Вечные времена - Васил Попов

Они были уже в доме № 3. Действительно, в четырех верхних комнатах, побеленных и чисто вымытых, с занавесками на окнах и пустыми дверными проемами, как в Художественной галерее, было полно географических карт. Целую стену занимала карта мира, на другой стене висели карты континентов, а на остальных — карты разных стран: Кубы, Ганы, Гвинеи, Швейцарии, Замбии, Великобритании и Ирландии, Чили, Парагвая, Уругвая и Аргентины. Очень хорошие карты, советское издание, пояснил Спас, я записался в советском книжном магазине, чтобы мне их оставляли. Еще много карт будет выпущено. Сейчас жду, что придут карты Кореи, Бирмы и Австралии. С продавщицей я хорошо знаком, и она сказала, что ждут их на днях.

— Но я спрашиваю, зачем тебе эти карты? — сказал Генерал. — Мне кажется, что я нахожусь или в каюте океанского лайнера, или в отделе топографии, или в кабинете путешественника.

— Так я и есть путешественник, Генерал, — отозвался Спас. — Когда я слушаю новости или смотрю по телевизору «В мире и у нас», чуть где что произойдет, я тут же прибегаю сюда и нахожу на карте, где это, и уже все точно знаю. Разве не для этого новости?

Генерал не ответил, только перевел дух: он написал в уме уже не меньше трехсот-четырехсот страниц о Спасе, но знал, что, даже написав еще тысячу, все равно не сможет сказать о нем самое главное. Колесо истории, колодцы, Иван Грозный, убивающий сына, география. Значит, внизу выращивает грибы, а наверху — карты, картины. Внизу-базис, наверху — надстройка! Генерал засмеялся:

— Ты, Спас, сколько жить собираешься?

— Не знаю, — невозмутимо ответил Спас. — Нет у меня четырех зубов, поставил два моста. Давление не проверяю, сердце у меня здоровое. А желудок, Генерал, может переварить и камни. Но вот что я тебе скажу — человек сначала умирает здесь! — И Спас показал на лоб.

— Где? — спросил Илларион.

— Здесь, — ответил Спас, постучав костяшкой пальца по лбу.

Теперь он разговаривал с Илларионом. Илларион вернулся с чемоданом и пустой корзиной. Они сидели в доме № 4 после того, как осмотрели Художественную галерею и Географический кабинет. Илларион, повесив нос, на кончике которого уже скапливалась капля, печально сидел на краешке венского стула, который дважды продавал Спасу вместе с гарнитуром, при этом себе в убыток — потеряв двадцать левов.

— Значит, я уже умер? — спросил Илларион в отчаянии.

— Нет, ты как вечный жид, Илларион.

— Какой еще жид?

— Да Такой, чей дух бродит, как неприкаянный, не находя себе места. И ты тоже бродишь, не можешь найти себе места ни здесь, ни в городе. Почему ты вернулся с этой пустой корзиной?

— Я и сам не знаю, — растерянно ответил Илларион. — Когда ехал в город, отвез сыновьям два индюка, а теперь дай, думаю, возьму ее обратно. — Иллариона вновь охватило разочарование в своих сыновьях, он вспомнил их крикливых жен с их вечными жалобами на нехватку денег и обрадовался, что сейчас здесь, со Спасом, хотя и знал, что тот обязательно будет его задирать. — Моя корзина, Спас, всегда пустая, — добавил он.

Спас промолчал. Сотни раз он видел во сне Иллариона — с белыми крылышками мотылька. Мотылек летал легко и бесшумно в густоте сновидений. Сядь, Илларион, умолял его Спас, сядь хоть на несколько секунд, собери пыльцу, а потом улетай! Но Илларион все летал и летал, кружась словно в поисках другого цветка, других тычинок, но не садился, и Спас свыкся с мыслью, что его друг — большой белый мотылек, и часто вздыхал, сожалея его. Но относился к нему жестоко, издевался и насмехался, демонстрируя перед ним свою мудрость и превосходство. Он дважды покупал у него дом и мог еще много раз продавать его ему, каждый раз требуя некую сумму сверх цены — якобы на покрытие накладных расходов. Но это был уже другой вопрос: экономика и дружба — вещи разные.

Спас радовался, что Илларион вернулся, хотя прекрасно знал, что долго он здесь не задержится. Опять улетит белый мотылек, не привык он сидеть на одном месте. Оглядел его Спас с ног до головы: все та же на нем латаная-перелатаная фуфайка, старые выцветшие брюки, туфли за девять пятьдесят, когда-то кремневые, а теперь небрежно намазанные черным гуталином, покрытые пылью. Эх, Илларион, Илларион, вздохнул про себя Спас, и ты не выкопал себе колодец, и ты не выжал свой собственный сок — так и уйдешь в мир иной, но что поделать — человек не меняется. Летай, летай с пустой корзиной, но в этот раз побудь здесь подольше! Почувствовав, что размяк, Спас прокашлялся.

— Выпьешь рюмочку ракии? — спросил он. — Из твоих слив, кюстендилских.

— Знаешь, что я не пью, — хмуро отказался Илларион, стало ему досадно из-за слив.

— Да ты сядь по-человечески! — ухмыльнулся Спас.

— Я этот стул из Румынии досюда на спине тащил! — вскинулся Илларион. — Весь гарнитур тащил на своем горбу!

— Ну да, на горбу! На сердце ты его тащил, Илларион, потому тебе до сих пор тяжело, но оставим это. Где ты думаешь остановиться?

Илларион взглянул на него, увидел жестокую непреклонность в его стальных глазах, увидел свой дом, превращенный в Художественную галерею, ухоженный сад, где все подвязано, подперто, каждый клочок земли использован по назначению, цементную дорожку с новыми ромбическими плитками, подрезанную лозу. Не пустит он меня жить в нижнюю комнату, решил он, не даст вернуться в мой собственный дом, кровопийца проклятый! Вид у Иллариона стал еще более унылым — ведь он мечтал о возвращении, на вокзал бежал бегом, сошел с поезда в Златаново, но это не беда — от Златаново до села всего три километра, если напрямик через Бугор. Увидев издали село, золотой крест на куполе церкви, горную гряду позади — темную. величественную, почувствовал Илларион, как слезы подступили R глазам. — Опять я возвращаюсь к тебе — твой блудный сын, — прошептал он, обращаясь к селу, — прости меня, что пришел я снова с пустой корзиной. И бросился бегом к нему.

— Так где ты будешь спать, Илларион?

— Не знаю.

— У меня нет места, — сказал Спас. — Это верно, у меня семь домов, но шесть уже предназначены для разных целей, а седьмой я обставлю как гостиницу.

— Какую еще гостиницу? Для чего?

— Да мало ли для чего. Лесник говорит, может, нас памятником культуры объявят. Завтра иностранцы могут понаехать с фотоаппаратами: им очень нравятся старинные дома. Кто-нибудь решит и остаться на день-два, а я к этому готов!

— Капиталист ты, Спас! — крикнул