Повелитель звуков - Фернандо Триас де Без

Следуя клятве Гиппократа, врач свято хранит тайны мужчин и женщин. Но одно дело признаться в неверности и совсем другое – в убийстве трех женщин. Что сделали бы вы, будучи врачом, услышав исповедь заматерелого убийцы? Стали бы молчать? Одним словом, я решил пока не раскрывать всей правды.

Мой выбор пал на доктора Шульца. Я уже упоминал о нем: он осматривал меня, когда я только появился на свет, и родители испугались, что их ребенок родился незрячим. Доктор Шульц был лечащим врачом нашей семьи, пока мы жили в Мюнхене. Его терпению, упорству, благоразумию мог позавидовать любой древний мудрец… Последний раз мы виделись за несколько месяцев до моего отъезда в Высшую школу певческого мастерства. Причиной тому послужили экземы, неожиданно образовавшиеся у меня на коленях. Заподозрив проказу, мать забила тревогу и немедленно вызвала врача. Доктор Шульц обследовал меня и прописал лечение мазями, которые изготавливались в Карлсруэ по его собственному рецепту. На всю жизнь я запомнил внимательный строгий взгляд за толстыми линзами очков, величавую осанку, уверенную неторопливую речь. Он был скуп на слова, но каждое слово его было исполнено самого глубокого смысла.

Доктор Шульц принимал на дому, в старинном особняке в самом центре Мюнхена. Я еще помнил это место.

Одним утром, через четыре дня после визита в бордель, я постучал в его дверь. Дверь мне открыл сам доктор Шульц. Он постарел, в волосах блестела седина, но взгляд его оставался все тем же – проницательным и исполненным благородства. Он не признал меня. Немудрено – с тех пор как мы виделись последний раз, прошло восемь лет. Тогда я был еще ребенком, а сейчас он видел перед собой юношу, повзрослевшего и возмужавшего. «Людвиг Шмидт фон Карлсбург», – представился я. Недоуменное выражение на его лице сменилось искренней радостью: «Людвиг?! Какой приятный сюрприз! Ну проходи, проходи».

Он провел меня в кабинет. За восемь лет здесь ничего не изменилось. Глядя по сторонам, я натыкался на предметы, которые осели где‑то на дне моей памяти: скелет, анатомические атласы, устройства из железа и мрамора, измерительные приборы, толстые корешки книг с неудобоваримыми латинскими названиями.

Он спросил меня о родителях, о моей жизни, о том, что я делаю в Мюнхене. С присущим ему тактом он то и дело замолкал, давая мне возможность самому обозначить цель визита. Объяснения не последовало. Наконец, доктор Шульц решил, что хватит ходить вокруг да около:

– Хорошо, Людвиг, чем я могу тебе помочь?

И тогда я поведал свою историю, приписав ее некоему вымышленному другу. Он‑де совершенно отчаялся, но не осмеливается прийти сам, боясь разоблачения, так как он оказался замешан в ужасных событиях. Я предложил ему свою помощь и поэтому решил обратиться от его имени к лучшему врачу Мюнхена, человеку, которого я знаю с детства. Возможно, он сумеет помочь моему другу, не предавая дело огласке.

Доктор Шульц кивнул, как будто соглашаясь. Это означало, что пора переходить к разговору по существу. Он пообещал, что сохранит врачебную тайну, а также что отыщет способ лечения, буде таковой имеется.

– Нет, этого не может быть, – отрезал он, когда я рассказал историю моего мнимого друга. – В самом деле, есть болезни, которые передаются половым путем и, как, например, сифилис на определенной стадии запущенности, могут привести к летальному исходу. Но между заражением и смертью должно пройти несколько лет… Случаи же подобные твоему медицине неизвестны.

Потом он рассказал мне о клетке Лейдиха, открытой четыре года назад доктором Францем Лейдихом. Эта клетка, помещенная в яички, начинает вырабатывать гормоны, так называемые андрогены. Инфекции, которые передаются посредством этой клетки, хорошо изучены. «Но, – повторил он, – мгновенной смерти в результате семяизвержения нет никакого научного объяснения. Возможно, – продолжал доктор, – у вашего друга слишком развита фантазия или же он просто решил таким необычным способом привлечь к себе внимание окружающих». «Нет же, это не выдумка, – возразил я, – я хорошо знаю своего друга». «Тогда, – предположил доктор Шульц, – речь идет о невероятной случайности, о том, что происходит один‑единственный раз за всю историю человечества. С такими случайностями мы сталкиваемся ежедневно».

Говоря по правде, святой отец, он привел этот довод из вежливости. На самом деле, он счел меня простаком, который попался на удочку человеку с явными психическими расстройствами. Он проводил меня до двери и сказал напоследок: «Если у вашего друга вновь случится что‑то подобное, немедленно поставьте меня в известность. Но не беспокойтесь, это просто невозможно».

36

Прошло еще какое‑то время, и в моей душе созрело другое решение: если врачеватель тел был бессилен, возможно, мне следует обратиться к врачевателю душ. На эту мысль навела меня (сама не ведая того) тетя Констанция после того, как обнаружила пропажу денег:

– Красть – великий грех, Людвиг. Исповедуйся. Если Господь простит тебя, то и я прощу.

В этот момент меня словно осенило. Я почувствовал, что над моим телом довлеет некое заклятие, а все заклятия – промысел Сатаны. Может быть, служитель Господа знает заклинание, которое выведет из моего семени смертоносный яд. Тогда мне не показалось это бессмыслицей, ведь, если такое заклинание существовало, я должен был его узнать. Поймите, святой отец, я был одинок в своем отчаянии и нуждался в утешении.

Врач хранит тайны, следуя профессиональному кодексу чести, что же касается духовника, то, как вы и сами прекрасно знаете, он делает это под угрозой отлучения. Поэтому исповедь показалась мне тогда наилучшим способом выяснить, что со мной творится.

Я выбрал церковь подальше от моего квартала и почти целый день просидел на скамье, усердно изображая молящегося.

Мимо меня прошел молодой священник. Его открытое лицо располагало к доверию. В тот миг я подумал, что страдания вожделеющей плоти были ему вовсе не чужды. Но с другой стороны, молодым людям недостает опыта. Едва ли он мог дать мне совет. Я отказался от него.

Потом появился еще один, старик. Он должен был хорошо разбираться во всех церковных обрядах, хотя в таком возрасте трудно сохранить ясность ума. Нет, он не помог бы мне. Наконец, я увидел священника, который мог мне подойти. Это был мужчина лет пятидесяти, с проседью в волосах, живой и энергичный.

Два дня я не выпускал его из виду. Когда службы заканчивались, я шел за ним до самого дома, в некотором отдалении от него. Я изучил каждый его жест, каждый взгляд. Его манеры произвели на меня самое благоприятное впечатление. Приветствуя прихожан, он улыбался, и это выглядело вполне естественно. Его рукопожатие было крепким и решительным. Да, он подходил мне как никто другой. Как следовало из таблички на исповедальне, священника звали отец Кайзер.

На следующий день я зашел в викариат и спросил об отце Кайзере.

– Я желаю исповедаться. Передайте ему, я буду ждать его в исповедальне. Мне потребуется много времени, – сказал я помощнику викария, худощавому юноше, взглянувшему на меня с явным недоверием.

Я направился в предел церкви и зашел в исповедальню, на которой было написано его имя. Прошла почти четверть часа, и, наконец, я услышал приближающиеся шаги.

Отец Кайзер вошел в исповедальню, задернул занавеску и опустил деревянную решетку, чтобы скрыть мое лицо.

– Ave Maria, Пречистая Дева.

– Без греха зачавшая.

Когда я закончил исповедь, отец Кайзер тяжело вздохнул. Его дыхание, теплое, резкое, коснулось моего лица. Он спросил, известно ли властям о моем случае. Я ответил, что доверился лишь ему, рассчитывая на тайну исповеди.

– Господь испытывает тебя, – сказал он тогда. – Если ты говоришь правду, если корень зла и впрямь таится в твоем голосе и в твоем семени, заставь свой голос замолчать навсегда и избегай женщин до конца своих дней. Дай обет молчания и обет целомудрия. Господь испытывает тебя, сын мой. Пути Господни неисповедимы. Разве не он, желая испытать веру Авраама, потребовал от него принести в жертву своего собственного сына Исаака?[3]

На тебе нет заклятия, сын мой, и никакие заклинания тебе не нужны. Несомненно, ты избран Господом, и он дает тебе это понять. Он хочет, чтобы ты отрекся от плоти и никогда не использовал свой голос для совращения впечатлительных девушек. Иного объяснения нет. Только представь, сын мой, ты один из тех, кого Христос призвал пасти его стадо. Моя епитимья проста. Пятьдесят раз «Отче наш» и совет: уезжай из Мюнхена, отправляйся в любой другой город Германского союза. Поступай в семинарию. Неважно, какой орден ты выберешь. Францисканцы, иезуиты, доминиканцы – Господу все едино. Ты должен стать священником, а Бог укрепит тебя на твоем пути. Бог милосерден, он никогда не требует от рабов своих ничего, что было бы им не по силам.[4] Вот и все, что я могу тебе сказать…