Михаил Ромм. Способ жизни - Александр Николаевич Хорт

разумеется, что премьера прошла совсем незаметно, так ведь время-то какое: война. Она на все наложила отпечаток. На фронтах происходят героические события, в тылу тоже хватает забот.

Во время инспекторской поездки в Алма-Ату М. И. Ромму, как и С. М. Эйзенштейну, приходилось носить резиновые сапоги

1943

[РГАЛИ. Ф. 844. Оп. 1. Д. 44. Л. 2]

Осенью того же года Михаила Ильича постигло большое личное горе — покончил собой его брат Александр.

Он старше почти на три года. Филолог, переводчик, поэт. С началом войны этот сугубо штатский человек был мобилизован в Дунайскую военную флотилию, затем переведен на Черноморский флот, участвовал в боевых действиях, награжден орденом Трудового Красного Знамени. 2 октября 1943 года, находясь в Сочи, он застрелился из табельного оружия.

При жизни Александр Ильич выпустил две книги стихов. Юношеские же произведения он собрал в машинописную книжку «Januaria», обложку которой нарисовал Михаил, которому старший брат посвятил одно из стихотворений. Ему предпослан эпиграф из Киплинга: «В нас течет одна кровь, и в тебе, и во мне». Русскоязычные читатели «Книги джунглей» привыкли к этому изречению в другой редакции. Видимо, Александр предпочел сделать свой перевод. А стихотворение такое:

Как трепетный свет догоревшей свечи

Перед самым концом во весь рост встает

И желтые топит во мрак лучи –

Так вспыхнул в нас умирающий род.

О, прочная завязь предков моих!

О, крепкие люди в двенадцать сынов!

Гущиной вашей крови гудит мой стих,

И звенит в ушах от ваших снов.

Мы с тобой не знаем, как въедлив труд,

Как сладок пот на упорном лбу,

В нас древние мышцы сами поют,

Мимо нас с тобой решают борьбу.

Мы книг не хотели много читать,

Мы с тобой не учились слово ковать –

В наших жилах древняя кровь течет,

Все знает, все помнит, сама поет.

Что делать мне от себя самого?

Во что мне влить драгоценную кровь?

Мы здесь не хотим и не ждем ничего –

Поверх человека наша любовь.

Это стихотворение написано в 1927 году. Позже Александр Ильич стал писать проще и понятней.

Причина его гибели неизвестна. Как ни странно, в военное лихолетье самоубийства совершались реже, чем в мирное время. Высказывались предположения, будто поэта довели до отчаяния увиденные им картины массовых захоронений евреев на оккупированных немцами территориях, а также появившиеся вдруг в стране признаки антисемитизма.

Михаил Ильич вернулся в Москву в начале апреля 1944-го.

Теперь началась длившаяся два месяца канитель с перевозкой группы «Человека № 217». Причем не только людей. Чтобы не возникло каких-нибудь накладок из-за съемок одних эпизодов в разных городах, требовалось привезти из Ташкента разнообразный реквизит: костюмы, мебель, часть декораций, мелкие предметы.

Лишь в конце мая группа собралась в Москве и приступила к съемкам. Работа продолжилась с большим скрипом, ибо дирекция «Мосфильма» при каждом удобном случае подчеркивала, что «Человек № 217» будет все получать по остаточному принципу. Другим съемочным группам предоставлялись более благоприятные условия. Тем и машины давали, и быстро делали декорации. Ромм же и его коллеги выкручивались, как могли. Например, довоенную Германию снимали на московских улицах с домами, хотя бы отдаленно напоминавшими зарубежные.

Однажды во время перезаписи «Человека № 217» в монтажную зашел Эйзенштейн. Был он в хорошем настроении, подшучивал. Михаил Ильич показал ему фрагменты готовящегося фильма.

Посмотрев их, Сергей Михайлович ехидно улыбнулся и спросил:

— Помните вашу статейку?

— Какую именно?

— Ту, где вы предлагали режиссерам умирать, где только можно. В актерах, операторе, чуть ли не в звукооператоре.

— Помню, конечно. Вы-то почему ее вдруг вспомнили?

— Вижу, не всегда удается умереть, однако. Режиссер живуч! — с пафосом произнес Эйзенштейн и, кивнув на экран, шутливо добавил: — В каждом кадре ромовые пышки с начинкой из мечты.

Этим каламбуром Сергей Михайлович одобрил методику работы Ромма.

…Преодолев все мытарства, съемки «Человека № 217» закончили к октябрю. Однако готовый фильм не сделал жизнь группы беззаботной. Посыпались всякие придирки, чаще всего беспочвенные. На одном из первых обсуждений Большаков обрушился на оператора Бориса Волчека, обвинив его в формализме. Через несколько месяцев на тайном голосовании в Доме кино Волчек был признан лучшим оператором года.

Под занавес 1944 года «Человек № 217» демонстрировался на большом художественном совете комитета. Фильм приняли восторженно, после просмотра Ромму устроили овацию. Через четыре месяца на том же тайном голосовании в Доме кино картина заняла первое место.

Однако, несмотря на положительную реакцию, фильм на экраны долго не выпускали. О причинах приходилось только догадываться. Уже война близится к концу, уже советские войска находятся на подступах к Берлину. Актуальность фильма постепенно снижается, слухи о нем просочились, зрители ждут с нетерпением, а он лежит без движения.

В конце концов Михаил Ильич пошел за разъяснениями к Большакову. Председатель комитета сказал, что картина тяжелая, трагическая, поэтому руководящие товарищи не хотят ее сейчас смотреть, не нужны им лишние переживания. Это была явная отговорка.

В ответ Ромм заявил, что, если комитет по-прежнему собирается мариновать картину, он напишет этим руководящим товарищам жалобу.

На следующий день «Человек № 217» получил прокатное удостоверение и в апреле 1945-го был выпущен на экраны. Он стал весьма популярен. Как-то в троллейбусе случайная попутчица, из тех, кто все происходящее на экране принимает за чистую монету, допытывалась у Е. Кузьминой: действительно ли она зарезала немца и как решилась на это? «Мечта» и «Человек № 217». Они очень похожи, эти картины. И не удивительно: сделаны теми же авторами одна за другой. Естественно, в одном стиле, не могли же они его быстро изменить. Да и основополагающая мысль обоих произведений идентична — человек хозяин своей судьбы. Следует уточнить: в предлагаемых обстоятельствах. Они же, обстоятельства, во время масштабной войны слишком сильны для того, чтобы их изменить или легко преодолеть. Однако герои обоих фильмов, в первую очередь героини Габриловича и Ромма, талантливо сыгранные Кузьминой, борются до победного конца.

…Мы все об искусстве да об искусстве. Пора, однако, поговорить о более приземленных вещах, о хозяйственном обеспечении, которое сопровождает столь разветвленную структуру, как кино. Тут предстоит познакомиться со многими цифрами.

Подобно другим отраслям, кино тоже сильно пострадало во время войны. Во второй половине 1945 года Центральная бухгалтерия Комитета по делам кинематографии при СНК СССР представила начальству итог своей многомесячной работы. Назывался он по-бухгалтерски сухо: «Отчет об ущербе, причиненном немецко-фашистскими захватчиками и их сообщниками».

Документ подробный, свыше двухсот таблиц и фотографий.