Про муху и африканских слонов - Олег Тихомиров

— Я?!

«Спокойно», — заметил я себе, а ему сказал:

— Я был в твоем классе, но тебя там не видел.

— Я тебя тоже не видел.

«Наглец», — хотел было крякнуть я, но сумел сдержаться.

— Правда, меня вызывали к директору… — добавил он.

— С родителями?! — поинтересовался я.

— Нет. Директор попросил меня выступить в соседней школе.

— Выступить? — Я так и подскочил.

— Ну да, сыграть Второй венгерский танец Брамса.

Мне стало не по себе. Я смахнул платком пот со лба. «Сейчас ты у меня попляшешь. Брамс!»

— Хочешь воды? Сегодня так жарко.

«Крепкий орешек! — оценил я Генашино самообладание. — Нет, с наскоку его не возьмешь». И я перешел к осаде.

— А вообще-то врать нехорошо.

— Это верно, — согласился он.

— А старшим врать нехорошо вдвойне.

— И я такого же мнения, — кивнул он головой.

Я понял, что вести длительную осаду тоже бесполезно.

«Да, голыми руками его не возьмешь, — вспомнил я предостережение стриженого. — Нужно заманить Кузина в ловушку. Как Кутузов Наполеона».

— Сознайся, только честно, — вкрадчиво сказал я, — ведь трудно быть примерным? Иногда хочется смотаться с уроков, особенно с последнего.

— Никогда, — отрезал Генаша. — А с последнего урока меня даже в цирк не затащишь.

— А разве плохо на перемене съехать с третьего этажа по перилам?

— Только штаны протирать.

— Ах ты брехун! — не выдержал я. — У кого отобрали дневник за катание по перилам?.. Кому влепили четыре двойки за три дня?.. Не тебе? Отличничек! Кто прогуливает половину уроков?.. Не ты?

— Нет, не я, — спокойно возразил Генаша.

— Значит, ты святой? Святой Геннадий! — прокричал я шутовским голосом.

— Во-первых, никакой я не святой. И тем более не Геннадий.

Хоть я и помнил совет стриженого, но все же вцепился в поручни кресла, чтобы не дать Генаше по затылку, и лишь выпалил:

— Ну и наглец!

— Во-вторых, — продолжал Генаша, — ты, как старший товарищ и вожатый, должен подавать мне пример, а не ругаться…

После этих слов я понял, что сегодняшнее сражение мне не выиграть. Стараясь сохранить достоинство, я посмотрел на часы:

— Мне пора.

— Приходи еще, — сказал Генаша, вежливо проводив меня до двери.

Щелкнул замок, дверь захлопнулась. Я вздохнул. «Ну и тип! Экспонат! Экземпляр!»

В это время веревка подсекла мне ноги, я пошатнулся, и тут же меня окатило холодной водой.

Пока я соображал, в чем дело, и приходил в себя, по перилам с криком и улюлюканьем, хохоча съехал тот самый мальчишка со стриженой головой. На веревке он тащил пустое ведро, которое отчаянно громыхало по ступенькам.

Встревоженные люди стали выглядывать из квартир.

— Генаша! Стой!.. Куда ведро уволок?!.. — неслось откуда-то сверху.

«Так вот кто Генаша», — мелькнуло у меня в голове. Но «экспоната» уже не было видно, лишь его отвратительный хохот доносился откуда-то снизу.

Я понял, что мне еще не раз придется появляться во «втором доме после булочной», но думать сейчас об этом как-то не хотелось.

А вдруг…

С утра прошел дождь. Алешка прыгал через лужи и быстро-быстро шагал. Нет, он вовсе не опаздывал в школу. Просто он еще издали заметил синюю шапочку Тани Шибановой.

Бежать нельзя: запыхаешься. А она может подумать, что Алешка бежал за ней всю дорогу.

Ничего, он и так ее догонит. Догонит и скажет… Только вот, что сказать? Больше недели как поссорились. А может, взять да и сказать: «Таня, пойдем в кино сегодня?» А может, подарить ей гладкий черный камушек, который он привез с моря?

Алешка вынул его из кармана. На камушке была прожилка — ровная и тоненькая, как белый поясок. А вдруг Таня скажет: «Убери, Вертишеев, свой булыжник. На что он мне нужен?»

Алешка сбавил было шаг, но, взглянув на синюю шапочку, вновь заторопился.

Таня шла себе преспокойно и слушала, как машины шуршат колесами по мокрой мостовой.

Вот она оглянулась и увидела Алешку, который как раз перепрыгивал через лужу.

Она пошла потише, но больше не оглядывалась. Хорошо бы он догнал ее возле вон того палисадника. Они пошли бы вместе, и Таня спросила бы: «Не знаешь, Алеша, почему у одних кленов листья красные, а у других — желтые?» Алешка посмотрит-посмотрит и… А может, он и не посмотрит совсем, а буркнет только: «Читай, Шиба, книжки. Тогда все знать будешь». Ведь поссорились…

За углом большого дома была школа, и Таня подумала, что Алешка, пожалуй, и не успеет догнать ее. Нужно остановиться. Только ведь не встанешь просто так, посреди тротуара.

В большом доме был магазин «Пиджаки и брюки». Таня шагнула к витрине и принялась разглядывать манекены.

Алешка подошел и стал рядом. Он все же немного запыхался. Таня посмотрела на него и улыбнулась. На витринном стекле было хорошо видно ее отражение. Алешка постарался дышать ровнее, но она опять улыбнулась. «Сейчас что-нибудь сказанет», — подумал Алешка и, чтобы опередить Таню, проговорил:

— А-а, это ты, Шиба… Здравствуй…

— Привет, Вертишеев, — бросила она.

Алешка быстро зашагал дальше, а Таня задержалась у витрины.

Снова начал накрапывать дождь.

Про муху и африканских слонов, или Про то, как я был хулиганом

Шел урок географии. Самый обыкновенный урок. И вдруг Вовке на затылок села муха.

Ну села, так уж сиди себе спокойно — никому не мешай, а муха, как назло, принялась вертеть передними лапками свою голову. Повертит, потом перестанет, словно задумается, потом опять повертит.

В общем вела она себя нагло. Мне даже обидно сделалось. Софья Андреевна про животный мир Африки рассказывает, а тут какая-то муха вертит и вертит себе башку.

Мне-то, конечно, было наплевать на эту муху. Я бы на нее и внимания не обратил, но Вовку было жаль: чего она на него села. А он, бедняга, даже не подозревает.

Тогда я не вытерпел — взял и махнул рукой. Вовка как раз в это время головой двинул. Ну, я ему и заехал слегка по затылку.

— Шныков! — строго сказала Софья Андреевна. — Что с тобой?

— Муха…

— При чем здесь муха?.. Я про слонов рассказываю… Не узнаю тебя, Шныков.

На перемене ко мне подошел Женька Проегоркин — его недавно выбрали председателем совета отряда.

Женька сказал:

— Слушай, что это ты?

— Что? — спросил я.

— Дисциплину расшатываешь, — и, как Софья Андреевна, добавил: — Не узнаю тебя, Шныков.

— Ничего я не расшатываю вовсе, — рассердился я. — Это все из-за мухи получилось.

— Из-за какой мухи?

— Обыкновенной… Которые летают.

— Ты мне басни не рассказывай, — тоже рассердился Женька. — За что Вовку ударил?

Пришлось мне обо всем рассказать подробно.

Женька вздохнул.

— Все равно, — сказал он, — нужно тебя проработать.

— Зачем?

— Чтоб учился лучше. Двойки есть?

— Нету.

— А по дисциплине что? — с надеждой спросил Женька.

— Пятерка, — ответил я.

Женька опять вздохнул.

— Эх, — сказал он сокрушенно, — какой случай пропадает!

— Какой? — спросил я.

— Завтра собрание… понимаешь?

— Ну и что?

— Что, что, — передразнил Женька. — Непонятливый ты какой-то. О дисциплине бы поговорили, тебя бы пропесочили…

— Да зачем же?

Женька досадливо махнул рукой.

— Ну как тебе объяснить. С дисциплиной-то у нас что?

— Что?

— Сам знаешь… Безвыходное положение. У всех пятерки.

— Вот и хорошо, — сказал я. — Какое же безвыходное?

— Кому хорошо, а кому плохо. Отчет-то мне делать придется.

— Какой отчет?

— О работе отряда. В плане, между прочим, и про дисциплину было. Только какая тут работа, если у всех по дисциплине пятерки?.. Кого подтягивать?.. Вот ты мне скажи.

Женьке Проегоркину можно было лишь посочувствовать, и я неуверенно протянул:

— Да-а-а.

— Вот видишь, — оживился Женька. — А то бы было видно, что мы тебя перевоспитываем, над твоей сознательностью работаем. — И он вдруг попросил: — Шныков, будь другом, а?.. Ну, что тебе стоит? Пропесочим мы тебя, поговорим. Все равно ведь все знают, что ты не такой. Ведь нам для отчета, а?

Я согласился. Раз для отчета, для общей пользы, пусть, думаю, прорабатывают.

А на собрании Женька начал меня «песочить». Про муху он не сказал ни слова. Зато оказалось, что я стукнул несколько раз Вовку по уху и что Софья Андреевна даже не смогла закончить рассказ про африканских слонов. И еще Женька сказал, что с таким возмутительным поступком мириться нельзя, а нужно бороться всем здоровым коллективом и поскорее смыть это позорное пятно.

После уроков он подошел ко мне и сказал:

— Здорово я тебя?!

— Здорово, — признался я. Мне это все не очень-то, прямо скажу, нравилось, но что делать. Нужно было выручать коллектив.