Сиддхартха - Герман Гессе

И к саманам в лес, и к Сиддхартхе, и к Говинде проникла эта легенда, просочилась медленными, редкими каплями, набухшими надеждой, тяжелыми от сомнений. Они мало говорили об этом: старейший саман не любил легенду. Он слышал, что этот так называемый Будда раньше был саманом и жил в лесу, но потом снова вернулся к удобной жизни и мирским наслаждениям, и Готаму этого он ни в грош не ставил.

— О Сиддхартха, — сказал однажды Говинда своему другу, — я был сегодня в деревне. Брахман пригласил меня войти в его дом, и был в его доме один сын брахмана из Магадхи — он своими глазами видел Будду и слушал его поучения. Поистине у меня стеснилось дыхание в груди, и я подумал про себя: если б и мне, если бы нам обоим, Сиддхартхе и мне, довелось пережить тот час, когда мы воспримем учение из уст Совершенного! Скажи, друг, не пойти ли и нам туда послушать учение из уст Будды? Сказал Сиддхартха:

— Всегда, о друг мой, думал я, что Говинда останется с саманами, всегда считал я, что это его цель: встретить свои шестидесятый и семидесятый год все в тех же упражнениях и постах, которые так украшают жизнь самана. Но оказывается, я слишком мало знал Говинду, я мало знал его сердце. И значит, теперь, дорогой мой, ты хочешь вступить на новую тропу и идти туда, где проповедует Будда свое учение?

Сказал Говинда:

— Тебе нравится насмехаться. Вечно ты насмехаешься, Сиддхартха! А разве тебе самому не хочется, в тебе не проснулось желание послушать это учение? И разве не сказал ты мне однажды, что недолго уже тебе идти путем самана?

Тогда усмехнулся Сиддхартха, по своему обыкновению, и в голосе его осталась тень насмешки, но появилась тень печали:

— Все верно, Говинда, все верно ты говоришь, не обманывает тебя твоя память. Но вспомни, ведь и другое ты от меня слышал: что недоверчив я стал к учению и учениям и устал от них, что мала вера моя в слова, идущие к нам от учителей… Что ж, я готов, милый, послушать это учение, хотя и чувствую сердцем, что лучший плод его мы уже вкусили.

Сказал Говинда:

— Готовность твоя радует мое сердце. Но скажи, как это может быть? Как может учение Готамы еще до того, как мы его восприняли, подарить нам уже свой лучший плод?

Сказал Сиддхартха:

— Насладимся этим плодом и подождем дальнейшего, о Говинда! Плод учения Готамы, за который мы уже сейчас должны благодарить его, в том, что оно уводит нас от саманов! Подарит ли оно нам еще что-то другое и лучшее — это мы увидим, друг мой, ведь мы умеем со спокойным сердцем ожидать.

В тот же день Сиддхартха сказал старейшему саману, что он принял решение и хочет его покинуть. Он сказал это старейшему с вежливостью и скромностью, какие подобают младшему и ученику. Однако саман, узнав, чтo оба ученика хотят его оставить, разгневался, стал кричать и употреблять очень грубые ругательства.

Говинда испугался и пришел в смущение, но Сиддхартха, приблизив губы к уху Говинды, прошептал:

— Сейчас я покажу старику, что кое-чему у него научился.

Он встал перед старейшим и, сосредоточив душу, поймал взгляд самана. И взглядом он усмирил его, заставил умолкнуть, отнял у него волю, подчинил его и приказал ему выполнять безропотно то, что от него требовалось. Старик молчал, его воля была парализована, глаза остановились, руки повисли вдоль тела, он был бессилен, он поддавался колдовству, он должен был исполнить приказ. И старик, низко кланяясь, осенил их благословляющим жестом и сдавленно пробормотал благое пожелание на дорогу. Юноши ответили с благодарностью на поклоны, ответили на пожелания и с прощальными приветствиями удалились.

По дороге сказал Говинда:

— О Сиддхартха, ты большему научился у саманов, чем я знал. Околдовать старого самана — это трудно, это очень трудно. Поистине, если бы ты остался там, ты скоро научился бы ходить по воде.

— Не испытываю потребности ходить по воде, — сказал Сиддхартха. — Оставим это искусство старым саманам, пусть забавляются!

ГОТАМА

Вблизи города Саватхи раскинулся сад Джетавана, который богатый купец Анатхапиндика, преданный почитатель возвышенного Будды, преподнес в дар ему и его ученикам. Каждый ребенок в городе Саватхи знал имя возвышенного Будды, и в каждом доме находилось чем наполнить нищенскую чашу безмолвно просящих учеников Готамы.

Это место указывали все, кого два юных аскета спрашивали, от кого они слышали о месте пребывания Готамы. И когда они прибыли в Саватхи, в первом же доме, у дверей которого они остановились, прося подаяния, им предложили войти и разделить трапезу. Они вошли, и Сиддхартха спросил женщину, которая принесла им еду:

— Позволь, о великодушная, позволь узнать у тебя, где искать нам Будду, Досточтимейшего, ибо мы — два самана из лесов и пришли, чтобы увидеть Совершенного и воспринять учение из его уст.

Сказала женщина:

— Поистине в нужном месте вы оказались, саманы из лесов. Знайте же: в Джетаване, в саду Анатхапиндики, пребывает Возвышенный. Там сможете вы, странники, провести ночь, там довольно места для бесчисленных, приходящих сюда, чтобы слушать учение из его уст.

Обрадовался Говинда и, исполненный радости, воскликнул:

— Но тогда цель наша достигнута и путь наш окончен! Скажи нам, мать странствующих, знаешь ли ты его, Будду, видела ли его глазами твоими?

Сказала — женщина:

— Много раз я его видела, Возвышенного. Сколько раз видела, как он идет по улице — в желтом плаще, все молчит; видела, как протягивает перед дверями домов свою чашку за милостыней — тоже молча, как несет ее потом полную обратно.

Говинда был в восторге и готов был еще долго спрашивать и слушать, но Сиддхартха дал знак идти дальше. Они поблагодарили и пошли, и им даже не приходилось спрашивать дорогу, потому что немалое число паломников и монахов из общины Готамы направлялись в Джетавану. Друзья добрались туда уже ночью, но и после них приходили все новые; слышались голоса: вновь прибывшие перекликались, требовали устроить их на ночлег. Два привычных к жизни в лесу самана быстро и бесшумно отыскали себе ложбинку и уснули там до утра.

Когда поднялось солнце, они с удивлением увидели, как много их, какая толпа верующих и любопытных ночевала здесь. По всем дорожкам великолепного сада прогуливались монахи в желтых одеждах, группами и в одиночку они сидели под деревьями, погрузившись в созерцание или ведя духовную беседу; тенистая роща, наполненная людьми, напоминала улей, кишащий пчелами. Большинство монахов с чашами для подаяния направлялись в город, чтобы собрать еды для дневной трапезы, единственной за день. И сам Будда, Просветленный, обычно шел по утрам собирать подаяние.

Сиддхартха узнал его сразу, как будто бог указал ему перстом. Скромный человек в желтой монашеской рясе тихо шел по дорожке с нищенской чашей в руке.

— Смотри! — негромко сказал Сиддхартха Говинде. — Это он. Будда.

Говинда внимательно посмотрел на монаха в желтей рясе, который, казалось, ничем не отличался от сотен других. Но вскоре и Говинда понял: это он. И они пошли вслед за ним и смотрели не отрывая глаз.

Не спеша, погрузившись в раздумья, шел Будда своим путем; его спокойное лицо не было ни радостным и печальным, казалось, он чуть-чуть усмехается собственным мыслям. Не спеша, спокойно, с затаенной усмешкой, чем-то напоминая здорового ребенка, шел Будда — так же ступал, так же носил одежду, как все его монахи, по тем же точным правилам. Но его лицо и его походка, его спокойно потупленный взгляд, спокойно опущенная рука и даже каждый палец этой спокойно опущенной руки выражали мир, выражали совершенство, ничего не искали, никому не подражали, мягко дышали незатуманенным покоем, незатуманенным светом, неосязаемым миром.

Так шел Готама, направлюсь к городу, чтобы собрать подаяние, и оба самана безошибочно узнали его по совершенству его покоя, по этому спокойствию облика, в котором не было ни следа суеты, желания, усилия, подражания — лишь свет и мир.

— Сегодня мы воспримем учение из его уст, — сказал Говинда.

Сиддхартха не ответил. Его мало интересовало учение, он не ожидал найти в нем что-то новое, поскольку он, как и Говинда, не раз уже прослушал содержание этого учения, хотя и переданное из вторых и третьих рук. Но его интересовал Просветленный! Внимательно смотрел он на Готаму, на его голову, на его плечи, на его ноги, на его спокойно опущенную руку — и ему казалось, что каждая фаланга каждого пальца этой руки была Учением, высказывала, выдыхала, исторгала, излучала правду. Этот человек, этот Будда был правдив до мельчайшего движения его мизинца. Это был святой. Никогда ни к кому не испытывал Сиддхартха такого почтения, такой любви, как к этому человеку.

Они следовали за Буддой до самого города и потом молча возвратились назад, потому что сами в этот день решили воздержаться от еды. Они видели, как вернулся Готама, видели, как в кругу своих учеников принимает он пищу — и птица не насытилась бы тем, что он съел, — видели, как удаляется он вновь под сень манговых деревьев.