Про муху и африканских слонов - Олег Тихомиров

Однако «позорное пятно» Женька не торопился смывать.

Вскоре в стенной газете появилась на меня карикатура. К Вовкиному носу я поднес кулак, а другой рукой вцепился ему в шевелюру. Кулак был огромный. На лице моем застыло зверское выражение. Из Вовкиного носа капала кровь.

Я разыскал Женьку.

— Послушай, — сказал я, — разве так можно? Нарисовал черт знает что…

— Погоди, — не дал договорить мне Женька. — Некогда тут пустяковой болтовней заниматься. Мне еще выступление нужно готовить. Послезавтра слушай по радио на большой перемене…

Из передачи по школьному радио я узнал, что прямо на уроке географии я избил Вовку. Оказывается, меня — злостного прогульщика и постоянного нарушителя дисциплины — дружно перевоспитывает весь класс.

После Женькиного выступления, которое называлось «Крепкую дисциплину — в каждый отряд», зазвучал вальс Штрауса «Голубой Дунай». Но это меня не успокоило.

Я бросился к радиоузлу. Женька вышел сияющий.

— Да как ты смеешь! — схватил я его за плечи.

Женька ничего не слышал. Он продолжал сиять.

Я бродил по коридору всю перемену и мрачно наблюдал, как от меня все шарахались в разные стороны.

Когда начался следующий урок, я обнаружил, что сижу за партой один. Маша Проскурякова не пожелала со мной сидеть.

— Я все понимаю, конечно, — сказала она, — но уж посиди пока один. Ладно?..

Как-то раз к нам пришли гости — ребята из соседней школы.

Женька Проегоркин знакомил их со всеми, про меня сказал.

— А это наш лодырь, драчун и двоечник, одним словом — хулиган…

— Кто? — удивились гости.

— Хулиган, — с хладнокровием дрессировщика ответил Женька. — Мы его перевоспитываем. Трудная, между прочим, и ответственная работа.

Я схватил с доски мел, подскочил к Женьке и в один миг нарисовал ему длинные белые усы.

— Ты что? — оторопело произнес Женька.

— Я хулиган, — сказал я и дерзко улыбнулся.

— Брось эти шуточки. Не остроумно, — проговорил Женька и стал стирать усы.

Тогда я быстро подправил их и влепил Женьке звонкий щелчок.

— Я хулиган.

Женька попятился.

— Я хулиган, — сказал я вновь и дернул его за нос.

Женька бросался бежать.

Я швырнул в него чернильницей и крикнул вдогонку:

— Я хулиган.

Больше меня… не перевоспитывали, не прорабатывали и не «песочили».

Как у Пушкина

В тетради Вити Кискина учительница написала: «Язык твоего изложения ужасный. Это издевательство над Пушкиным. Он вызвал бы тебя на дуэль за такой пересказ «Вещего Олега». Ставлю единицу, и перепиши изложение заново».

Вите стало досадно: изложение ему нравилось. Ведь учительница сама сказала — напишите своими словами, не списывайте все подряд. А единицу вкатила. Он подошел с тетрадкой к отцу, полный обиды.

— Чего это она вдруг?..

— Что? — оторвался от газеты Кискин-старший.

— Придирается — вот что. Велит переписать изложение.

— Ну и перепиши. — Отец снова уставился в газету.

— А я по-другому написать не могу. Здесь все, как у Пушкина: и князь Олег, и конь, а змея…

— Дай тетрадь. — Отец взял изложение, и вот что он прочитал.

Жил-был умный, крутой мужик — князь Олег. Однажды захотел он разобраться с этими придурками хазарами, потому что они первые лезли, ну совсем достали князя. Сел он на коня и поехал по полю со своими дружками, а навстречу ему топает старый старикан. Олег и говорит:

— Слыхал я, мужичок, что ты все знаешь да еще гадать насобачился. Вот и скажи всю правду — сколько мне жить осталось? Только не халтурь и не трухай, мужичок. В награду я тебе отстегну чего-нибудь.

Старикан был из храброго десятка.

— Чего мне, — отвечает, — тебя бояться. И не надо твоих подачек. Но знай, погибнешь ты не от стрелы и меча, в боях тебя не ранят. Короче — погибнешь ты от своего коня.

Князь хмыкнул:

— Ладно, кончай базар. У тебя, вижу, крыша поехала.

Но на всякий случай он все же слез с коня.

— Прощай, — говорит, — мой верный товарищ. Вот тебе «Сникерс», угощайся.

Затем передал коня слугам, велел хорошо кормить и, сев на другую лошадь, уехал вправлять мозги недоумкам хазарам.

Прошло несколько лет. Князь Олег разгромил кого надо и вернулся домой. Однажды после сытного обеда он спросил:

— Мужики, а где мой конь, мой верный товарищ?

И ответили ему: тот коняга давно уже отбросил копыта. Захотел тогда Олег увидеть кости коня. Слуги привели князя к берегу реки, и увидел он промытый дождями лошадиный скелет. Олег наступил на череп, усмехнулся:

— Во дела!.. Наболтал старикан, будто я дам дуба от коня своего. Навешал лапшу на уши. А я, лопух, поверил.

В это время вылезла из черепа гадюка и куснула князя в коленку. Он ойкнул и тоже отбросил копыта.

— Да-а, — протянул Кискин-старший, пробежав глазами по отзыву учительницы. — Я, между прочим, в твоем возрасте получал отметки повыше.

— Намного? — со скукой в лице спросил Кискин-младший.

— Раза в два.

— В два?.. — ехидно улыбнулся Витька.

— То есть… — Отец кашлянул. — Я выразился не в прямом смысле, а обобщенно. По крайней мере я не стал бы в изложении употреблять ваши тусовочные словечки. К Пушкину надо относиться с уважением.

И тут замечательная мысль появилась в голове Кискина-младшего.

— Пап, — сказал он, — выручай. Напиши изложение за меня. Ты ведь вон какой умный — в институте работаешь, газеты читаешь. Ну что тебе стоит? Одной левой сможешь. Раз — и готово.

— Гм… Не знаю, не знаю. Давно ничего не писал для школьных учителей.

— Да все проще простого. Сдувай, как у меня написано. А у меня — как у Пушкина. Только пиши своими словами.

Кискин-старший взял ручку и, поглядывая в тетрадь сына, принялся строчить. Вот что вышло из-под его пера.

Легендарный князь Олег пришел к выводу, что наступило время рассчитаться с хазарскими племенами за их вероломные нападения на Киевскую Русь. Свое решение он не стал откладывать в долгий ящик. В ту эпоху средством передвижения был конь. Князь сел на него и со своими кавалеристами поехал по полю. В пути встретился ему ясновидящий старик-экстрасенс.

— Можешь ли ты, уважаемый, — спросил князь, — предсказать мою судьбу? Не бойся, в любом случае получишь вознаграждение.

— Твоя награда мне не нужна. — Старик запрокинул голову и устремил близорукий взгляд в космическое пространство. — Причиной твоей смерти будет твой конь.

Князь пересел на другое средство передвижения, но той же породы. А верного коня отдал прислуге со словами:

— Тщательно ухаживайте и кормите по первому разряду.

После успешных военных действий Олег вернулся домой. Однажды он организовал обед, во время которого вдруг спросил:

— А как чувствует себя транспортное средство, которое я оставил здесь перед масштабным наступлением на противника?

— Твой конь, — ответили ему с трауром в голосе, — уже давно скончался.

Князь подумал: «Как же это не соответствует тому, что предсказал старик-экстрасенс». Олег тут же выразил желание увидеть кости коня. Князя доставили к реке, возле которой он и обнаружил детали, оставшиеся от бывшего средства передвижения.

— Невероятно! — произнес князь. — По словам старика, я должен был погибнуть от этого коня. Но он ушел из жизни, а я полон сил и энергии.

Князь поставил ногу на череп транспортного средства. Оттуда выползло ядовитое животное — представитель класса пресмыкающихся — и ужалило князя в опорно-двигательный аппарат, чуть ниже колена. Спустя пятнадцать секунд сердечная мышца Олега прекратила свою деятельность.

Через несколько дней учительница вернула Вите Кискину тетрадь, где на этот раз написала так: «Язык безобразный. Ничуть не лучше, чем в первом изложении. Опять ставлю единицу. О, несчастный Пушкин! Перечитайте классика. Поучитесь у него».

Кискин-старший, познакомившись с оценкой своего труда, только вздохнул. Затем произнес:

— Гм… Слишком строга твоя учительница. Все было, как у Пушкина, то есть как у тебя. Что скажешь? — Он взглянул на сына.

— Я, между прочим, в твоем возрасте… — бойко начал Кискин-младший и умолк.

— Что? — поинтересовался отец.

— Не знаю, пап. Я еще не был в твоем возрасте…

Кискины с недоумением смотрели друг на друга.

Плач пятиклассника Женьки Проегоркина по безвременно утерянному портфелю

О, мой верный портфель, пятый с начала учебного года, отчего ты меня покинул?

Не я ли был твоим другом до того дня, пока ты куда-то подевался, как и первые четыре? Ты мне преданно служил дольше других — целый месяц! — и не знал никакой корысти, ибо ни разу я тебя не почистил, не протер, не зашил твоих ран, полученных в битвах на школьном дворе.