Звёздный зверь - Роберт Хайнлайн

— Не трать время на дурацкие вопросы. Я всегда все знаю. Расскажи только, что там у вас было.

— Ну, понимаешь… — Джонни сбивчиво рассказал о событиях вечера. Бетти слушала молча, поэтому он сразу же стал оправдываться; в результате вышло, что он защищает не свою точку зрения, а позиции матери и мистера Перкинса. — Вот так все и получилось, — закончил он, чувствуя себя крайне неловко.

— Выходит, ты послал их на хутор бабочек ловить? Отлично. Теперь мы сделаем вот что. Если на это способен Музей — значит, у нас тоже получится. Надо только, чтобы добрый дедушка О'Фарелл…

— Бетти, ты ничего не поняла. Я продал Ламмокса.

— Что? Ты продал его?

— Да. Мне пришлось. Если бы я не…

— Ты — продал — Ламмокса?

— Бетти, я же никак не мог…

Но она бросила трубку.

Джонни попытался позвонить ей сам, но услыхал только голос автоответчика:

— Этот аппарат не будет использоваться до восьми часов утра. Если вы хотите записать свое сообщение, подождите…

Он повесил трубку.

Джонни сидел, обхватив голову руками; он думал: лучше бы ему умереть. А самое скверное в том, что Бетти права. Его заставили сделать плохую, очень плохую вещь. Он прекрасно знал, что так делать нельзя, но все-таки позволил, все-таки дал им себя заставить. Позволил потому, что не видел другого выхода.

Вот Бетти — ее бы они не обвели вокруг пальца. Конечно, вполне возможно, что из ее последней идеи тоже ничего не выйдет, но будучи в здравом уме сморозить такую глупость — этого от нее не дождешься.

Так он сидел, мучил себя и все никак не мог найти выход. И чем больше он думал, тем сильнее его охватывала злость. Разрешил себя уговорить! Сделал то, чего сам не хотел! Что ни в коем случае нельзя было делать! А потому, видите ли, что это — единственное разумное решение. Это, видите ли, логично. Это подсказывает здравый смысл.

Да в задницу этот ваш здравый смысл! У предков его никогда не было, ни у одного из них! Чего ради он должен быть у него, Джонни! Кто он, собственно такой, чтобы ломать вековую традицию своего рода!

Ведь никто из них в жизни не совершил ни одного разумного поступка. Ну вот хотя бы этот самый прапрапрадедушка, генерал. Ему не понравилась ситуация, так он целую планету перевернул вверх тормашками на семь лет, семь кровавых лет. Ну да, конечно, его называют героем… вот только можно ли начать революцию, если у тебя есть хоть грамм здравого смысла?

А если взять… Да чего там, любого из них возьми. Во всей ораве ни одного пай-мальчика, хоть ты плачь. Вот дедушка, продал бы он Ламмокса? Да он бы скорее голыми руками по кирпичику разнес этот суд. Будь дедушка жив, он стоял бы и сторожил Ламмокса с автоматом, он всему свету бы заявил: «Только попробуйте, дотроньтесь до него хоть пальцем».

А грязными своими деньгами этот Перкинс пусть сам подавится.

И все-таки что ему делать?

Можно полететь на Марс. Ведь по закону Лафайета он — гражданин Марса и имеет право на земельный участок. Вот только как туда попасть? Да еще с Ламмоксом под мышкой.

А главная беда в том — безжалостно честил он себя, — что все-то мне хочется выдумать что-нибудь разумное. Нет, здравый смысл — мне не помощник.

И план в конце концов родился. Главным преимуществом этого плана было полное отсутствие в нем хоть какого-то подобия здравого смысла; состоял этот план из глупости напополам с риском. Дедушке он бы точно понравился.

9. ГАДКИЙ УТЕНОК И МЕСТНЫЕ ОБЫЧАИ

По пути к себе Джонни задержался у двери, за которой спала мать, и прислушался. Собственно говоря, услышать что-нибудь при такой звукоизоляции было трудно, просто сказывалась привычка. В своей комнате он быстро натянул на себя походную одежду и альпинистские ботинки, затем вытащил из ящика стола спальный мешок и засунул его в один карман куртки, а батарейку к нему — в другой. Потом рассовал по карманам остальное походное хозяйство и вроде бы был готов.

Подсчитав наличность, Джонни негромко выругался: большая часть его денег хранилась в банке, а туда теперь попадешь не скоро. Но что поделаешь, раз так неудачно вышло. Он направился к выходу, но вдруг остановился, вернулся и подошел к столу.

Дорогая мамочка, — написал он на листке. — Скажи, пожалуйста, мистеру Перкинсу, что сделка не состоялась. Можешь заплатить пострадавшим от всего этого погрома из моих денег на колледж. Мы с Ламмоксом уходим, искать нас бесполезно. Очень жаль, но нам не остается ничего другого. — Перечитав записку, он решил, что больше сказать нечего, и добавил внизу: — С любовью. — И расписался.

Джонни начал было писать Бетти, раздумал, порвал записку, затем начал писать снова. В конце концов он решил, что лучше напишет письмо — потом, когда будет что рассказать. Спустившись вниз, Джонни положил записку на обеденный стол, а сам пошел в кладовку набрать припасов. Еще через несколько минут, с большим мешком на плече, набитым пакетами и консервными банками, он подошел к домику Ламмокса.

Тот крепко спал. Сторожевой глаз узнал Джонни: Ламмокс даже не шевельнулся. Джон Томас отошел от своего друга на шаг и изо всех сил пнул его ногой.

— Эй, Лам! Просыпайся!

Зверь открыл остальные глаза и, сладко зевнув, пропищал:

— Привет, Джонни.

— Ну-ка приведи себя в божеский вид. Мы идем в поход.

Ламмокс выпрямил ноги и встал, по его хребту пробежало что-то похожее на волну.

— Я готов.

— Сделай мне сиденье и оставь место для этого. — Джонни показал на мешок с продуктами. Ламмокс молча выполнил приказание; Джон Томас закинул мешок наверх, а следом вскарабкался сам.

Через минуту они были уже на дороге.

При всем своем безрассудстве Джон Томас прекрасно понимал, что скрыть Ламмокса от чужих глаз — замысел почти неосуществимый; в любом месте он будет незаметен примерно так же, как бегемот в детской песочнице. Однако в безумии Джонни была система: именно в окрестностях Вествилла, в отличие от большинства других мест, оставалась хоть какая-то возможность спрятать огромного зверя. Город лежал в открытой горной долине, сразу на запад от него вздымал в небо свои вершины становой хребет континента. Уже в нескольких милях от города начинались безбрежные холмистые просторы, многие тысячи квадратных миль местности, почти не изменившейся с тех пор, как индейцы в изумлении таращили глаза на Колумба. В короткий охотничий сезон эти места кишели людьми в красных куртках, без устали палившими из своих ружей по оленям, лосям и друг в друга; большую часть года здесь было совершенно безлюдно.

Если удастся незаметно переправить туда Ламмокса, появлялась хотя бы крохотная надежда, что их не поймают, пока не кончатся взятые из дома запасы. Ну а кончатся… А кончатся, тогда и посмотрим. Может быть, удастся прокормиться охотой. В крайнем случае в одиночку вернуться в город и снова вступить в переговоры, только на этот раз — с более сильной позиции, ведь никто, кроме Джонни, не будет знать, где скрывается Ламмокс. Все эти варианты он еще толком не продумал, главное было — спрятать Ламми, а подумать можно и потом. Главное — увести его в такое место, куда не сумеет добраться этот старый паскудник Дрейзер.