Надежда - Елизавета Абаринова-Кожухова

— И чего тебе дался этот дурак Ярослав? По-моему, Михал Федорыч, ты преувеличиваешь его значение. Да он и сам прекрасно понимает, что в его положении лучше всего молчать и не высовываться.

— Да пойми ты, что дело не в Ярославе, — строго посмотрел Михаил Федорович на своего собеседника. — Если мы даже такого, как ты говоришь, дурака упустили, значит, система дала сбой! И где уверенность, что в следующий раз мы не лопухнемся уже по-настоящему?

— И что ты предлагаешь?

— Прежде всего — проанализировать. Четко установить, где случилась просечка, и сделать выводы на будущее.

Лаврентий Иваныч расстегнул ворот кафтана, достал футляр, извлек оттуда пенсне в золоченой оправе и водрузил на нос:

— Уф, теперь хоть нормально вижу. Если уж нельзя очки носить, так хоть бы линзу хоть какую достать бы…

— Ты еще скажи — сбрить бороду и переодеться во френч с галифе, — не без ехидцы усмехнулся Михаил Федорович. — Да, так вот, я провел внутреннее расследование и установил, кто виновен в «проколе» с Ярославом.

— И кто же?

— Прежде всего — я, как основное ответственное лицо. Во-вторых, Глеб. Нашел, кому поручить столь ответственное дело — Каширскому с его «установками». Ну ладно Каширский, он вообще не совсем из нашей конторы, но ведь Глеб-то Святославович должен был его подстраховать… А третий виновный — уж извини, Лаврентий Иваныч, но это ты!

— Я-то тут при чем? — изумился Лаврентий Иваныч.

— Очень даже при чем. Учитывая важность дела, я поручил тебе проследить за тем, что произойдет на пруду…

— Так ведь мои люди проследили! И как только операция «Установка» дала сбой, я тебе тут же доложил.

— Да что толку, что доложил — Ярослав-то исчез! Не докладывать надо было, а… а это самое на месте.

— А указаний, чтобы «это самое», ты не давал, — возразил Лаврентий Иваныч.

— А то сам ты не понимаешь? — раздраженно бросил Михаил Федорович.

— Я-то понимаю, но не могу же я сказать своим людям, чтобы они… — замялся Лаврентий Иваныч. — Ну, в общем, это самое.

— И это лишний раз говорит о твоем недостаточном профессионализме, — подхватил Михаил Федорович. — Ты должен так уметь сказать, ничего не сказав по сути, чтобы и так все было понятно. Ну и людей себе подобрать соответствующих! Забыл, что ли, кто решает все?

— Да где мы здесь такие кадры достанем? — уныло вздохнул Лаврентий Иваныч.

— Кадры нужно учить и воспитывать, — назидательно поднял кверху палец Михаил Федорович. — А мы все время спотыкаемся именно на человеческом факторе: один не проследил, другой не учел, третий не понял указания. И так всякий раз… Ну ладно, продолжим разбор полетов. Раз объект ушел, следовало предпринять все, чтобы его найти. А что, спрашивается, было для этого сделано?

— Все возможное, — уверенно отвечал Лаврентий Иваныч. — Мы составили список связей Ярослава и в максимально сжатые сроки все «прочесали».

— Да видел я ваш список, — отмахнулся Михаил Федорович. — Нет, вроде бы все верно, а приоритеты расставлены как попало. Какие-то мещане Осьмушкины, какие-то купцы Кочерыжкины… Вот он — формальный подход к делу. Скажи лучше, во сколько была проверка в церкви на Сорочьей улице?

— Ну, где-то после утренней службы, — не очень уверенно ответил Лаврентий Иваныч.

— А туда надо было сразу, в первую же очередь! Я почти уверен, что без этого попа тут не обошлось.

— Не могли же мы врываться к нему посреди ночи! Все-таки отец Александр — уважаемый человек, служитель веры…

— Кто служитель веры — Александр? Разве ты не не знаешь, кто он таков на самом деле?

— Ну и кто же?

— Скоро узнаешь, — мрачно пообещал Михаил Федорович. — А сегодня, между прочим, он встречался и о чем-то беседовал с боярином Павлом, этим… — Михаил Федорович едва удержался от какого-то очень грубого слова. — В общем, наш любезнейший Глеб Святославович мне постоянно плешь проедает, будто против нас затевается заговор. Я не верил, а теперь все больше склоняюсь к тому, что в его словах немалая доля истины.

— Какой еще заговор! — беспечно махнул рукой Лаврентий Иваныч. — Отец Александр случайно встретился с боярином Павлом — и уже заговор? По-моему, Михаил Федорович, ты малость перетрудился.

— Во-первых, не случайно, — с нажимом произнес Михаил Федорович, — а во-вторых, дело не только в этих двоих, а в том, что вообще все начинает идти наперекосяк. Раньше мы сами определяли, что и где должно происходить, а теперь плетемся в хвосте событий… Ну ладно, ты мне скажи лучше, что вы там учудили с этой княгиней, вдовой, как ее, имя все не запомню?

— Нет-нет, что ты, я к этому никакого отношения, — почти испуганно замахал руками Лаврентий Иваныч.

— Вот я и говорю — опять мимо нас, — подхватил Михаил Федорович. — И так все чаще и чаще. А почему? А потому что кое-кто, — он неопределенно указал в потолок, — выходит из-под нашего влияния. И так исподволь это делает, что мы и сами не заметили, как очутились на обочине. Хорошо еще, что не в канаве…

— Ну, знали же, кто он таков, — заметил Лаврентий Иваныч. — Надо было другого «раскручивать», не такого хитрозадого.

— Ничего, пускай покамест порезвится, — угрюмо проворчал Михаил Федорович. — Никуда он без нас не денется! А будет много прыгать — другого найдем.

— Ну и как же ты собираешься восстановить былое влияние? — как бы без особого любопытства спросил Лаврентий Иваныч.

— Как? Очень просто — делами. Только так мы сможем доказать, и прежде всего самим себе, что еще на что-то годимся. А первое дело — поймать Ярослава и достойно его проучить.

— Дался тебе Ярослав, — усмехнулся Лаврентий Иваныч. — Как будто кроме него и заняться-то нечем.

— …И завтра же «прощупаем» этого всезнайку отца Александра, — как бы не заметив последних слов собеседника, продолжал Михаил Федорович. — Не сразу, не сразу. Сперва мы его плотно «попасем», а уж потом и «пощупаем».

Последние слова Михаил Федорович проговорил с особыми интонациями и особым выражением лица. Давно изучивший нрав своего начальника Лаврентий Иваныч знал: это означает, что Михаил Федорович готов идти до конца, не считаясь ни с чем и даже не всегда соизмеряя цели со средствами к их достижению.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ЦАРСКАЯ МЫШЕЛОВКА

Дормидонту очень хотелось бы, чтобы его гости погостили еще хотя бы денек, но увы — они решили отъезжать с утра пораньше. И уехали бы по-английски, не прощаясь, если бы Серапионыч не воспротивился — он лучше других понимал, как обидит хозяина такой поспешный, без патриархального прощания, отъезд.