Читающая по цветам - Элизабет Лупас
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вскочив на ноги, я закричала:
– Королева умирает!
Леди и лорды и протестантский пастор мастер[11] Уиллок влетели в комнату, точно стая бакланов, бросая во все стороны зоркие взгляды и вожделея новостей. Я стояла неподвижно, держа перед собою, словно щит, засыпанный цветами ларец. Конечно же, это просто ток воздуха от всех этих вбегающих в опочивальню людей заставляет плети жимолости взлетать и завиваться. Конечно же, это просто из-за стоящей тут жары кажется, будто розовые бутоны боярышника распускаются у меня на глазах и превращаются в звездообразные белые цветы.
Рядом со мною прошел мастер Уиллок, и вьюнок жимолости зацепился за его рукав. Он отбросил его прочь, как будто то была змея.
– Уходи отсюда, девушка, – бросил он. – Тебе с твоим фиглярством здесь не место.
Я опустила голову и смиренно присела в реверансе. В комнату вошел лорд Джеймс Стюарт, затем графы Аргайл и Роутс. Они не стали делать вид, будто скорбят о королеве, а сразу направились к молельне и начали шарить в шкафу над скамеечкой для молитвы. Пока что у графа Роутса были более важные заботы, чем судьба одной незамужней девицы Лесли и ее замка у моря.
Я начала медленно продвигаться к двери. Придворные на моем пути отшатывались от меня, чтобы случайно не прикоснуться к цветам. Мельком я заметила, как лорд Босуэл и Никола де Клерак спорят о чем-то с лордом Джеймсом и графами, стоя рядом со скамеечкой, на которой молилась бедная королева. Слышались злые, громкие голоса. Босуэл ругал лорда Джеймса по-шотландски и по-французски. Это было как раз то, что нужно, чтобы отвлечь внимание от меня.
– Королева мертва, – возгласил мастер Уиллок. – И с нею в Шотландии умерло идолопоклонство.
Я еще крепче прижала серебряный ларец к себе и подумала:
– Да примет Господь вашу душу, мадам! Я отнесу ваш ларец в часовню Святой Маргариты, а потом покину двор навсегда. – Никто так и не заметил ларец под грудой цветов.
Глава вторая
Я не выполнила своего обещания отнести ларец королевы в потайной подвал под часовней Святой Маргариты. Во всяком случае, в ту ночь.
Вместе со мною при дворе жили мои домочадцы: моя тетушка Марго Лури, единоутробная законная сестра моей матери, которую я называла Tante Mar, и моя горничная Дженет Мор, дочь кастеляна Грэнмьюара и моя ровесница. Они были совершенно не похожи. Дженет была высокой, крепкой, веснушчатой и всегда говорила то, что думает; тетя Мар была крошечного роста, хрупкой, ее горячая приверженкость правилам хорошего тона не знала границ, и она всегда, как мне кажется, старалась хоть в чем-то сравняться с моей аристократической матерью, внебрачной дочерью герцога де Лонгвиля. Я никогда не встречалась с Аньес Лури, моей французской бабушкой с материнской стороны, фермерской женой, ненадолго приглянувшейся герцогу, но подозревала, что моя мать была похожа на нее – ослепительно красивая, страстная и посвятившая себя лишь одному существу в целом свете – моему отцу, Патрику Лесли из Грэнмьюара. После его смерти в конце того страшного года в Париже я как будто перестала для нее существовать. Она исчезла в Монмартрском монастыре в Париже, чтобы провести остаток жизни в молитвах за его душу, а я была оставлена на попечение королевы-регентши и тетушки Мар, которая любила меня куда больше, чем моя мать, и ради меня переехала в Грэнмьюар.
Я едва успела войти в свою крохотную комнатку и только начала рассказывать тете Мар и Дженет о смерти королевы, как входная дверь у меня за спиной распахнулась под мощным ударом снаружи и с грохотом ударилась об стену.
Тетушка Мар закричала, Дженет уронила единственную в комнате свечу, и та покатилась по полу, бросая причудливые отблески на лицо человека, стоящего в дверном проеме. Несколько мгновений он походил на демона из ада, но вот свеча погасла, и при свете маленького камина стало видно, что это обыкновенный воин, краснолицый со сплющенным носом, одетый в ливрею графа Роутса.
Тетушка Мар схватилась за свои четки. Дженет уставилась на пришельца, раскрыв рот. Я поставила ларец и скрывающие его цветы на стол. К столу был придвинут высокий трехногий табурет.
– Граф Роутс желает, чтобы леди Марина Лесли была сей же час приведена обратно наверх, – сказал солдат и положил руку на эфес своей шпаги. – Чтобы, значитца, защитить ее. Это вроде как вы, миледи?
Я ухватила табурет за ножку, размахнулась и что есть сил ударила его по голове. Он свалился без чувств.
– Sainte Mere de Dieu[12], Ринетт! – вскричала тетушка Мар. – Ты что, сошла с ума?
– Вовсе нет, – отвечала я. – Соберите свои вещи, все, что хотите сохранить. И все деньги, которые у нас есть. Мы уезжаем в Грэнмьюар, и у нас мало времени на сборы, потому что граф скоро пошлет сюда еще людей. Где Уот?
Практичная Дженет опустилась на колени около лежащего без сознания воина и принялась связывать его запястья и лодыжки шнурками, которыми завязывались на бедрах его собственные высокие сапоги.
– В конюшнях, – коротко ответила она и, резво вскочив на ноги, начала собирать узлы из своей и моей одежды. – Вы хотите, чтобы я завязала с вашими вещами и этот чудной ларец?
Я отдала его ей – у меня не было времени для потайных крестов и подвалов, и разве Грэнмьюар не такое же надежное место? – и закутала бедную дрожащую от страха тетушку Мар в ее самую теплую накидку. Я взяла узел с ее вещами, потом завернулась в свой плащ.
– Дженет, ты готова?
– Да.
И мы втроем побежали к конюшням. Они располагались за внутренним двором и воротами, и бедная тетя Мар уже наполовину лишилась чувств, когда мы с Дженет подтащили ее к сплетенной из прутьев и обмазанной глиной хижине конюхов и громко постучали в закрытую дверь.
– Уот! – крикнула я. – Уот Кэрни!
Он отворил сразу – он тоже не спал, ожидая, когда Мария де Гиз умрет. Уот, крепкий, с всегда – и летом и зимой – загорелым лицом, вырос вместе со мною и был мне почти как брат.
– Как королева? – спросил он.
– Умерла. Requescat in pace[13]. – Я перекрестилась, Дженет и Уот сделали то же самое. Бедная тетушка Мар только втянула ртом воздух, засопела и еще крепче стиснула в руке свои четки. – Роутс хочет сейчас же забрать меня с собою. Нам надо бежать в Грэнмьюар.
– Она уже треснула по башке одного из солдат графа, – сообщила Дженет – То ли еще будет.
– Я сейчас оседлаю лошадей. – Слава Богу, Уот был так же практичен, как и Дженет. Их семьи служили роду Лесли из Грэнмьюара многие поколения, и их обоих трудно было удивить.
– Дженет, возьми Лилид, – велела я. Лилид, названная так в честь благоуханных лилий, что росли в окрестностях Грэнмьюара, была моей собственной кобылой, наполовину андалузской породы, и самой быстрой лошадью в графстве Эбердин. – Скачи в Глентлити, расскажи все Александру – и попроси его как можно быстрее приехать в Грэнмьюар.
– Хорошо.
– Уот, посади Tante Mar у себя за спиной на седельную подушку – одна она не доедет, да и кроме Лилид у нас есть еще только две лошади. Довольно и того, что граф Роутс снарядит за нами погоню, так что нам ни к чему, чтобы еще и эдинбургский шериф начал преследовать нас за конокрадство.
Дженет была уже в седле. Лилид вскинула голову и тихо заржала.
– Мы не сможем защитить Грэнмьюар от людей графа, – сказала моя камеристка. – У молодого мастера Александра нету солдат, а у вас есть только Уот, мастер Норман и Робине со своими мальчиками.
– Мне не нужны солдаты, – возразила я, садясь верхом, по-мужски, на туповатого гнедого коня и подтыкая под ноги свои юбки. Слава Богу, серый камлот был достаточно толст и прочен. – Довольно будет и отца Гийома.
– Этого старого священника? Вы, что же, думаете, будто его молитвы отгонят от нас войско графа?
Уот тоже уже сел на своего мерина; тетушка Мар сидела у него за спиной и крепко держала его за талию. Он повернул мерина, и наши лошади, звонко стуча подковами по булыжной мостовой, поскакали к воротам Фугз. Дорога, ведущая к подножию утеса, на котором стоял Эдинбургский замок, была крута и опасна, и мы ехали молча, чтобы не отвлекать лошадей.
– Мне нет нужды отгонять их с помощью молитв, – сказала я, когда мы съехали вниз. Я ударила гнедого каблуками, пустив его в легкий галоп, и при свете луны мы все трое в ряд проскакали по Вест-Боу потом через находящуюся в низине рыночную площадь. У западных ворот дорогу нам преградил стражник; я бросила ему монетку, и он отворил ворота. – Мне достаточно обвенчаться с Александром. Тогда ни Роутс, ни Хантли уже никогда не будут иметь власти ни надо мною, ни над Грэнмьюаром.
Мы добрались до Грэнмьюара через три дня. Дженет и Александр прибыли днем позже; солнце уже садилось за лес, когда они, наконец, выехали из-под сени деревьев и стрелой промчались по дороге, идущей по гребню скалы, которая соединяет Грэнмьюар с основной частью острова. Я узнала его сразу – Александра, моего Александра – по тому, как в лучах солнца его волосы отливали червонным золотом, золотом желтого ириса, от которого брали свое начало геральдические лилии, цветка государей, красоты и света. Он скакал, слившись в одно целое со своим длинноногим испанским жеребцом. Никто не умел так ездить верхом, как Александр Гордон.