Повелитель звуков - Фернандо Триас де Без

Несомненно, отец Стефан, в тот миг мне показалось, что я слышу историю своей жизни. Это во мне, Людвиге Шмидте фон Карлсбурге, с детства жили звуки. Это у меня был дар воспринимать, расчленять и хранить их внутри. Это я той ужасной ночью открыл в себе новый звук, звук жизни. Это я научился чарующими мелодиями подчинять себе женщин. Это я вливал свой белый эликсир в их тела, и они умирали у меня на руках. Я… был наследником Тристана! Мой голос пробуждает любовь, но мое семя несет смерть…

Взгляд предсказателя изменился, помутнел. Казалось, будто его глаза покоятся на кожаных мешках. Но в глубине их полыхал тревожный огонек.

– Как это произойдет? – спросил я.

– Мальчик никогда не узнает о том, кто он. Но он всегда будет чувствовать свое отличие от других. В один прекрасный день он встретит девушку и услышит зов плоти, все его тело распалится пламенем страсти, как это происходит со всеми мужчинами. Я думаю, он пожелает покорить ее, соединиться с ней на ложе, излить в нее свое семя. Таковы все мужчины! Его инстинкт подскажет ему, что делать. Сам не замечая того, он запоет любую песню, вложив в нее звук своего белого семени, звук любви. И та женщина будет пить звук как магический эликсир страсти и влюбится в него без памяти. Никто, никто не может устоять перед властью эликсира любви! Потому что, если человек услышит эту песню и не сможет соединиться с тем, кто спел ее, он обречен страдать до конца своих дней. Его кости сотрутся в прах, тело сгниет изнутри, как червивый плод, дыхание станет зловонным. О, ужасная боль ожидает его! Невыносимая пытка! Даже заклятому врагу не пожелаешь таких мучений. И с этим ничего нельзя поделать. С упорством умалишенного он будет стремиться отведать еще раз того эликсира, которого испил. Он отдастся наследнику Тристана, чтобы впустить в себя его семя, и, когда это произойдет, обретет вечный покой в объятиях совершенной любви. Как только эликсир любви и эликсир смерти снова сольются воедино, боль утихнет. Это будет повторятся со всеми девушками, которые повстречаются на пути наследника Тристана… Или с мужчинами, если он решит познать однополую любовь. Снова и снова он будет убеждаться, что, даруя любовь, он несет смерть, что его голос очаровывает, а его семя убивает, что власть его безгранична. Всего одна ночь – такова цена его страсти. Всего одна ночь! Святые, отрекаясь от плоти, обретают жизнь вечную. Но наследник Тристана жив до тех пор, пока повинуется голосу плоти. Он будет питаться жизнями женщин, дев, мальчиков, мужчин. Он убьет их всех и останется один. Всякий раз, испытав радость любви, он будет возвращаться в скорбную юдоль одиночества.

Я едва сдержался, чтобы не вскрикнуть. Я желал получить ответ, желал найти решение. У любого яда должно быть противоядие. Возможно, волшебник мог мне помочь.

– Послушайте… Мой поручитель очень богат. Цена не имеет значения…

Волшебник опустил глаза:

– О, нет! Речь не об этом! Мы имеем дело с единственным заклятием, перед которым бессильна любая магия. Мы не знаем формулы. Заклинание, способное снять заклятие Тристана, было известно лишь некоторым учителям музыки, но едва ли кто‑нибудь из них живет и поныне.

– А… почему?

– Да потому, что уже почти не осталось наследников Тристана. Они перевелись. В иные времена их было слишком много. Они бродили по дорогам, соблазняя своим пением всех женщин, что встречались им по пути. И вслед за ними по горам и долам Европы катились смерть и ужас. И тогда учителя музыки объединились, чтобы остановить эту эпидемию. Они боялись, что наследники Тристана истребят род человеческий… Музыканты, композиторы и учителя музыки знали ритуал, чтобы снять заклятие, но это было триста лет назад… Ныне они мертвы.

– А нельзя ли как‑нибудь избежать этого? Что, если малыш даст обет непорочности и молчания? Ведь монахи дают обеты! Молчание погасит звук любви, а непорочность остановит смертоносную жидкость. Может, достаточно сделать над собой усилие…

– Забудьте! Как вы не понимаете: вечная любовь ненасытна! В этом люди подобны животным. Семя мальчика питает вечную любовь, пробуждая в нем чудесный звук. Он превратится в безжалостного убийцу, будет убивать, не потехи ради, нет, – чтобы выжить. Когда он достигнет половой зрелости, то не сможет сдерживать влечение и, подобно дикому чудищу, станет пожирать вместе с телами невинные души. Высшим милосердием было бы убить наследника Тристана, убить, пока он не успел вырасти… В противном случае за ним до конца дней будет тянуться след смертей и разрушений.

Дневник Рихарда Вагнера

Матильде Везендонк

8 декабря 1858 года

Со вчерашнего дня я снова взялся за «Тристана». Я остановился на втором акте. Но… какая это будет музыка! Я готов работать над ней до конца жизни. Она исполнена необычайного величия и красоты. Она завораживает и подчиняет. Ничего подобного я прежде не писал, но мне не хочется завершать ее, потому что в этой музыке я живу вечно.

40

На следующий день я уехал в Саксонию. На это долгое путешествие я решился ради одной краткой беседы. Но это того стоило.

Заснеженный Дрезден казался тихим и умиротворенным, как будто ничто происходившее в мире не волновало его, Я не хотел затевать этот разговор в нашем доме, в присутствии матери – это могло причинить ей боль. Отец и сын должны были поговорить наедине.

И я направился прямиком в Академию художеств Дрездена, где работал отец. Казалось, он совсем не удивился, увидев меня в дверях мастерской. Мне показалось, что он постарел, в движениях появилась медлительность, несвойственная ему прежде. Его окружали холсты, все они были незаконченны. Он отложил кисти и вытер руки, испачканные краской, такой же грязной тряпкой. Он догадался, что я явился неспроста, и закрыл дверь. Задал мне несколько ничего не значащих вопросов. Момент, который он столько лет пытался отсрочить, настал.

– Кто я, отец?

– Кто ты? Ты Людвиг…

– Полно, отец! Я знаю, как меня зовут, знаю, что я Людвиг, я спрашиваю не об этом. Кто я на самом деле? Откуда я? Ты всегда боялся того, что со мной происходило… Ты ничего не хотел слышать о моих способностях… Я пытался поговорить с тобой, пытался объяснить тебе, что в моем теле живут звуки… А когда ты обнаружил, что мой голос великолепен, то отправил меня в школу, чтобы я отринул зло и нашел Бога в музыке, как ты нашел его (или поверил, что нашел) в живописи… Но самое время раскрыть мне глаза, дорогой отец: кто я? Откуда я? Правда, мне нужна правда. Без нее мне не жить, потому что… – Я не стал распространяться о трех ужасных смертях: благо, отец так мало знал о моем даре. – …Потому что я не могу так больше, я хочу освободиться от звуков, они сводят меня ума… И я знаю, что лишь правда может излечить меня. Расскажи мне все!

Отец глубоко вздохнул, и в этом вздохе мне послышалось облегчение. Казалось, будто он наконец решился сбросить с плеч тяжелую ношу, тянувшую его к земле.

– Хорошо, Людвиг, будь по‑твоему. Но должен предупредить тебя, что правда, которую ты стремишься узнать, причинит тебе боль, много боли…

Мое молчание было ему ответом.

– У меня была сестра пятью годами младше меня. Она умерла в день твоего рождения.

– Почему?

– Да потому, что… она умерла, родив тебя.

Кровь ударила мне в голову. Мой отец говорит, что моя мать – вовсе не моя мать, что я сын его сестры.

– А я… я, Людвиг… Я не твой отец. На самом деле я твой дядя. Мы с твоей матерью – я хотел сказать, с твоей тетей – приютили тебя и растили как своего собственного. Мы предпочли бы, чтобы ты никогда не узнал всех обстоятельств твоего рождения, поклялись молчать и сделали все, чтобы сохранить честь семьи. Мы хотели, чтобы ты рос как все дети, окруженный любовью и заботой. Но когда ты начал расти, я заподозрил, что с тобой творится что‑то неладное, что подозрения моей сестры Марты были небеспочвенны. Ты мог слышать все, уши стали для тебя глазами… И я начал бояться, что пригрел на груди змею, исчадие ада…

– Отец, – прервал я его, – кто же тогда мой настоящий отец?

– Этого мы не знаем. Все произошло так быстро! Это случилось осенью. Мы отдыхали в небольшой уютной гостинице в Австрийских Альпах. На третий вечер мы вышли прогуляться в окрестностях. Моя сестра Марта, твоя настоящая мать, увидела кабаргу, которая перелетела через дорогу и скрылась в чаще.

Марта, как маленькая девочка, бросилась вслед за ней и заблудилась в лесу. Она была такой: ничего не боялась, совсем ничего. И это сгубило ее. Вместо того чтобы позвать на помощь, она решила сама найти дорогу обратно. Марта была упрямой. Упрямой и храброй. Но она выбрала неверный путь и уходила все дальше и дальше от гостиницы, все больше углубляясь в горную долину. Там, вдали от нас, в густом темном лесу на нее напал мужчина и надругался над ней. Думаю, это был бродяга, грабитель с большой дороги, скрывающийся в лесу от правосудия, или убийца. От него разило алкоголем, он был пьян, но его сила была чудовищной. Глумясь над моей сестрой, этот выродок пел песню. Это было страшнее всего, Людвиг. Почему? Этого я не знаю, но твоя мать, Марта, то и дело повторяла: «Та мелодия, Иоганн… Это было отвратительно, самое ужасное, что я когда‑либо слышала… Старинная песня на забытом наречии, смеси французского и бретонского. Ее сочинил один средневековый трубадур. Он поведал мне легенду, древнюю историю…» Я усомнился в том, что простой бродяга знал древние наречия или песни бардов, но Марта уверяла, что так оно и было…