Прививка для императрицы: Как Екатерина II и Томас Димсдейл спасли Россию от оспы - Люси Уорд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Екатерина одобрила его предложение, и четырех кадетов и Элеонору привили во второй раз. Однако в этот момент ее внимания потребовали важнейшие события, которые начали развиваться вдали от замкнутого мирка больницы-изолятора: Турция объявила войну России. Чтобы вплотную заняться этим кризисом, ей следовало избавиться от всех отвлекающих факторов. Она уже твердо решила, что привьется; теперь же отправила Томасу распоряжения, согласно которым процедуру надлежало провести без всяких дальнейших отлагательств. «Я едва мог поверить своим глазам, – писал он, – ибо мне казалось в высшей степени немыслимым, чтобы ее решимость ничуть не ослабела даже сейчас»[209]. Ему оставалось лишь повиноваться велению российской правительницы.
Прививку императрицы назначили на 12 октября. За восемь дней до запланированной даты она перешла на особую подготовительную диету, следуя подробным инструкциям Томаса. На ланч (если прибегнуть к английскому названию трапезы между завтраком и поздним обедом) ей разрешалась курица или телятина, однако не жареная, а вареная; для вкуса позволялось добавлять соль, но не специи. На обед он рекомендовал кровяную колбасу, суп, овощи, тарталетки с фруктовой начинкой, но никакого сливочного масла или яиц – и никакой репы, которая, как он полагал, тоже способна привести к перегреву организма[210]. Между тем Димсдейл отобрал и привил трех детей «хорошей конституции», чтобы гарантировать запас материала ко времени императорской прививки. Всех юных пациентов доктор лично доставил в дом Вольфа в сопровождении полицейских, несмотря на опасения родителей этих детей, считавших, что предоставление гноя для прививки убьет их. Одним из троих был шестилетний Александр Данилович Марков, старший сын офицера невысокого чина, уже обучавшийся в кадетском корпусе. Характер у мальчика был под стать его месту в истории: сама Екатерина отмечала, что это был ребенок живой, бойкий, вечно задававший вопросы и «маленький, точно букашка»[211].
Томасу больше ничего не оставалось делать в плане подготовки. Он написал своему другу Генри, благодаря за помощь, оказанную его сыну Джозефу, и обещая расплатиться с ним. Правда, потом он добавил несколько строчек, которые наверняка встревожили адресата: «Надеюсь оказаться рядом с тобой и поблагодарить тебя лично… однако, случись что, пусть это письмо служит признанием моего долга».
Императрица тоже сознавала, какой риск грозит ее врачу, если прививка пойдет не так. Ее смерть, особенно от рук иноземца, мгновенно породила бы всевозможные теории заговора и, несомненно, спровоцировала бы – в отместку – нападения на двух заезжих английских медиков и, возможно, даже на их родину. Помимо того, что Россию захлестнула бы опасная борьба за власть, если бы в стране произошла вторая безвременная кончина монарха менее чем за десяток лет, Томаса и Натаниэля ни за что не выпустили бы из Царского Села живыми, едва новость о смерти государыни от прививки просочилась бы за пределы ее ближайшего окружения. Несмотря на убежденность в том, что все пройдет благополучно, Екатерина продумала планы на случай, если исход окажется иным. По ее приказу в Финском заливе дежурила яхта, готовая отправить Димсдейлов домой, в безопасную Англию[212]. Если бы государыня не пережила процедуру, то запряженный экипаж, ожидающий возле дворца, домчал бы врачей до судна, прежде чем известие о кончине императрицы распространилось бы.
Кэткарт тоже размышлял о катастрофических последствиях, которые могли наступить, если императрица или великий князь не пережили бы прививку. Он уведомлял лондонских министров о развитии событий – в частности, передал им квалифицированное мнение Томаса о том, что операции пройдут успешно, и добавил, что «это было бы весьма удачно, ибо потеря того или другого лица погрузит сию империю в пучину смятения, из коей будет претрудно выбраться»[213].
11 октября, в субботу, Екатерина согласно особому подготовительному расписанию приняла пять гран ртутного порошка, прописанного Томасом. Содержащиеся в нем каломель, измельченные крабьи клешни и сурьма прочистили ее организм. Она была готова подвергнуться прививке.
Как и было условлено, вечером следующего дня в девять часов к дому Вольфа подкатил почтовый дилижанс. Ни пациенты больницы, ни работавшие в ней доктора (за исключением наших двух англичан) не знали о плане. Димсдейлы подыграли конспираторам, ничем не показав, будто знают причину срочного вызова. Александр (тот ребенок, которого выбрали в качестве донора зараженного материала для Екатерины) уже спал. Его завернули в меха, Натаниэль снес его вниз, два врача и мальчик спешно погрузились в карету и двинулись в ночную тьму. После того как они перебрались на другой берег Невы, их подвезли прямо к задним воротам Зимнего дворца, которые Томасу показали, когда он уезжал в дом Вольфа.
«Мы вошли во дворец потаенным входом, где барон Черкасов нас встретил и провел к императрице», – писал доктор[214]. Екатерина в полном одиночестве ожидала их в небольшой комнате. Томас извлек свой серебряный футляр с хирургическими инструментами и вытащил один из трех ланцетов, плотно размещенных внутри. Он развернул лезвие, положенным образом высвобождая его из перламутровой ручки-оболочки. Мальчика незачем было будить. Врач слегка погрузил острие ланцета в один из гнойников, образовавшихся у него на теле. Затем он проткнул поверхность кожи в верхней части обеих рук Екатерины, ближе к плечам. Получились маленькие, едва заметные ранки, к которым он прикоснулся увлажненным ланцетом. Операция, планировавшаяся в течение многих недель, была произведена за какие-то секунды. Императрица Всероссийская получила прививку оспы.
Томас и Натаниэль подхватили маленького Александра и поспешили вон из дворца. Натаниэль отвез мальчика обратно в дом Вольфа, где объяснил встревоженным коллегам, что отец ездил прививать ребенка одного знатного дворянина и взял зараженный материал у мальчика. Томас же остался в предоставленных им с сыном апартаментах на Миллионной. Он провел беспокойную ночь, мысленно перебирая события прошедшего вечера. Саму процедуру наконец выполнили, однако теперь, когда в тело Екатерины попал смертоносный вирус, начиналось самое опасное время.
Екатерина II перед зеркалом. Портрет кисти Вигилиуса Эриксена, 1762 г.
6. Прививки
Лихорадочный жар, общее беспокойство, пульс существенно убыстрен.
Томас Димсдейл[215]Утром 13 октября богато изукрашенная карета, запряженная восемью лошадьми, с тремя форейторами, выехала из ворот Зимнего дворца. Шторки на окнах экипажа были опущены. Внутри, скрытые от посторонних взглядов, сидели Томас Димсдейл и барон Черкасов, игравший роль его переводчика. Они выбрались из Петербурга и отправились в царскосельское имение правящей семьи, располагавшееся в 15 милях к югу от столицы.
За несколько часов до этого императрица отправилась в точно такой же путь, проведя беспокойную ночь, в течение которой по ее телу то и дело прокатывались волны боли, словно у нее начиналась простуда. Прививка начинала действовать, и пульс у Екатерины бешено участился. Она заранее велела своему врачу последовать за ней в ее загородный дворец, оставив Натаниэля в доме Вольфа. Ее сын Павел также еще не выехал в Царское Село: он начинал диетические приготовления к собственной прививке, для которой она надеялась предоставить зараженный материал из своего тела. Такой план стал порождением не пылких материнских чувств, а тонкой стратегии: императрица намеревалась побороть предрассудок, согласно которому прививочный процесс якобы вызывает смерть донора. Придворным сообщили, что государыня отправилась с кратким инспекционным визитом на одну из строек, – вполне правдоподобное объяснение, если учесть ее манию вечной перестройки и усовершенствования. Граф Орлов, ее фаворит и главный помощник-«силовик», как раз в это время был в отъезде (на охоте); никто не думал, что она решится подвергнуться прививке, когда его не будет рядом. До поры до времени истинная природа ее поездки оставалась совершеннейшей тайной почти для всех.
Царское
