Михаил Ромм. Способ жизни - Александр Николаевич Хорт

он был принят в Союз писателей и сразу же включен в комиссию по подготовке проекта письма в ЦК ВКП(б) по вопросам кинодраматургии. Таким образом требовалось отреагировать на дружескую, но справедливую критику партией и правительством кинофильма «Большая жизнь». Картину обвинили во всех смертных грехах. Якобы она проповедует отсталость, бескультурье и невежество. Дает фальшивое изображение советских людей, у которых преобладают низкие моральные качества. Все они беспробудные пьяницы. Название фильма звучит издевкой над советской действительностью.

Заодно, чтобы лишний раз не вставать, царапнули фильмы Пудовкина («Адмирал Нахимов»), Козинцева и Трауберга («Простые люди») и Эйзенштейна (вторая серия «Ивана Грозного»).

В заключение предлагалось кому следует извлечь из этого постановления необходимые уроки и сделать соответствующие выводы.

С ноября 1946 года М. И. Ромм — настоящий писатель

[РГАЛИ. Ф. 844. Оп. 4. Д. 280]

Само собой, разгорелись прения. Михаил Ильич выступал одним из первых. Это в Союзе писателей он новичок, а в партии стаж солидный — с июля 1939 года. Знает что к чему. Выступает всегда по делу.

Партия несколько раз напоминала нам о том, что такое кинематограф. Ленин сказал, что это самое важное искусство, товарищ Сталин сказал, что это самое массовое искусство, недавно товарищ Жданов сказал, что каждая плохая картина это проигранная битва. Он же сказал, что картина нам заменяет 20 тысяч агитаторов. Мы знаем, что картины смотрят миллионы. Тем не менее, картин мы не печатаем и не делаем картин, потому что у нас нет сценариев[41].

Ромм сказал и много дельного о практике пренебрежительного отношения к сценариям. В результате подобной практики в кино не приходят серьезные писатели. И как следствие, сценарии пишутся плохими. Вспомнил про автора, который специально ухудшил свой сценарий, чтобы он глаже прошел через все инстанции.

И про уменьшение количества инстанций говорил Ромм. По его мнению, нужно оставить две: первая — важнейшая — режиссер. Вторая — министр, который этот сценарий утверждает, то есть выделяет деньги. Остальные инстанции — это консультативные органы, вот пусть и консультируют.

Когда Минц предложил ему вместе написать комедию, создатель ленинианы, как ни странно, загорелся. Во-первых, интересно попробовать свои силы в новом для себя жанре, тем более в таком дефицитном, как комедия. Страна постепенно отходит от изматывающей войны. За последние годы наши люди насмотрелись и наслушались столько страшного, что не грех добавить в их жизнь толику положительных эмоций, дать повод для улыбки. Первые робкие попытки уже делались: в 1944 году в Свердловске поставили «Сильву», на следующий год «Небесный тихоход» и «Аршин мал алан», затем «Беспокойное хозяйство» и «Первую перчатку», полным ходом идут съемки «Весны» и «Золушки». Но этого мало. Каждую новую комедию можно лишь приветствовать.

Во-вторых, Михаила Ильича заинтересовала идея Минца сделать реалистический фильм с элементами фантастики. Действие происходит как в наши дни, так и через восемьдесят лет, в XXI веке, когда люди будут жить долго, не меньше ста лет каждый. Заманчиво показать, как сегодняшняя молодежь поведет себя в условиях коммунистического общества. В том, что коммунизм к тому времени наступит, советские люди в 1947 году не сомневались.

Сценарий Минц и Ромм написали, на студии его утвердили. Климентий Борисович не мог нарадоваться на своего нового соавтора: с хорошей фантазией, способен к коллективному труду. Работа спорилась. Сценарий готов, утвержден. В Германии, на только что созданной студии «ДЕФА», находящейся в советской зоне оккупации, начали делать декорации, пробовать актеров, более того — уже приступили к съемкам. Денег вбухали порядочно. И вдруг гроза средь бела дня — через пять съемочных дней, при сокращении плана, комедия снята с производства с парадоксальной мотивировкой: «за неоправданную фантастику». Трудно понять, что имели в виду руководители нашего кинематографа, прибегая к столь странной формулировке. Да, действие происходит в будущем, а детали тут могут быть самые разные. Как говорил Черномырдин, трудно что-либо предсказывать точно, когда речь идет о будущем.

Давайте посмотрим, какую картину прекрасного далеко нарисовали в своем сценарии соавторы. (В РГАЛИ он хранится в фонде К. Б. Минца: Ф. 3210. Оп. 1. Ед. хр. 35.)

…В августе 2032 года в гости к бухгалтеру Василию Семеновичу Орлову, проживающему в Москве на Воробьевых (зачеркнуто) Ленинских горах, зашел его приятель старый холостяк Николай Иванович Галочкин.

На экране обычная комната. (Сцены 2032 года планировалось снимать в цвете, остальные — черно-белые.) Гостю 111 лет, Орлову — 109. Тут же вертится его десятилетний правнук Володя. Мужчины едят арктические груши, рассказывают мальчику о старине, объясняют, что такое трамвай (ящик на колесах, в котором прорезаны окошечки) и т. д. Сценарий наполнен забавными деталями.

В комнату входит двадцатилетняя правнучка Орлова Таня. Она заметно встревожена — ее жених находится в полете на Марс. Летит уже пять месяцев и еще не добрался до цели. К тому же неизвестно, как встретят пришельцев с Земли местные жители:

ВОЛОДЯ. Да еще неизвестно, как его там встретят марсиане.

ГАЛОЧКИН. А ты думаешь, там есть кто-нибудь?

ОРЛОВ. А черт их знает! Они на всякий случай захватили с собой — бусы там, пуговицы, серьги, перочинные ножички всякие. Подарки хозяйственникам.

ГАЛОЧКИН. Каким хозяйственникам?

ОРЛОВ. А черт их знает! Есть же там кто-нибудь.

ГАЛОЧКИН. Взял бы лучше водки, это надежнее.

В одной из последующих редакций это диалог был продолжен:

ОРЛОВ. Как вам не стыдно, Николай Иванович, оскорблять обитателей Сатурна за глаза, ничего о них, в сущности, не зная. Почему вы решили, что они пьют водку?

ГАЛОЧКИН. А что ж по-вашему — квас? Что вы их за дураков считаете?

(Тут не описка. Если в редакции 1947 года жених Татьяны летел на Марс, то четверть века спустя подобный полет уже не считался суперфантастикой. Поэтому в последующих редакциях он летел на две «остановки» дальше — минуя Юпитер, на Сатурн.)

Галочкин скептик. Он идеализирует прошлое, осуждает Таню за ее переживания. Рассказывает о своей юношеской любви, однако при этом говорит якобы не о себе, а о своем робком, застенчивом приятеле. Правда, сам часто сбивается, и Орловы прекрасно понимают подоплеку дела.

Это случилось 85 лет назад, то есть в 1947 году. Наташа окончила Горный институт, и ее направили на работу в далекий Кузнецк. Коля же должен был остаться в Москве. С досады он даже не пошел провожать девушку на вокзал. Чтобы отвлечь парня от горьких дум, приятель потащил его в театр. (Володе объясняют непонятное слово: мол, это там, где играли живые актеры на