан, чтобы не поддаться соблазну, отвернулся от массы, называемой электоратом, и тоскливо взглянул на Смурного. Лейтенант, вытаращив глаза в безмолвном ужасе, с отрешенностью зомби взирал на пир во время чумы. Из безвольно открытого его рта веревкой свисала и методично капала обильная слюна. Подбородок мелко дрожал, а нездоровый блеск покрасневших белков заставлял сомневаться в психической нормальности Владимира Эммануиловича.

Мочилов тихонько толкнул локтем своего товарища. Лейтенант упал, но признаков жизни не подал.

– Эй, – потребушил его плечо Глеб Ефимович. – Эй! – громче крикнул он. – Очнись.

Встряска помогла Володе прийти в себя. Он глупо проморгался, осмысленно посмотрел на капитана и, хлюпнув носом, зарыдал.

– Не могу я больше, Глеб Ефимович, – глотая слезы, фальцетом завыл он. – Хоть режьте меня, а не могу-у-у.

– Мальчишка совсем, – с покровительственной любовью заметил Мочилов. – А парень что надо, с характером. Толк будет.

Затем он положил безвольную голову лейтенанта к себе на колени, погладил ее задубелой, не привыкшей раздавать ласки рукой. Помолчали.

– Ладно, – отрезал какие-то свои, только ему известные, мысли капитан. – Прекращаем это дело. Все равно от него толку мало. Идем.

– Куда? – подняв заплаканное лицо, с надеждой спросил Володя.

– Ко мне домой. Угощать буду.

Не веря своим ушам, Смурной робко улыбнулся. Нормальный, сытный обед казался ему чем-то из области фантастики. Словно с ним уже такого никогда не должно было бы быть.

Измученные голодом, холодом и огромной популярностью, пикетчики поднялись на дрогнувшие от слабости и долгого сидения ноги и покинули изумленную, возмутившуюся кратковременностью впечатляющего события публику. Они оставляли победу в этом нелегком сражении за болезнью и врачами, отступали на исходные позиции, но не сдавались. Оба преподавателя знали – решающая схватка еще впереди. И в ней они стоять будут насмерть.

Удрученные курсанты шествовали по улицам города, не спеша возвращаясь к стенам родного общежития. Не оставалось сомнений в том, что они пошли по ложному следу, потеряв на этом целый день. А Мочилов, между прочим, будет от них ждать отчета о проделанной работе к концу недели.