Сфера 17 - Ольга Онойко

Время остановилось.

Каждое утро поднималось солнце, волновалось или дремало море, бездумное и чужое. Каждый вечер загорались звёзды и на небосклон выплывало Сердце Тысяч, белое и лазурное, как Земля. Уже на третьи сутки своего заточения Николас перестал считать дни. Он ждал, когда Йеллену надоест. Он превратился в ожидание.

А Йеллену нравилось, и с каждым днём, казалось, нравится всё больше.

Если бы Николас что-то чувствовал, то чувствовал бы отчаяние.

На шестой день случилось нечто, нарушившее постоянство этого зелёного и лазурного ада.

…Где-то на нижнем, широком балконе, рядом со стоянкой, у директора располагался аппарат голографической связи. Николас, разумеется, и не думал его искать, он хорошо помнил предупреждения. Пару раз он видел издалека, как из ниоткуда ступает на мрамор балкона женщина средних лет, привлекательная, но со слишком тяжёлым и цепким взглядом. Акена, восклицал Йеллен, дорогая моя! — и прикасался щекой к щеке голограммы. Царствующая гендиректор скупо улыбалась в ответ. Они не говорили о делах, только обменивались вежливыми репликами и осведомлялись о пустяках, а потом Акена Тикуан исчезала.

Вечером шестого дня у белых перил стоял другой человек.

Днём директор изъявил желание совершить морскую прогулку в компании своего дорогого друга. Николас ждал его в одной из кают яхты — настоящей, парусной, огромной крейсерской яхты «Чайка». Неведомо, зачем она вообще понадобилась директору на астероиде, разве что для украшения горизонта. Возможно, так оно и было… Обычно Йеллен предпочитал ей антикварный катер, но в этот раз выбрал «Чайку». Роль экипажа на ней исполняли манипуляторы, похожие на осьминогов. Происходящее на рангоуте и такелаже порой выглядело как киносказка о морских чудовищах. В самый раз для Йеллена, думал Николас, рассеянно глядя на экраны под потолком: там полдесятка осьминогов ставили паруса. Впрочем, зрелище было скучноватое. Николас протянул руку, коснулся голографической струны, и взгляд камеры переместился в сторону дворца.

На широком нижнем балконе, там, где в иные дни бывала корпоративная императрица Акена, сейчас белела незнакомая фигура.

Николас приблизил вид.

Невысокий, стройный, с седыми волосами, падавшими на плечи, незнакомец точно сам был изваян из мрамора. Длинные, в пол, белые одеяния выглядели чуждыми всем модам Сердца Тысяч. Он стоял в непринуждённой позе, как будто опираясь о перила, которые для него не были материальными, и смотрел в полуотворённые двери — очевидно, ждал хозяина дома. Потом развернулся, поднял голову, кинул задумчивый взгляд в ту сторону, где море смыкалось с небом… Николас загнал увеличение до максимума, теперь он различал каждую морщинку на тонком благородном лице. Серые непрозрачные глаза мантийца смотрели благожелательно и отстранённо…

Мантиец.

На астероиде Йеллена, подумал Николас, неужели снова за ти-интерфейсом? Если бы Йеллен не хотел с ним разговаривать, он бы просто не принял вызов. Значит, он будет разговаривать. Любопытно, что это за мантиец. Сейчас Йеллен придёт.

Действительно, сверху по внешней лесенке спустился директор со стаканом апельсинового сока, улыбнулся. Он что-то сказал, мантиец обернулся к нему и ответил, но динамики передавали только шум прибоя… Николас чертыхнулся и торопливо влез в настройки. Он наложил несколько фильтров: голоса стали плоскими, но слова можно было разобрать.

Йеллен запретил мне связь со внешним миром, думал Реннард, но он не запрещал мне манипуляций с его камерами. Кроме того, будь разговор в самом деле секретным, о нём никто не мог бы узнать случайно. Значит, подслушивать можно. А мне очень интересно, о чём исполнительный директор Неккена будет говорить с мантийцем…

Йеллен непринуждённо уселся на перила, поиграл соком в стакане.

— Эрт Антер, — сказал он, — старый вы аллигатор. А я рад вас видеть.

— Поразительно, — ответил мантиец, — но вы не лжёте. Возможно, я тоже рад.

— Как ваши дела?

— Как всегда, обратно пропорциональны вашим, — Эрт Антер улыбнулся.

— Приятно слышать, — хохотнул Йеллен, — наши дела идут превосходно.

— А вот теперь вы лжёте, — заметил мантиец. — Ваши фантастические доходы падают. Миры один за другим выбирают Манту.

Йеллен покачал головой.

— Наши доходы растут. Растут наши расходы… но это долговременные вложения, они окупятся.

— Когда Манта будет стоять у ваших дверей, вы заговорите по-иному.

— Зависит от того, в какой позе она будет стоять.

Красивые седые брови гостя приподнялись.

— Вы большой шутник.

— Я просто трезво смотрю на вещи, — Йеллен отхлебнул сока, — а они очень забавны. Как-никак, вы побеждённая сторона, Эрт. Манта входила в состав Империи Тикуанов, а империя не отпускает свои колонии так просто.

Эрт Антер склонил голову к плечу. Глаза его смеялись, казалось, сказанное совершенно его не задело.

— Вы могли бы удержать нас, — сказал он медлительно, тем лиричным тоном, который так любил Йеллен; директор заметил это и беззвучно рассмеялся. — Если бы действовали мягче… ласковей. Но вы предпочли дискриминировать граждан с альтернативной физиологией.

Иначе граждане сожрали бы империю изнутри, подумал Николас, грандиозный удался бы реванш. Мало государь император щемил этих тварей… Йеллен только фыркнул:

— Вам было запрещено занимать государственные посты и служить в армии. Это не дискриминация. Это простые меры предосторожности.

— Это расизм, — с видимым удовольствием сказал мантиец.

— Расизм, — сказал Йеллен, — всегда симметричен. Ваша интервенция неизменно оборачивалась геноцидом, вы уничтожили миллиарды людей. А вам всего лишь запретили занимать государственные посты. И вы были оскорблены. Кто тут больший расист?

— Мы желаем человечеству только блага.

— Но там, куда вы приходите, немедленно начинаются интересные времена. Всякого рода гуманитарные катастрофы, — директор соскочил с перил, глаза его засверкали азартом. — Коллективное умопомешательство. Эпидемии, аварии, войны, революции. И отовсюду торчат ваши уши. Вы в центре событий. Рано или поздно даже дурак начнёт сомневаться, что вы направляетесь туда для оказания помощи.

— И всё же это так, — безмятежно улыбался Эрт Антер. — Мы, работники аппарата внешнего влияния — акушеры. Мы помогаем родиться новому человечеству. Но и мать, и младенец проходят через родовые муки. А новому пора родиться, Алан, давно пора.

Алан? Николас, весь превратившийся в слух, встрепенулся. Мантийцы не пользовались фамилиями, их двойные имена были просто двойными именами, но сокращение до одного имени так же, как и у людей, означало сближение. В принципе, Алан Йеллен мог звать Эрта Антера первым именем просто ради насмешки. Но мантийцам не была свойственна фамильярность.

Они зовут друг друга по имени?!

— Старые институты рушатся под собственной тяжестью, — продолжал мантиец, — вы сами наблюдаете этот процесс. Сколько просуществовала империя Тикуанов? Тридцать лет? Она родилась, расцвела и одряхлела за тридцать лет, одну пятую человеческой жизни.

— Но о реванше вы по-прежнему можете только мечтать, — сказал Йеллен.

Эрт Антер улыбнулся.

— Решение о капитуляции, — размеренно, внятно проговорил он, — принял Председатель Лат Гэл. Это был страшный позор, который огромной тяжестью лёг на его плечи, это был единственный способ избежать ещё большей трагедии… Но когда Лат Гэл подписывал эту вашу бумагу, ему было девяносто восемь, а Роэну Тикуану — сорок пять. Председатель пережил императора. До последнего дня жизни он оставался в полном рассудке и умер за рабочим столом. Мы находим, что это некоторым образом меняет дело. У нас больше времени, Алан.

— Зато мы быстрее, — усмехнулся директор. — Мы изобрели мерцательную связь, благодаря которой сейчас беседуем с вами. Мы изобрели ти-интерфейс, который вам так нужен. А вы в это время думали, что ещё можно вырезать из мозга.

— Наши достижения велики, — с ленцой сказал мантиец. — Вы просто не можете их понять. Но скажите, Алан, что хорошего в ваших скоростях? Они приносят вам счастье?

— А ваш гомеостаз — счастье? — мгновенно спросил Йеллен. — Вы наблюдаете за нами, а мы — за вами. На Мантах ничего не меняется, ничего не происходит. К вам не может прийти молодой лидер, с новыми идеями, с пламенным сердцем. Даже гений управления должен всю жизнь потратить на расширение эмоциональной территории, никакая иная карьера невозможна. Так и выходит, что власть оспаривают друг у друга только дряхлые аллигаторы. Многие годы один подбирается к другому, улучая момент для единственного броска, потом щёлкает челюстями и промахивается… или не промахивается. Нет никакой разницы, потому что аллигаторы все одинаковы.