Сфера 17 - Ольга Онойко

— …а недостатки альтернативы, — закончил директор, — остаются в тени и кажутся наивным умам не вполне реальными.

— Вы опасаетесь агрессии со стороны Манты?

Йеллен снисходительно улыбнулся и Николас внутренне поморщился, осознав, что допустил ошибку терминологии.

— Мантийцы не агрессивны, — сказал директор.

— Они развязали Великую войну, — заметил Николас.

— Войну развязал Союз, — Йеллен покачал головой, — потому что у Союза просто не было другого выхода. Вирус не испытывает ненависти к организму, он просто так существует. Но если организм не будет бороться, то погибнет. Мантийцы просто так существуют — а нам приходится быть милитаристами и агрессорами.

Он вздохнул и прикрыл губы двумя пальцами.

Лицо его вновь переменилось. В нём по-прежнему не было ни тени лукавства, ни намёка на высокомерие, но и ледяная суровость улетучилась. Директор задумчиво смотрел в горизонт своего астероида. Теперь он выглядел сдержанно-благородным, умудрённым. Точно имперский министр, которым, в сущности, и являлся… Николасу вспомнились слухи: поговаривали, что один из сыновей царствующего гендиректора Акены Тикуан рождён от Йеллена. Правда, относительно того, который именно, мнения расходились.

— Даже на «Поцелуе», — сказал этот Йеллен, третий по счёту, — стоят пушки.

Николас почувствовал озноб. Над горами облака темнели, обращаясь в тучи.

— На яхте? — заметил он, с усилием сохраняя внешнее спокойствие. — Ведь вы не планируете покидать систему Сердца… в ближайшее время.

— Кто знает, — медленно сказал директор, — что случится в ближайшее время.

Сейчас, подумал Реннард, сейчас нужно задать вопрос. Давно пора сменить тему. Чего я жду? Я летел сюда из семнадцатой сферы. Я столько нервов успел сжёчь. У меня есть дело, есть задача, которую надо решить. Я уже всё рассчитал, почему я молчу? Чёрт меня подери, Йеллен играет со мной как кошка с мышью, но я как будто уже сдался. Он слишком… слишком…

Николас сам себе толком не мог объяснить, что происходит. Казалось, Йеллен физически держит беседу в руках, как силовой канал удерживает русло реки, как дирижёр — голоса оркестра. Можно было только подпевать ему, но не вести свою партию. Реннард подумал, что этот человек-оборотень, с одинаковой лёгкостью превращающийся то в лиса, то в волка, намного умней и страшней, чем кажется. Алан Йеллен, владыка мира, второй человек в Сверхскоплении…

И директор снова переменился, как погода в апреле.

— Впрочем, огневой мощи моего «Поцелуя»… — он выдержал паузу, достаточную для того, чтобы сказанное превратилось в двусмысленность, — достаточно, чтобы никого не опасаться. Мы, конечно, не «Трансгалактика», но ответить на вызов можем.

Николас незаметно перевёл дыхание. Я не могу управлять разговором, подумал он, мне не хватает навыков и стойкости. Значит, не нужно и пытаться.

Йеллен покосился на него с любопытством. Николасу пришло в голову, что его мысли читаются по глазам, но сейчас это было даже к месту.

Он выдержал паузу. Йеллен ободряюще кивнул веками.

— Господин Йеллен, — негромко спросил Николас, — чего вы от меня ждёте?

Йеллен лучезарно улыбнулся.

— Вы интересный человек, — сказал он с преувеличенным выражением искренности, — новый человек.

— На Сердце Тысяч хватает интересных людей.

— Но мне не интересны люди с Сердца Тысяч, — директор обезоруживающе развёл руками. — Ваши мнения, ваш взгляд — он свеж.

Опять, подумал Николас с досадой, он опять играет. Нет, я начал свою линию, и я постараюсь её не потерять.

— Я помню, — сказал он, — у вас свои интересы, господин Йеллен. Мне лестно ваше внимание. Но всё же, давайте перейдём к делу.

Йеллен покачал головой и с некоторой обидой спросил:

— А разве мы ещё не перешли?

Николас подавил вздох.

— Я официальное лицо, — сказал он. — Я посланник моего народа.

— Я помню, — директор кивнул, улыбаясь, — семнадцатая сфера, Циалеш. Сто миллионов человек.

— Триста.

— Что?

— Триста миллионов. Дипломатическая изоляция и эмбарго. Мы хотим возобновить контакты с Союзом, мы готовы делать шаги навстречу. Господин Йеллен, я летел сюда в надежде решить эти вопросы.

На лице директора выразилось утомление. Некоторое время он смотрел на Николаса с укором. Николас не отводил глаз, Йеллен сделал это первым.

— Мне больше нравилось, когда вы говорили о приятных вещах, — печально сказал он, разглядывая цветущие аллеи сада. — С вами было приятно общаться.

Николас почувствовал раздражение, близкое к ярости. Подавить его стоило ему большого труда. Кем бы ни был господин Йеллен, он позволял себе слишком много.

— Я сожалею.

— А я, — обиженно заметил директор, — посвятил вам целый день, заметьте. Даже несколько дней.

Николас помолчал.

— Если я правильно помню, — сказал он, — таких, как мы, у вас две тысячи только в составе Союза… Две тысячи полномочных послов. И вы каждого удостаиваете личной аудиенции такой продолжительности?

— Нет, — Йеллен расцвёл. — Разумеется, нет. Считайте, что вам повезло.

— Я очень ценю ваше внимание, — терпеливо ответил Реннард. — Давайте решим деловые вопросы, господин Йеллен. Потом я буду всецело в вашем распоряжении. Думаю, ничем не омрачённая беседа покажется приятней нам обоим.

Йеллен посмотрел на него из-под ресниц и медленно, медленно, очень странно и очень ласково улыбнулся. У Николаса мурашки по спине побежали от этой улыбки.

— Что же, — сказал директор, — если вы настаиваете… Возможно, вы правы. Я слушаю.

Николас помедлил, покусывая губу.

— Мы получили два письма от Неккена, — сказал он, — некоторым образом противоречащих друг другу. В первом госпожа Тикуан заявляла, что не признаёт итогов революции и требует возврата кредитов. За этим посланием последовала изоляция планеты и эмбарго, его трудно было не принять всерьёз. Вы же говорите совершенно иное. Вы сообщили, что хотите восстановить контакты и возобновить торговлю. У нас возникло много вопросов. Безусловно, мы готовы идти вам навстречу. Мы хотим того же, что и вы. Но решение об изоляции принял Совет Двенадцати Тысяч, а не правление Неккена.

— Скажите, — прервал его Йеллен, — а до того, как стать послом, кем вы были?

Николас опустил руку со стола на колено, скрыв от собеседника, и впился ногтями в ладонь.

— Я начальник Управления соцобеспечения, — спокойно ответил он. — Член Народного правительства.

— Военной хунты, — поправил Йеллен вполголоса, с почти эротическим удовольствием. — А вам, господин Реннард, доводилось, скажем так… отправлять на расстрел?

Ах ты тварь, подумал Николас в бессильной ярости, да сколько же можно?! Тебя бы я отправил… нет, прекратить. Даже думать так нельзя, он всё видит и попросту наслаждается моей злостью. Я не доставлю ему удовольствия.

— А также приводить приговоры в исполнение, — сухо ответил он. — Во время Гражданской случалось всякое.

— Очаровательно, — директор мечтательно прикрыл глаза.

Николасу стало холодно.

Он был близок к тому, чтобы вовсе перестать воспринимать Йеллена как человека и официальное лицо. Пожалуй, мантийцы не просто так отряжали ксенопсихологов для переговоров с ним. Директор очень убедительно разыгрывал непредсказуемую и неподвластную морали стихию.

Или дьявола.

По безмятежным зелёным лугам астероида бежали лёгкие тени облаков.

— Мы понимаем, какое влияние вы имеете на Совет, — продолжил Реннард, пытаясь сохранить твёрдость голоса, — но всё же речь идёт о совершенно разных организациях — государственной и коммерческой. Пожалуйста, господин Йеллен, проясните ситуацию. Совет планирует изменить решение?

Исполнительный директор в задумчивости покачал головой.

— Решение… — пробормотал он. — Окончательное решение циалешского вопроса. Знаете, господин Реннард, вы подали нашим деловым партнёрам дурной пример. Если все начнут устраивать революции, чтобы избавиться от госдолга, выйдет нехорошо.

— Мы понимаем. Но вы первым вышли на связь. Вы сказали, что хотите наладить дипломатический контакт и получить гарантии соблюдения правовых норм.

— Да… — с ленцой сказал Йеллен, — да… правовых норм. Но знаете, нас не очень волнуют правовые нормы на одной конкретной планете в семнадцатой сфере. Нас больше волнуют правовые нормы в масштабах Сверхскопления. Так что окончательное решение вашего вопроса…

И вдруг он встал из-за стола.

Лицо его было теперь непроницаемо-мягким, словно лицо манекена.

У Николаса пересохло во рту. Он беспомощно поднял глаза, пытаясь проглотить вставший в горле комок. Йеллен не смотрел на него. Заложив руки за спину, выпрямившись, Йеллен смотрел в сторону гор, над которыми собиралась гроза.