Горькая любовь князя Серебряного - Валентин Ежов

Оглядела постель и Дуняша.

— Я, чай, боязно на такую постель и всходить, — сказала она.

— А на овин тебе не боязно с нашим ключником! — засмеялась Паша.

— И что плетет!.. Что плетет! — снова всплеснула руками Дуняша.

Дверь открылась, и в светлицу ступил Морозов. Он чуть повел глазами, и обе девки, кланяясь ему на ходу, быстро убежали.

Дружина Андреевич подошел к Елене, взял ее за обе руки, приблизил к себе.

— Здравствуй, моя жена перед людьми и Богом! — торжественно выговорил он. — Пусть теперь попробует кто-нибудь обидеть тебя!

— Спасибо, Дружина Андреич, — вздохнув, сказали Елена.

— Но и ты поклянись тоже. Клянись, что не обесчестишь ты седой головы моей!

— Клянусь, — прошептала Елена.

Морозов рывком обнял ее, жадно и страстно приник к ее губам. Елена, простонав, с трудом освободила губы. Задыхаясь, жалобно попросила:

— Дружина Андреич, молю тебя, повремени немного… Дай мне привыкнуть.

Морозов нахмурился, но быстро превозмог себя, улыбнулся.

— Так и быть, немного повременю, — ласково провел рукой по ее голове. — Я понимаю тебя.

Четверо всадников ехали лесом. Серебряный и Михеич впереди, а их новые товарищи чуть поотстав от них. Один из спутников затянул песню, другой стал подтягивать.

Михеич подъехал к князю.

— Боярин, — сказал он. — Я слышал, как эти двое промеж себя поговаривали… черт знает, — все, кажись, по-русски, а ничего понять нельзя. Опасаюсь, уж не лихие ли люди?

— Да, я, чай, уже недалеко до Москвы! — отвечал князь.

— Эх, батюшка, я понимаю — одно у тебя на уме. Оно, конечно, Елена Дмитриевна славная девица, а и шею-то торопиться в хомут совать в твои годы…

Пронзительный свист прервал Михеича.

— Берегись, боярин! — закричал он.

Сильный удар обрушился на князя, свалил его с седла.

Из-за кривого дуба выпрыгнули несколько человек. Двое схватили Серебряного, двое других навалились на Михеича.

— Вот мошенники! Ведь подвели же, окаянные! — завопил Михеич.

— Кто такие? — спросил грубый голос

— Бабушкино веретено в дедушкином лапте, — ответил старший из спутников князя.

— Не тряси яблони! — сказал черноглазый и выехал вперед.

Руки нападавших тотчас отпустили схваченых, и неизвестные люди исчезли за кривым дубом.

— Что ж, боярин, — сказал молодой, помогая князю подняться. — Говорил я тебе, что вчетвером веселее!

— Уж такое веселье, тетка твоя подкурятина! — в сердцах заметил Михеич.

— Теперь только до мельницы добраться — там и ночлег, и корм лошадям найдешь, — продолжал, подсаживая князя в седло, молодой. — Дотудова дай тебя проводить, а там и простимся.

Четверо всадников тронулись дальше. Михеич снова склонился к Серебряному.

— И угораздило же их, окаянных, тащить нас на мельницу.

— Да что тебе там, худо что ли?

— Худо, что там мельник.

— Что ж с того, что он мельник?

— Как что?… Разве ты не знаешь, князь, что нет мельника, которому бы нечистый не приходился сродни? Али ты думаешь, он сумеет без нечистого плотину насыпать? Да черта с два!

— Слыхал я про это, — ответил князь, — Да только теперь не время разбирать, бери, что Бог послал.

Вскоре они добрались до места. Месяц взошел на небо. Развалившаяся мельница и шумящее колесо были озарены его блеском.

Молодой строго наказывал старику-мельнику:

— Чтоб боярин всем был доволен! Понял? И не морочь. Мы ведь друг друга знаем.

Мельник, что-то ворча, повел приезжих в комору, стоявшую недалеко от мельницы.

Серебряному помогли прилечь на мешки с мукой.

Пока мельник разжигал лучину, спутники князя прощались с ним.

Молодой поклонился Серебряному.

— Не поминай лихом, боярин!.. И еще прими мой совет: никому на Москве не хвались, что отодрал, как Сидорову козу, слугу Малюты Скуратова.

— Спасибо за услугу! А если когда встретимся, не забуду я, что долг платежом красен, — сказал Серебряный.

— Не тебе, а нам помнить услугу, князь. С того света вытащил, — поклонился Серебряному старший.

— Прощайте, молодцы! Может, имя свое скажете?

— У нас имя не одно, — отвечал молодой. — Вот я покамест, Ванюха Перстень, а там, может, и другой прозвание найдется.

— А где ж отыскать вас, не ровен час? — спросил Михеич.

— Спроси у ветра, — усмехнулся Перстень.

— Тьфу, тетка твоя подкурятина! Что за народа! Словно вьюны какие.

— Ладно, старичина, — отвечал Перстень, удаляясь. — Если за чем понадобимся, приходи к тому кривому дубу!.. А не найдешь меня там — спроси у мельника. Он скажет, как отыскать Ванюху Перстня!

Они вышли.

— Уж больно увертливы, — покачал головой Михеич. — Да и народ-то плечистый, не хуже Хомяка. А как; ты думаешь, боярин, что за человек этот Матвей Хомяк?

— Я думаю, разбойник, — отвечал Серебряный, засыпая.

— И я то же думаю. А этот Ванюха Перстень?

— Я думаю, тоже разбойник.

— И я так думаю, — зевнул Михеич. — А тебе как покажется, боярин, который разбойник будет почище, Хомяк или Перстень?

Серебряный не ответил. Измученный скачкой, он сразу уснул, как убитый.

Вдруг раздался конский топот, и повелительный голос закричал под самой мельницей:

— Эй, колдун!

Видно, новый приезжий не привык дожидаться.

— Эй, колдун, выходи, не то в куски изрублю! — закричал он еще громче.

— Тише, князь, тише, — мельник уже спешил к гостю.

Михеич увидел через щель коморы, как приезжий привязывал лошадь к дереву. Оглянувшись на князя, тихо пошел к выходу.

— Колдун, помоги мне! — зарыдал вдруг князь и повалился подошедшему мельнику в ноги. — Озолочу! Пойду в кабалу к тебе!

Мельник отшатнулся в страхе.

— Князь, боярин!.. Опомнись!

— Помоги! — вскочив, Вяземский схватил мельника и стал трясти. — Одолела меня любовь, змея лютая!

Мельник со страхом слушал князя. Он опасался его оуйного нрава.

— Добро, князь! — старик оглянулся на мельничное колесо, освещенное месяцем. — Что увижу, то и скажу, — пообещал он дрожащим голосом.

Укрывшись за кустами, Михеич в испуге следил за происходящим.

Мельник и князь подошли к мельничному колесу. Все было тихо. Только колесо продолжало шуметь и вертеться. Сова завывала порой в гуще леса.

— А есть ли у тебя, боярин, какая вещица от нее? — спросил старик.

— Вот.

Князь показал голубую ленту.

— Брось под колесо! Князь бросил.

Старик прилег к земле и стал шептать какие-то слова. Князь смотрел под колесо.

Вода как будто меняла оттенки, то искрилась, то снова темнела.

— Что видишь, князь? — спросил старик.

— Вижу… будто жемчуг сыплется.

— Будешь ты богат, князь, всех на Руси богаче! — Вяземский только вздохнул с безразличием. — Смотри еще!

— Вижу сабли… Трутся одна о другую, крест на крест!

— Будут тебя все как огня боятся!

Вяземский усмехнулся.

— Меня и так все боятся, — сказал он. — Теперь вода помутилась. А вот стала краснеть. Что это значит?

Мельник молчал.

— Что это значит, старик?

— Довольно, князь, долго смотреть не годится, пойдем!

— Словно кровь брызжет! — Казалось, князь сам понял свое видение. — Мне больно!.. — застонал он. — Ох, больно!

Мельник хотел оттащить князя.

— Пойдем, князь, будет с тебя!

— Постой! — Вяземский оттолкнул мельника. — Постой. Вижу ее!.. Ее!

— Одну?

— Нет, не одну! Их двое… С ней русый молодец только лица не видно… Они целуются! Анафема! Будь ты проклят, колдун, будь проклят, проклят!

Мельник опустил глаза и молчал.

— Что ты меня морочишь? — поднявшись, князь топнул ногой. — Лучше бы тебе на свет не родиться, леший. Еще не выдумано, не придумано такой казни, какую я найду тебе!

Князь бросил мельнику горсть денег, оторвал от дерева узду своего коня, вскочил в седло, и застучали по лесу конские копыта.

Михеич вернулся в комору, подошел к Серебряному.

— Вставай, княже! — тронул спящего стремянный.-: Не впору нам тут оставаться.

Князь открыл глаза.

— Ты что?

. — Плохо дело! Я говорил — нечистый родня этому мельнику, — зашептал он. — Гость сюда приезжал тайный… Чего-то шабашили под водяным колесом. Надо ехать, батюшка!

Где-то в дальнем болоте кричал дергач. Лес наполнился туманом. Близился рассвет. Солнце клонилось к закату. Два всадника показались на берегу Москва-реки.

Купола церквей, колокольни отражались в воде.

Впереди, возле уличной рогатины, толпились люди. Их вороные кони в черной сбруе стояли рядом. К каждому седлу было привязано по метле и собачьей голове.

— Михеич, — позвал Серебряный. — Видишь?

— Вижу, князь. Заварили мы кашу.

Серебряный нахмурился.

— Поди, открой рогатину!