Сбить на взлете - Илья Бриз

— Давай наворачивай, — дед притащил с летней кухни большой еще горячий горшок томленого мяса, — у Пелагеи корову панский прихлебатель стрельнул — сам знаешь, больно бодючая была. Поделилась баба трошки, — положил буханку черного хлеба и длинный нож, присовокупив: — С собой режик на всяк пожарный возьмешь. А пока тебе в дорогу разного соберу, — вытащил из узла мои парадные кожаные ботинки и поставил у лавки: — Не дело в сандалетах по лесу шкандылять.

Ел я молча. Не очень-то хотелось, но понимал что надо. Потом долго хлебал кисленький бабы Сони морс, глядя, как старик готовит меня в дорогу. Большой белый каравай и завернутое в чистую тряпицу копченое мясо, два коробка спичек и пакетик соли грубого помола. Белые мешочки с крупами, уложенные в небольшой железный котелок с кривоватой проволочной ручкой. Десяток вареных яиц. Запеченную в тесте курицу, сочащуюся жиром, он старательно укутал в вощеную бумагу, а сверху еще и газетой замотал, чтобы ничего не запачкать. Курицу наверняка сготовила Мотина жена по своим неведомым рецептам. Вкуснее я ничего не пробовал. Где сама баба Соня спрашивать не стал — нет ее, значит, помогает кому-то работящая старушка. Не умеет без дела сидеть.

Дед взвесил на руке собранный сидор, согласно кивнул сам себе, присовокупив «Своя ноша не тянет», и сел, наблюдая за шнуровкой мною ботинок. Дождался завязывания и резко подхватился, протягивая вещмешок:

— Ты уж не обессудь, коли что не так, — протянул: — Война — штука тяжкая. Немчура — солдаты сурьезные. Еще на той империалистической убедился. Увидимся али нет, не знаю, но ждать буду. И про бумаженции никому не сбрехаю.

Обнял он меня крепко, потом что-то долго на своем идише гнусавил. Молитву из талмуда? Я хоть и комсомолец — в полку принимали! — возражать не стал. За этот с небольшим год, что знаком с Мотей, ничего плохого от него не видел…

Обходя аэродром вокруг, все-таки подошел со стороны леса поглядеть на большую могилу. Ни пирамидки, ни крестика. Сволочи…

А недалеко в ряд стояли три самолета. Два «Ишака» и… — глазам своим не поверил! — папин Як с бортовым номером «тринадцать». Вспомнил, как отец смеялся над предрассудками полковых летчиков — никто не хотел брать это «несчастливое» число. А потом приказал воентехнику второго ранга Павлу Елизаровичу Кривоносу нанести его на свою командирскую машину.

Палатки немцев и два грузовика с будкой стояли метрах в трехстах. Около стола руководителя полетов и летней столовой фашисты устроились. Там и пировали. Слабые порывы ветра доносили пьяные выкрики и смех. Празднуют гады. Не отдам я им наши самолеты. Лучше спалю к чертям. Лес, он вот, рядом — успею сбежать. Где находятся сливные краны топливной системы, мне было хорошо известно — несколько раз сцеживал в банки и относил военинженеру Мамонтову пробы бензина на какие-то анализы. Даже не прячась, подошел, перочинным ножом отщелкнул замки «дзус» лючков и открыл краники у обоих И-16. Собрался открывать у Яка и остановился. Посмотрел на истребитель, и захотелось еще раз посидеть в кабине. Вскарабкался на крыло, сдвинул фонарь — даже парашют не забрали. Устроился на нем, включил тумблера, как будто готовлюсь к полету. Зашевелились стрелки, загорелись лампочки. Привычно обежал взглядом приборную доску, как учил папа. Отметил полные баки, еще теплый двигатель. Открутил кран воздушной магистрали — под пятьдесят атмосфер. Сидел и смотрел, прощаясь с крылатой машиной. Обтянутую шершавой кожей ручку управления гладил. Закрыв глаза, представлял, как взлетаю на истребителе. Сглатывал слезы, не желая расставаться…

А потом как стукнуло — да чего ж я херн…й страдаю?! Бери да лети! Елизарыч с мотористом и оружейником самолет вылизали. Карбюраторы настроены идеально, мотор еще половины ресурса не выработал, заводится с полутыка. Уж лучше горбанусь на посадке, чем тайком от фашистов по своей же земле пробираться буду. Решительно натянул парашютные лямки, застегнул и отрегулировал длину. Затем повторил то же самое со страховочными ремнями. Сначала открыл масляный инжектор. Повернул трехходовой кран горючего на питание от обоих баков, прошприцевал бензонасос и цилиндры, выставил рычаг нормального газа на запуск — шаг винта и так стоял на минимуме — и… задумался. Все ли я так, как надо делаю? Лопух! А колодки? А «Ишаки»? Оставить их гадам целыми? Никогда!

Отстегнулся, вылез, откинул от колес деревянные чурбаки, достал из сидора коробок и опять задумался. А успею? Должен! Не просто должен — чувствую, что могу. Ведь поднимал же в небо учебно-тренировочный вариант точно такого же Яка. Теперь уже пригибаясь, прокрался к деревьям и срезал большую ветку. Вернулся и прогнал листьями натекший до вони бензин от одной машины к другой. Сунулся в сидор, нашел спички, предусмотрительно положенные дедом Мотей. Они почему-то зажигаться не хотели, ломались. Посмотрел на очередную маленькую деревянную палочку, развалившуюся на две половинки в моих трясущихся пальцах. Надо взять себя в руки.

Закрыл глаза, прислушался к себе — бестолку, воспринимаются только пьяные выкрики немцев и уже надоевшее пиликанье губной гармошки. Ну же! Очередная спичка вдруг зажглась. Совершенно спокойно сунул ее в коробок к другим коричневым головкам и зашвырнул шипящий огненный клубок к стоящему рядом Ишаку.

Вот это полыхнуло! Ощущая треск шевелящихся от жара волос на голове, ринулся к Яку. Как вскочил на крыло и затем оказался в кабине, сам не понял. Не застегивая ремней, открыл кран пневмосистемы на запуск, перещелкнул выключатель магнето в последнее положение и тут же выжал пусковую кнопку вибратора зажигания. Мотор чихнув, тряхнул самолет, выдал с обеих сторон капота клубы дыма и заревел, набирая обороты. Плавно сдвинул газ до упора — папа всегда говорил, что быстро нельзя, движок может не «принять». Тем более полностью не прогретый. Як послушно покатился вперед, покачиваясь на неровностях и увозя меня от пышащих жаром «Ишаков». Впереди ни хрена не видно — длинный капот тысяча сильного мотора все загораживает.

Да куда же меня несет? Там же палатка немцев и их грузовик. Лихорадочно толкнул правую педаль, но самолет как катился прямо, так и не думал сворачивать, набирая скорость. Стопор костыля снять! Все равно несусь туда же. Тормозная гашетка! Сдуру даванул слишком сильно — аж хвост вздернулся в крутом повороте. С испугу отпустил, все-таки чуть отдав ручку от себя, чтобы раньше времени не оторваться. Иначе при взлете машина задерет нос и, сразу потеряв скорость, грохнется обратно. Спокойно, спокойно. Немного левую ногу вперед, чтобы от закрученного винтом воздуха, давящего на высокий киль, вправо не потащило. И костыль обратно застопорить. Так, капот с сероватым прозрачным диском винта опускается, и наконец-то вижу вперед, а не только в стороны. Бросил взгляд на указатель скорости — уже можно! — и плавно потянул ручку на себя. Тряска исчезла сразу — оторвался! Обратно отжал чуть вперед — угол тангажа на плавный подъем. Альтиметр? Уже пару сотен метров высоты набрал — быстро-то как. Кран шасси на уборку — зеленые лампочки послушно погасли. Проверил по указателям на крыльях — торчавшие раньше штырьки спрятались в свои гнезда. Нормально — машина, совсем чуть-чуть просев, плотнее «уселась» в воздухе, сама запросилась вперед и вверх. Прибрав немного газ, поправил шаг винта. Летим! Хорошо летим! Как же это здорово, когда земля уплывает вниз, а навстречу несется бездонный голубой простор! Только глаза от лютого ветра слезятся — очков-то нет. На ощупь ищу сзади круглую рукоятку фонаря. Закрыл с некоторым трудом. Совсем другое дело — проморгался и опять все нормально вижу. Набираем высоту уверенно. Курс? Сто девяносто. А надо на восток. Левая нога, наклон ручки в ту же сторону и ослабить нажим на нее. Земля подо мной крутится по часовой. Хорош, девяносто на компасе. Да что ж ручка-то так давит? Убрать нагрузку штурвальчиком триммера. Вот, совершенно другое дело. Пройтись взглядом по приборам. Температура воды в системе охлаждения до нормы не дотягивает. Немного прикрутим заслонки радиатора. Мановакуумметр? Положение стрелок соответствуют режиму работы мотора.

Теперь не мешает и осмотреться. Нет! Сначала застегнуть ремни. Сколько раз отец говорил: «Пилот должен быть пристегнут всегда».

А чего это нас потряхивать начинает? Высота! Плотность воздуха падает и смесь в результате слишком богатая. Подвинуть немного высотный корректор. Вот, кажется, все нормально. И вдруг накатило дурное какое-то чувство, что уже не раз держал в руках ручку управления самолетом. Не слабеньким Як-1, а мощнейшей боевой машиной, способной молнией взлететь аж в стратосферу. Вооруженной ракетами дальнего — на десятки километров дотянутся до врага — и ближнего боя. С некоторым трудом сосредоточился и выгнал из себя все лишнее, мешающее управлять папиным истребителем. Ну дурость ведь — Як и с чего-то слабенький. А эресы*, по словам военинженера третьего ранга Мамонтова, на наш истребитель только собираются ставить.