Последний поцелуй - Евгений Долматовский

День победы в Бомбее

Вновь испытанье добром и злом.Над храмом, над лавкою частника,Всюду знакомый паучий излом —Свастика, свастика, свастика.Она была нами как символ и врагВ атаках растоптана намертво,Но свастика здесь — плодородия знак,Простая основа орнамента.                    …Сейчас на Красной площади парад,                     Знаменами пылает боль былая,                     Радиоволны яростно трещат,                     Перебираясь через Гималаи.В клубе со свастикой на стенеСегодня мое выступление:Москва в сорок первом,Европа в огне, Берлинское наступление.Смуглые парни сидят вокруг,Всё в белых одеждах собрание,Всё в белых одеждах… Мне кажется вдруг,Что я выступаю у раненых.                      Сейчас ты вспоминаешь там, в Москве,                      И эти двадцать лет, и те четыре,                      Как жизнь твоя была на волоске,                      Как «фокке-вульфы» свастику чертили.Арийцы не просто шли на восток,Их планы историки выдали:Когда мы сердцами легли поперек,Путь их был в Индию, в Индию.В обществе дружбы кончаю речь,Слушают миндалеглазые,Как удалось от беды уберечьМирные свастики Азии.                       Прохлада с океана наплыла,                       Седое небо стало голубее.                       Ты и не знаешь, что со мной была                       На Дне Победы в городе Бомбее.

Отпечатки ладошек

Бангалор, Бангалор,                               навсегда он запомнился мнеОтпечатками детских ладошек                                              на белой стене.На беленой стене,                            очень четко видны при луне,Отпечатки ладошек горят —                                           пятерня к пятерне.Замарашки мальчишки,                                    чумазые озорники,Для чего оставлять на стене                                           отпечаток руки?Это черная глина                          со дна обмелевшей реки —Отпечатки ладошек,                             как будто цветов лепестки.И никто не смывает                             веселых следов озорства.Это к счастью намазано —                                        так утверждает молва,Вековая молва                      большей частью бывает права,Заявил о себе                     бангалорский сорвиголова!Отпечатки ладошек                             пускай сохраняет стена —То ли черные звезды,                                то ль огненные письмена.В них таинственный смысл,                                        и его расшифровка трудна,Надо знать этот мир,                               все события и племена.Отпечатки пылают                            при плоской восточной луне,И немножечко грустно,                                  что в детстве не выпало мнеОтпечатка ладошки                             оставить на белой стенеИ себя утвердить                          в растопыренной пятерне.

Южный Крест

Над горизонтом низко Южный Крест,Холодное созвездье этих мест.

А ночь, как печь, и призрачно далекСозвездия бесстрастный холодок.

Из края вьюг я пролетел сюда,Где грела нас Полярная звезда.

Рикша

Я, к порядкам чужим не привыкший,С чемоданом тяжелым в руках,Растерявшись, стою перед рикшей,Не могу объясниться никак.

Он пытался схватить мою ношу,Подкатил экипажик к ногам.Чемодан? Лучше я его брошу,Только вам его в руки не дам.

Не считайте такое загибом —Кипячусь в исступленье святом:Не могу я быть белым сагибом,У меня воспитанье не то.

А обратное быть не могло б ли?Убеждайтесь, что я не шучу,Дайте в узкие впрячься оглобли,По Калькутте я вас прокачу!

Голый рикша — лишь кожа да ребра,Исполняющий должность коня,С удивленьем, с ухмылкой недобройИсподлобья глядит на меня.

Не прозренье, а только презреньеВ перезрелых, как вишни, глазах,Подозренье под маской смиренья,Как сто лет и как двести назад.

Предшественник

На белом камне Тадж-Махала,Дворца, хранящего века,Следы невежды и нахала —Кривые росчерки штыка.Солдат Британии великойРешетки древние рубил:Он принял сумрак сердоликаЗа ослепительный рубин.И, выковыривая камниИз инкрустаций на стене,Он ослеплял цветы штыками,Не думая о судном дне.Ах, мальчик Томми, добрый Томми,Над Темзой в свете мокрых лунОн в чопорном отцовском домеБыл паинька или шалун.Из Агры он писал, что жарко,Что не оправдан мамин страх,Что могут дома ждать подаркаИ повышения в чинах.…Я в Индию приехал позже,Мне Томми встретить не пришлось.Но вспомнить не могу без дрожаВека, пронзенные насквозь.Я видел на других широтах,Пусть сыновей других отцов,В карательных баварских ротахТаких, как Томми, молодцов.Он их предшественник законный,Хотя и вырастал вдалиЗавоеватель тех колоний,Что нынче вольность обрели.Все плиты мрамора, как в оспе,Штыком осквернены века.Знакомая, однако, роспись,И так похожи почерка!

Жара

Температура крови — тридцать семьПо Цельсию у ночи колдовской,А днем пылающих деревьев сеньНе оградит от влажности морской.

Все вверх ползет безжалостная ртуть:Вот сорок, сорок два и сорок пять…Соленый этот кипяток вдохнуть —Как будто самого себя распять.

Шары жары катит в меня Бомбей,И пот стекает струйками со щек.Сейчас взмолюсь я: только не убей,Мне дочку надо вырастить еще.

Но не услышит зной моей мольбы,Не установит для меня лимит.Печатью солнца выжигая лбы,Он поровну, всех поровну клеймит,

А эти боги с лицами людей,И эти люди с лицами боговЖивут, благословляя свой удел,На жарких землях пятьдесят веков.

И три недели жалкие мои,Мой испытательный короткий срок,Твердят: о снисхожденье не моли,Узнай, пойми и полюби Восток.

«Как просто объявить себя святым…»

Как просто объявить себя святым,Тряпицу вывесив, как флаг, на жердиНад глинобитным домиком своим,И размышлять о жизни и о смерти;Уйдя от всех трудов, тревог, забот,Накрыв худые плечи мешковиной,Скрестить колени, восседать, как бог,Потряхивая шевелюрой львиной.Ты в мире гость и в каждом доме гость.Вставай, иди топчи свою дорожку.Голодные отсыплют рису горсть,Бедняк отдаст последнюю лепешку.Постой! Ответь мне на вопрос простой:Они святые или ты святой?

Система йогов

Изучать систему йогов не хочу,К огорчению факиров и ученых.В детстве было: руку на свечу —Прослывешь героем у девчонок.

Многоликий, многоногий богСмотрит, кто это к нему приехал в гости;Смог бы иностранец иль не смогДля проверки воли лечь на гвозди?

Я сумел бы, да не стану напоказПротыкать себя отточенным стилетом.Признаюсь, что пробовал не раз,Правда, оставался цел при этом.

У себя я снисхожденья не просил —Будет страшно, будет больно, ну и ладно!Ревности горящий керосинЯ глотал отчаянно и жадно;

Если сердце обвивала мне змея,И сжимала, и сжимала, и сжимала,Слишком громко, но смеялся я.Пусть считают — мне и горя мало.

Между ребер мне вонзали клевету,Заставляли выгибаться, я не гнулся,И мерзавили мою мечту,Чтобы рухнул и уснул без пульса.

Было на ухабах всех моих дорогСтолько случаев для испытанья воли,Что могу, как настоящий йог,Демонстрировать пренебреженье к боли.

«В Европе есть страна — красива, аккуратна…»