Происхождение - Ирвинг Стоун

Чарлз поднялся с места и, немного поколебавшись, поцеловал отца в лоб.

Свободен! Отец подарил ему вторую жизнь! Потом он услышал слова Кэтти:

– Хорошо бы, Эдвард затопил камин в библиотеке. Наверняка у Чарлза есть для нас новости – ведь последнее письмо мы получили еще из Бразилии.

– Самая лучшая из моих новостей, – ответил он, – это что я вернулся домой и никуда больше не уеду. Так что давайте сперва посидим у камина и сыграем партию-другую в вист. Вот тогда я буду уверен, что снова в родных пенатах!

В полдень, выйдя во двор, он кликнул Пинчера. Собака тут же подбежала и пустилась знакомым маршрутом по берегу реки, выказав при этом не больше радости или удивления, чем если бы она только вчера, а не пять лет назад в последний раз выходила на прогулку вместе с Чарлзом.

Чтобы привыкнуть к суше, ему понадобилось девять дней: он набрал вес, потерянный за время болтанки "Бигля" на заключительном этапе пути, распаковал вещи, обновил туалет и вдоволь насладился чтением книжки [выдержек из своих писем], которую он положил на видное место у себя на бюро, чтобы видеть ее как можно чаще. Он написал нежные письма дяде Джозу Веджвуду, Уильяму Оуэну в Вудхаус, профессору Генсло и капитану Фицрою, все еще остававшемуся на борту "Бигля" в Фалмуте и буквально сгоравшему от нетерпения поскорей очутиться на берегу и сыграть свадьбу с Мэри О'Брайен, той самой, с которой он танцевал на вечеринках, что устраивались в честь офицеров "Бигля" перед отплытием из Плимута. На свидание с братом из расположенного по соседству с Маунтом Овертона приехала старшая сестра Марианна вместе со своими четырьмя сыновьями и девятимесячной дочкой.

На следующий день рано утром Чарлз поднялся в просторную спальню отца, все окна которой выходили на реку и расстилавшиеся за нею зеленые луга. Налив по чашке кофе из принесенного на подносе кофейника, он присел на край отцовской кровати.

– Отец, я вел весьма скрупулезные записи всех своих расходов за время путешествия. Если хочешь, мы могли бы сейчас их просмотреть.

– Не думаю, что это требуется, Чарлз. Как ты и обещал перед отплытием, ты оказался "чертовски экономным" и тратил только на самое необходимое.

– Я рад, что тебя не смущает та сумма, в которую обошлись мои сухопутные экспедиции. По моим подсчетам, за пять лет я снял со счета чуть больше девятисот фунтов, включая стоимость пистолетов, телескопа, микроскопа и компаса, купленных мною еще до начала плавания. Надеюсь, я смогу убедить тебя, что деньги были потрачены с пользой.

– Дорогой мой сын, я уже отметил свое семидесятилетие и в оставшиеся мне годы намерен наслаждаться жизнью, а не расстраиваться из-за кого или чего-нибудь. Твое платье порядком износилось. Если ты хочешь стать геологом в духе Адама Седжвика, тебе понадобится несколько новых костюмов. Не можем же мы позволить, чтобы ты запятнал репутацию Дарвинов. Бери столько денег, сколько тебе требуется для продолжения работы. А я буду продолжать выплачивать тебе четыреста фунтов годовых.

Оба, и отец и сын, так и сияли от радости. По существу, отец считает, что он стал ученым. И кажется, бесконечно доволен таким оборотом дела. Доктор Дарвин прочел мысли, роившиеся в голове сына, и был счастлив от сознания собственной щедрости.

– С прошлым покончено, Чарлз. Ты открыл совершенно новую главу. Пять лет путешествий и трудов равно-значйы самой высокой степени, какой тебя могли бы удостоить в Кембридже. Теперь мы, я и мои дочери, с любовью и интересом станем следить за тем, что из этого всего получится.

Оставив на конюшне гостиницы "Красный лев" свой экипаж, который ему пришлось нанять в Брикхилле, он пешком, с чемоданом в руке, направился к дому Генсло в Кембридже, где ему предложили остановиться. Трехэтажный особняк коричневатого кирпича на Риджент-стрит с дугами окон и голубой входной дверью под каменной аркой, казалось, ничуть не изменился с годами. Зато в семье за это время произошли значительные перемены: сейчас у Генсло было уже три девочки и два мальчика. О своем прибытии Чарлз оповестил условным стуком дверного молотка: пять быстрых, два медленных удара. Хэрриет и Джон Генсло вместе распахнули дверь, и Чарлз тут же попал в их дружеские объятия. Большое и доброе лицо Джона располагало к себе еще больше, чем всегда. Седые пряди в густых вьющихся волосах делали профессора привлекательнее в сорок лет, чем в более молодые годы.

Встреча была радостной. Двое старших детей помнили его: оставалось "представить" его трем младшим. Хотя теперь в доме не устраивались знаменитые "пятницы", Генсло не стал домоседом. Он только что издал "Основы описательной и физиологической ботаники", которые расценили как последнее слово в этой области науки. Приход в Чолси-кум-Моулсфорд в графстве Беркшир давал ему дополнительно триста сорок фунтов в год. Путь туда был не близкий – сто миль, но зато каждое лето на все каникулы Генсло вывозил туда своих домочадцев, и они размещались в удобном доме при церкви в четырнадцати милях от Оксфорда. Теперь у него не было больше необходимости по шесть часов в день заниматься частным репетиторством, чтобы содержать семью.

После ужина мужчины перешли в библиотеку. Генсло подложил в камин свежие поленья и привычным движением поворошил угли.

– Дорогой мой Генсло, я так мечтал о встрече с вами, – проговорил Чарлз. – Вы мой самый лучший друг, каких никогда ни у кого не было. Пока я жив, я всегда буду вам обязан.

– Я рекомендовал вас на "Бигль", и, естественно, отвечал за то, чтобы помочь доставить ваши коллекции в целости и сохранности. Когда можно будет ознакомиться с вашими растениями с Галапагосов?

– Как только капитан Фицрой доставит корабль в Гринвич. Я хочу снять с вас заботу об этих своих ящиках и как можно скорее приступить к работе над книгой по геологии.

– Оставайтесь в Кембридже, рассортируйте свои виды по семействам и ждите заявок на экспонаты от тех, кто уже работает в какой-нибудь конкретной области. Кстати, в прошлом месяце Седжвик и я подписали рекомендацию для вашего вступления в Геологическое общество. Ваша кандидатура будет выдвинута второго ноября. А вскоре после этого вас изберут.

Из своего прихода в окрестностях Кембриджа прибыл брат Хэрриет Леонард Дженинс. Это был тот самый Дже-нинс, которому предлагали отправиться натуралистом на "Бигле", однако по семейным и служебным обстоятельствам он от этого предложения отказался. Дженинс не завидовал Дарвину и не держал на него зла: он испытывал удовлетворение от сознаний, что путешествие оказалось плодотворным. Он оставался все таким же, каким Чарлз его помнил: добрые глаза под набрякшими веками зорко всматривались в окружавший его мир.