Сбить на взлете - Илья Бриз

За ужином начпрод сам поставил на наш стол графинчик с несколько большим, чем обычно, количеством водки — фронтовые сто грамм и добавка в мою честь. Это он зря — все равно больше полтинника пить не буду. Тощий слишком, развезет — только-только шестьдесят килограммов набрал. Ничего, остальные мотористы и оружейники из нашей эскадрильи все до капельки оприходуют. А вот против явно завышенной порции гуляша, в которой сегодня мясо заметно преобладало над картошкой, предупредительно поставленной передо мной полненькой Светкой, возражать ни в коем случае не стал. Наоборот — приветливо улыбнулся пухляшке из БАО, хотя она совершенно не в моем вкусе. Но, надо признать, размеры того, что буквально выпячивается из гтмнастерки, все-таки впечатляют…

* Эмблема военно-технического состава на петлицах ВВС до приказа НКО N23 от 28.01.1942 г.

** Действительно дефект проектировщиков. Позже эта «болезнь» была устранена, хотя и не полностью.

В штаб армии полетели с майором Коноваленко на «Утке». Простенькая машинка оказалась, этот УТ-2. Ворочал ручкой и педалями, соответственно, я. Дядя Витя только контролировал. Честно говоря, основное удовольствие в этот день получил именно от управления маленьким монопланом с двумя открытыми кабинами. Не очень резвенький — свыше двухсот камэ еле-еле набирает — он позволяет крутить любые фигуры пилотажа. Чем я тут же с согласия комполка и воспользовался. Бочка, боевой разворот, даже перевернутый полет в течение аж почти десятка секунд опробовал — пока мотор сбоить не начал. Карбюратор здесь с поплавковой камерой, а не игольчатый, как на боевых машинах. Но все равно здорово! Кое что я уже выполнял на У-2 и учебном Як-7УТИ с папой. Те же правильные виражи с глубоким креном. Но никак не в такой степени. Немного отвел душу. А то часами сижу в кабине нашей «чертовой дюжины», с закрытыми глазами шурую ручкой и педалями, представляя, как выполняю различные эволюции, но это же совсем не то. А тут пусть и маленький, безоружный, но настоящий самолет в небе мне подчиняется. Не столько даже подчиняется, а становится продолжением рук и ног. Как будто сам обрел крылья и нырнул на них глубоко в небо…

— Удивил! — признался майор, когда мы сели на маленьком поле у штаба. — Ты ведь на нем первый раз летел и сходу почувствовал. Не каждому дано. И ориентируешься на местности совсем неплохо. Без единой подсказки на точку посадки вывел. У нас в полку не все молодые летчики так сумеют, а ты с первого раза.

Ну не буду же я дяде Вите говорить, что изучил по его полетной карте весь район на расстоянии трехсот километров от нашего аэродрома. Дальность полета Як-1 вдвое с мелочью больше, но реальный боевой радиус эти три сотни никак не превышают. Редко когда за полтораста камэ на задания наших пилотов посылают — в случае долгой схватки с истребителями противника бензина до своего аэродрома может не хватить.

Комбинезоны оставили в Утке и пошли при полном параде — майор сегодня даже синие галифе одел и парадную гимнастерку с «вороной» и шевронами. А вот мне пришлось летную пилотку с голубым кантом снять — только начиная с младшего лейтенанта такие положены. Хорошо, у предусмотрительного командира с собой обычная цвета хаки нашлась. В актовом зале школы, где сейчас размещался штаб армии, уже собралось человек тридцать награждаемых. В углу на табуретке устроился хиленький красноармеец с аккордеоном. Ждали долго, но наконец-то нас выстроили в две шеренги по росту, скомандовали «Смирно» и через распахнутую двустворчатую дверь на сцену прошествовала толпа во главе с целым дивизионным комиссаром — толстенный такой дяденька. Большой начальник — буквально на днях решением Политбюро ЦК ВКП(б) в Красной армии опять ввели, точнее — восстановили, институт военных комиссаров. Нынче у них такие же права, как у Красных командиров с соответствующим рангом, если не больше.

Потом был гимн Советского Союза — аккордеонист играл Интернационал откровенно паршиво — длинная якобы воодушевляющая речь дивкомиссара, которую он пробубнил себе под нос, и наконец-то пришло время вручения наград. Что удивило — меня вызвали первым. Старательно отмахивая руками и вытягивая носки сапог, протопал на трибуну, как-то умудрившись не споткнуться на трех ступеньках лестницы. Поздравлял — три раза тьфу через левое плечо — наш командующий армией. Толстяк так и остался сидеть за столом, накрытым пурпурным кумачом, изображая надутую важность. А вот у генерала улыбка была теплая и довольная — сразу видно, что искренне рад за меня. Протянул красную коробочку с толстенной кожаной папкой, потряс руку и, после короткого громкого объявления, за что я награжден, тихо напутствовал:

— Воюй парень! И… спасибо тебе.

Я вначале охренел от его благодарности, но потом все-таки взял себя в руки — ответно отдал честь, четко повернулся кругом через левое плечо, не убирая выпрямленную ладонь от виска, приставил ногу и гаркнул:

— Служу! Советскому! Союзу!

Как отвечать уже был хорошо научен — сначала, когда медаль вручали, ляпнул по старинке «Служу трудовому народу», вызвав многочисленные улыбки. Потом был воентехником второго ранга Кривоносом ткнут носом в «Устав внутренней службы РККА» от тридцать седьмого года. После, когда Елизарыч несколько раз у самолета, а майор Коноваленко перед строем полка объявляли благодарность за отличное изучение материальной части с хорошим своевременным ее обслуживанием и ремонтом, отвечал уже правильно.

Резко опустил руку и прошагал обратно, отмахивая одной правой. Потом уже понял, почему меня вызвали первым — после моего «Красного знамени» вручили четыре «Красных звезды», а потом пошли медали «За отвагу» и «За боевые заслуги».

Затем толпа с трибуны проследовала за пределы зала, и «Вольно. Разойдись» прозвучало освобождением от чего-то пышного и, притом, абсолютно лишнего. Гурьбой кинулись к сдвинутым на край зала столам разглядывать награды и читать грамоты. Красная эмаль на маленьком знамени была яркой — кажется, что светится! Лавровые венки сверкали настоящим золотом, хотя меня уже просветили, что орден из серебряного сплав. А штык винтовки, высовывающейся из под перевернутой звезды, будто вот-вот выскочит и уколет. Грамота в папке из-за излишней аляповатости совершенно не впечатлила — золотистый с бордовым орнамент, отпечатанный в типографии текст с завитушками и каллиграфически крупно вписанные черной тушью мои фамилия, имя, отчество. Еще черная же подпись «дедушки» Калинина — факсимиле? — с жирной фиолетовой печатью.

Тут же какой-то интендант с капитанскими шпалами в петлицах деловито под роспись выдал орденские книжки, а меня еще направил в финчасть, довольно толково объяснив, как туда добраться. В кабинете без лишних разговоров опять потребовали изобразить закорючку, выдали купонную книжку на ежемесячные выплаты и двадцать рублей наличными за кончающийся июль. Что удивительно, купить гособлигации или пожертвовать в какой-нибудь фонд не предложили. Понимающие люди — знают, что сие не ко времени. Да и сумма, увы, не великая.

Вернулся в актовый зал школы в предвкушении обещанного банкета и был извещен о его отмене в связи с занятостью больших начальников — сволочи немцы опять где-то прорвали фронт. Впрочем, всем вручили плотные бумажные пакеты, тщательно перевязанные бечевкой, в которых что-то стеклянно постукивало и чуть булькало. Награжденным медалями поменьше, а новоиспеченным орденоносцам крупнее. Мне так вообще завязанный солдатский вещмешок. От сидора я избавился в пользу майора Коноваленко с требованием дать потом попробовать и вернуть упаковку — хорошие вещмешки были почему-то в дефиците.

В курилке у летного поля дядя Витя угостил казбечиной, дал прикурить, расстегнул мне гимнастерку и маленьким перочинным ножичком точно над клапаном левого кармана аккуратно проковырял дырочку. Орден он тоже самолично прикручивал. Застегнул обратно, с явным удовольствием полюбовался и вздохнул:

— Времена тяжелые, но родители твои, если б увидели, гордились, — еще полюбовался и вполголоса философски добавил: — А может и видят… с того света, — засуетился вдруг: — Дуй к самолету, обряжайся в комбинезон. Я быстро, — всучил мне сидор обратно и убежал в штаб армии.

До «Утки» топал в каком-то тумане, чувствуя царапанье острого винта по коже. Сейчас снять или в полку аккуратно надфилем затупить царапалку? Так ведь до крови пробуравит. Вышел из положения, подложив сложенный носовой платок.

Майор появился минут через десять с еще одним вещмешком. Этот был основательно потрепан, но зато куда весомее набит все тем же стеклянно-булькающим. Назад пришлось лететь во второй кабине, придерживая сидоры на коленях, чтобы упаси боже не задеть ручку управления и поджав ноги подальше от педалей.

Под крыльями медленно проплывал лес. Я, до сих пор находясь в каком-то оцепенении, любовался открывающимися видами, поглядывал на приборы, контролируя маршрут и учась у дяди Вити. После посадки, повинуясь указаниям красноармейца с флажками, повернули не к обычному месту стоянки УТ-2 под маскировочную сеть на высоких шестах, а прямо к расположению стола руководителя полетов. А там меня быстро освободили от сидоров, вытащили из кабины, избавив от шлема с очками-консервами, содрали комбинезон до пояса, повертели, громко восхищаясь новеньким орденом, и начали швырять вверх. Хорошо хоть поймали столько же раз, сколько подкидывали.