Два года в Испании. 1937—1939 - Овадий Герцович Савич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дочь горняка и жена горняка, она с детства знала, что такое бесправие, нищета, каторжный труд и борьба. Труд и горе она, как Горький, вправе назвать «своими университетами». Она рано стала женой и матерью, и тогда лишь открылся дар ее вдохновенного, убежденного и убеждающего слова. Это слово сердца, но родилось оно тогда, когда ум и чувство сделали свой выбор, когда правда, борьба и счастье стали для нее синонимом коммунизма.
И среди войны она находила время, чтобы читать и учиться. Осенью 1938 года в Барселоне мы с Рикардо Марином, работавшим в нашем полпредстве, зашли в книжный магазин и увидали Пасионарию. Пока Марин разговаривал с ней, я тайком просмотрел отобранную ею пачку книг. Там были очередной том сочинений Ленина, Шекспир, только что вышедший перевод Пушкина, книги второстепенных испанских авторов XIX века. Она заметила мое любопытство, улыбнулась и сказала: «Есть столько книг, и надо знать все. Это вы, интеллигенты, все читали вовремя, а я это делаю с опозданием. Я недавно прочла Байрона. Это ободряющее чтение. Байрон не был бы с Чемберленом. Мне иногда казалось, что я читаю стихи бойца наших интернациональных бригад».
Перед очередным призывом восемнадцатилетних в Народную армию Объединенная социалистическая молодежь, неизменно принимавшая деятельное участие в подготовке призыва, обратилась к виднейшим людям страны с просьбой выступить перед призывниками, написать обращения. Пасионария категорически отказалась: «Мой сын не в армии, я не могу убеждать чужих сыновей».
Ее сыну Рубену едва исполнилось семнадцать. Он не должен был призываться. Он находился в Советском Союзе и собирался стать летчиком. Но, не сговариваясь с матерью, он разделял ее чувства. Слишком тяжело было его родине. Он ушел из школы, уехал в Испанию, поступил простым солдатом в армию Модесто — лучшую ударную армию республики, перешел с нею Эбро, был ранен и произведен в лейтенанты.
После победы фашистов Рубен Руис Ибаррури вернулся в Советский Союз. Летчиком он так и не стал. Когда гитлеровцы напали на нас, он добровольцем пошел в Красную Армию, был ранен, награжден орденом Красного Знамени, снова отправился на фронт. Под Сталинградом, командуя пулеметной ротой, освободившей Калач, он был смертельно ранен. Когда его хотели перевязать, он сказал: «Перевязывайте тех, кто сможет сражаться». И прибавил: «Не надо слез, я умираю за Испанию и за УРСС» (СССР — по-испански).
Может ли мать отдать делу своей жизни больше, чем жизнь своего сына? Может ли сын подтвердить свою верность этому делу чем-либо большим, чем жизнью?
Через несколько лет герой французского и испанского Сопротивления Кристино Гарсиа писал в ожидании казни:
«Товарищу Долорес, нашему руководителю, нашему учителю и примеру для всех борцов только два слова: группа коммунистов как бы одета в саван, и когда ты получишь это письмо, нас, несомненно, уже не будет на свете. И мы хотим сказать тебе, что никто не смог вырвать из наших уст ни одной жалобы, никто не смог в нашем присутствии безнаказанно бросить грязью в имя славной коммунистической партии, которою ты руководишь…»
Если вы хотите знать, кто такая Долорес Ибаррури, скажите себе: «Это — Испания». А если вы хотите в одном образе увидеть Испанию, скажите себе: «Это — Пасионария».
Они неразделимы.
8
Теперь я расскажу о человеке, который не принадлежал ни к какой партии, а был верующим католиком. Таких католиков и таких кадровых офицеров было немного, но — были.
Когда в Барселоне начался мятеж, фашисты захватили гостиницу «Колон» («Колумб») на центральной площади Каталонии и, поджидая подкреплений, вели беспрерывный огонь. Плохо вооруженный народ тщетно пытался атаковать их: каждая попытка обходилась в десятки и сотни жертв.
Многое зависело от поведения барселонских «штурмгвардейцев» — жандармов. Фашисты были убеждены, что они присоединятся к ним. Штурмгвардейцами командовал полковник Эскобар, старый военный и ревностный католик. Казалось, для него не может быть сомнений и он поступит так же, как большинство генералов и старших офицеров.
Но присяга была для Эскобара выше дружбы и кастовых связей, а народ — выше католической церкви. Если народ расходится с церковью, то и бог расходится с нею, думал Эскобар.
Он вывел своих штурмгвардейцев на площадь. Впереди солдат и рабочих, переходя в сквере от дерева к дереву спокойным учебным шагом, показывая пример мужества и расчета, он вел за собой атакующих. Рабочие впервые узнали, что вовсе не надо бросаться на приступ беспорядочной толпой, а надо отвоевывать шаг за шагом. Эскобар вошел в гостиницу первым.
Потом ему поручили дивизию на мадридском фронте. Она была составлена из совершенно неопытных милисианос. В первом же бою они дружно бросились бежать. Эскобар побежал с ними. А затем, неожиданно остановившись, закричал:
— Очень хорошо, дети мои, прежняя позиция никуда не годилась, а эта действительно замечательная! Вы уже всё понимаете! Давайте окапываться!
И схватил лопату. Милисианос остановились и начали копать землю.
Вряд ли Эскобар знал, что нечто подобное задолго до него сделал русский полководец Суворов. Одно, во всяком случае, было у них общим — любовь к солдату.
Однажды командный пункт Эскобара подвергся отчаянной бомбежке. Он перекрестился и с сияющим лицом сказал:
— Благодарю тебя, господи, за то, что ты подвергаешь испытанию меня и офицеров, а не моих солдат!
Потом он командовал корпусом. Корпус вел себя прекрасно, но никто не создавал командиру рекламы, а сам он не искал ее. Наконец ему поручили далекий тихий фронт Эстремадуры. Когда там началось неожиданное фашистское наступление, все были уверены, что враг с легкостью пройдет вперед: фронт был в полном небрежении у центральных властей. Но оказалось, что Эскобар, не получая ни подкреплений, ни оружия, сумел все же так расставить свои силы, так укрепиться, так подобрать
