Неправильные герои. Сборник рассказов - Борис Безрода
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он чуть приподнял ладонь, и пальцем указал кому-то невидимому на поляну. Вслед за почти незаметным знаком Матвея, бойцы начали часто стрелять в сторону, где засел противник, а в вышине застрекотал мотор и высоко в небе над ними появился немецкий самолёт разведчик – «рама».
– Ого, целая войсковая операция на нас, – прошептал Матвей, продолжая напряжённо следить за поляной. Настя подняла глаза к небу и помимо «рамы», нарезающей круги над ними, немного в стороне отчётливо различила огромную прозрачную медузо-подобную летающую тарелку, с которой неторопливо на невидимых ниточках паутинки спускались два боевых паука.
Она перевела взгляд на поляну и наконец поняла за чем так напряжённо следит Матвей. Медленно, медленно, миллиметр за миллиметром в белом масхалате, вжимаясь в неровности земли и практически сливаясь со снегом, к Саше продвигался боец, кажется, снайпер Степан.
Время застыло, превратилось в грохочущую выстрелами бесконечность. И вдруг внезапно бесконечность взорвалась. Пулемётная очередь вклинилась в частые автоматные выстрелы и уничтожила временную непрерывность. Небольшой снежный ком, плавно стремящийся к центру поляны, окрасился в красный цвет крови. Стрельба прекратилась. Наступила тишина, нарушаемая только ударами её сердца. Вдруг она испуганно вздрогнула от неожиданного порыва энергии.
– Бляяяяяяяяяяяяяяаааааааааааааааааа! – закричал Матвей и взлетел, как будто выпущенный из катапульты прямо в центр поляны. Он рассчитывал в один прыжок достичь тел своих товарищей, затаится среди них и оценить ситуацию. Всё было рассчитано правильно опытным боевиком-смершником, но на той стороне поляны затаился не менее грозный враг, и эсэсовцы за пол секунды полёта сумели расстрелять советского офицера, превратив его голову в месиво крови и мозгов.
А «рама» всё кружила над ними, показывая, что она координирует захват. Медлить было нельзя, впрочем, и гибель казалась неминуемой. И Настя решилась сделать ход, отдать любимому Саше последние дыхания своей жизни. «А жили они счастливо, и умерли в один день», – вспомнила она и сняла телогрейку, положила подле себя. Сняла ушанку и вынула из волос шпильки, чтобы дать волосам свободу. Почему-то её пронзила горькая мысль о том, что волосы липкие и грязные, как не хватает помыть их, чтобы навести красоту. С мыслью, что никто не вымоет волосы на её трупе, она начала медленно подниматься. Вставая, она увидела прямо перед собой, в каких-то сорока метрах за деревьями залёгших немцев в маскхалатах и смертельные дула автоматов, готовые выплюнуть пули в её грудь. Она выпрямилась, поправила свои распущенные волосы, чтобы не лезли в глаза, ещё раз стеснительно подумав, что не было возможности их помыть, и не быстро пошла на поляну к своим расстрелянным товарищам. Каждое мгновение ожидала выстрелы в себя. Но никто в неё не стрелял, она даже заметила удивлённое переглядывание эсэсовцев, явно не ожидавших, что в отряде профессиональных бойцов, на которых они охотились, окажется женщина.
Убиты, смертельно истерзаны пулями были все. Все, кроме её Саши. У Саши на губах была кровавая пена, он был в обмороке, но дышал, хоть почти незаметно, с хриплым тихим свистом. Она раздела его до пояса, увидела четыре маленьких пулевых отверстия в груди от мелкокалиберных пуль шмайсера – зацепила автоматная очередь. Крепко, крепко, использовав все бинты, что были в её санитарном рюкзаке, перебинтовала Сашу, чтобы в пулевые отверстия не входил воздух и снова одела на него рубаху, гимнастёрку, свитер и телогрейку. Когда закончила свою работу, взглянула в сторону врага и с удивлением увидела, что немцы исчезли, растворились в лесу.
Она, взвалив на себя, донесла командира до своих, и их отряд продолжил убегать, возвращаться на советскую территорию. У них появился шанс, поскольку немцы действительно ушли с поляны, оценив Настин поступок, и за её подвиг дали ей фору – подарили несколько часов для бегства, прежде чем продолжить преследование. Возвращение было тяжёлым, хоть им и помогали боевые пауки, закрепившие на себе двух тяжелораненых. День перед линией фронта им пришлось провести в болоте, погрузившись почти по шею в замерзающую болотную жижу. Там и застудилась она навсегда.
Впрочем, они благополучно пресекли линию фронта и достигли госпиталя, где их принялись подлечивать, а Сашу и другого тяжелораненого офицера реанимировать. А через ночь к ней, наплевавшей на собственное нездоровье и температуру из-за переживаний за Сашину жизнь, тихонько сидящей на стуле у дверей реанимационной палаты подошёл главный врач госпиталя. В руках он держал объёмную офицерскую планшетку, плотно набитую бумагами.
– Вы знаете, ваш муж будет жить, – обратился он к ней. Помолчал и поправился, – очень вероятно, что будет. – Подумал о чём-то. Кашлянул. – Через полчаса мы его и нескольких других отличившихся офицеров отправляем на фронтовой аэродром, что в тридцати километрах отсюда. Там готовят транспортный самолёт для их отправки в Москву. Из всех документов я могу отправить с вашим мужем только то, что уместится в нагрудный карман его пижамы. Сами понимаете, будет транспортировка, неразбериха, да и реанимационные мероприятия не закончены, предстоит операция. Поэтому отберите из его планшетки самое важное, что будет необходимо ему вместе с партбилетом и удостоверением чекиста.
Настя зашла в палату, куда её определили, подошла к своей кровати и вывалила содержимое планшетки на одеяло, пытаясь ответственно выполнить поручение главврача. Перед ней лежало много писем и несколько фотографий с портретами женщин и детей. Точнее портреты были двух женщин. Обе они оказались Сашиными любимыми. Была Лилия из Алма-Аты, которая, судя по письмам, была официальной женой Саши, и в письмах в основном описывала свою жизнь вместе с Сашиными дочками – десятилетней Дорой и трёхлетней Розочкой. А ещё было много писем от задорной смешной курносой девушки из Москвы – Веры, которая была коллегой Насти, тоже медсестрой. Из писем следовало, что Вера, работая в Боткинской больнице, в прошлом году ухаживала за Сашей, когда он лечился в Москве после очередного ранения. У них случилась любовь, и Вера ожидала вот-вот родить ребёночка и всё обсуждала его имя с Сашей в зависимости от того, кто будет. Если мальчик, то она непременно хотела назвать ребёночка Сашей, а если девочка, то требовала девочку назвать Света. А ещё Вера очень ждала своего Сашу с фронта.
Настя аккуратно сложила письма обратно в планшетку, а фотографии сложила ровной стопочкой, которую перетянула аптекарской резинкой. Принесла всё обратно главврачу и, подавая стопочку фотографий, попросила их присоединить к Сашиному партбилету и удостоверению НКВД. Главврач удивлённо взглянул на её посуровевшее, потерявшее эмоции лицо, перевёл взгляд на портрет молодой женщины на первой фотографии, и молча взял из её рук, то что она приготовила, видимо всё понял.
Жизнь снова опустела для Насти. А дальше возникла боль, в рейде она застудила придатки, у неё началось воспаление и всё усугубилось тем, что она оказалась беременной. С температурой и страшными болями в животе её тоже эвакуировали с фронта. Долго, бесконечно долго везли в санитарном поезде в тыл, а она корчилась от боли, вызванной встряской на каждом стыке рельс. Через неделю, через две, а может через три – в бреду от температуры и боли она не могла оценить время, её сгрузили с поезда, на носилках куда-то принесли и бросили на кровать. «Ещё нам профурсеток не хватало!» – услышала она чей-то возглас. Через некоторое время увидела головогрудь паука в кипе и пенсне, нависшую над ней. Паук, видимо сжалившись, навалился на неё всем своим многотонным телом и отправил в небытие, ввёл в беспамятство. В какой-то момент бреда у неё случился выкидыш. А когда она снова стала ощущать мир и начала самостоятельно ходить в туалет, гнусавый старый гинеколог вынес ей страшный медицинский приговор – она никогда не сможет иметь детей.
Война заканчивалась для неё долго. Ещё полтора года после победы она работала медсестрой в госпитале, где выходили её. Потом вернулась в Москву, в свою комнату. За время её отсутствия Яков Семёнович сделал своими все комнаты их коммуналки. Все остальные жильцы исчезли, благодаря заботам опытного следователя. Впрочем, семья Якова Семёновича и он сам не мешали ей жить, видимо он хорошо помнил, что тогда, до войны, она была освобождена из под ареста. Ведь такое редко встречалось, а значит неспроста.
Боевые пауки, отпраздновав победу, начали делать доселе невиданное – они стали плести паутину. Их паутина окружила Настю, сжало время, создав квазипокой кокона: работа, ночные дежурства и много-много стояний в очередях. Через полгода после демобилизации отменили карточки и в магазинах возникли дорогие продукты. Только очереди меньше не стали, а даже увеличились. Жители всей страны стали съезжаться в Москву за продуктами и за одеждой, поскольку нормальное снабжение едой и одеждой власть смогла создать только в одном столичном городе. Немало её пришлось посидеть в очередях к кабинетам начальников для того, чтобы получить свою отдельную квартиру.